«Я убил Царя» – спектакль Владимира Мирзоева по пьесе Олега Богаева в новом московском театре «Пространство ВНУТРИ» – одно из самых страшных театральных высказываний за последнее время из тех, что мне довелось видеть.
Такое впечатление, что театр стал избегать и стесняться позорных, кровавых страниц прошлого и настоящего. Где актуальнейший «Пластилин», где устрашающие трактовки «Калигулы» и «Ричарда III»? Словно многие режиссёры (не все, конечно) забыли о цели «театра во все времена – держать… зеркало перед природой и показывать доблести её истинное лицо и её истинное – низости, и каждому веку истории – его неприкрашенный облик...».
И вот, обращаясь к тому событию российской истории, которое многие стремятся вычеркнуть из памяти, – убийству царской семьи в 1918 году, – Владимир Мирзоев со своими единомышленниками создаёт предельно честный, покаянный спектакль.
Неожиданность его состоит ещё и в том, что события страшной ночи проступают сквозь субъективные «показания» очевидцев – косвенных соучастников преступления. На сцене нет убийц, есть лишь те, кто молчаливо, тупо, покорно и безответственно перед собственной совестью и бессмертием души способствовал произошедшему.
На практически пустой сцене деревянные болванки – головы жертв – и рассказчики. Каждый из них – как на допросе: отвечает на безмолвные вопросы то ли следователя, то ли архангела на Страшном суде. Второе – более вероятно. И поражает будничное и какое-то вопиющее моральное уродство: ни раскаяния, ни ужаса от произошедшего, ни сострадания. Каждый подчёркивает, что он православный, – и Мойщица полов, и Официантка, и Стрелочник, и Маляр, и Шофёр. Режиссёр почти бесстрастно, с глубоко скрытой болью и отвращением проводит перед зрителями вереницу людей, олицетворяющих целый народ прóклятой страны.
В чём одно из главных преступлений Октябрьской революции? В том, что она погубила державу и, разрушив семейный, моральный, религиозный уклад, ввергла людей в пучину безнравственности и порока. (От этой катастрофы мы не оправились до сих пор.) И тогда заповедь «Не убий!» стала просто фразой, от которой с досадой отмахиваются.
Царская семья не появляется на сцене, лишь эпизоды её последних дней встают перед глазами зрителей. В устрашающих подробностях. Как Маляр (Сергей Беляев) замазывает окна краской и вырубает свет, чтобы отравить ей и без того невыносимую жизнь. Как Официантка (Елена Коренева) с плебейской враждебностью оценивает взаимоотношения царя-«подкаблучника» и царицы. Как инженер Ипатьев (Олег Дуленин), в подвале дома которого произошёл зверский расстрел, настаивает на компенсации ущерба. Как Стрелочник (Беляев) помогал рубить тела, которые в топку не влезали… Как бабы воровали из царских сундуков вещи, а потом стали подделывать вышивки романовских монограмм и продавать на толкучке. Как Шофёр (Александр Доронин) перевозил трупы, а теперь ходит в поношенных царских сапогах…
Какая-то страшная тоска накрывает с каждым следующим монологом. Мысли пульсируют в голове: как же люди могли быть такими беспощадными, покорными, ослеплёнными? Как будто нравственный закон, в котором они росли и воспитывались, за один год бесследно испарился, и наступила вакханалия бесчеловечности…
Смысл спектакля ещё и в том, что трусость – «самый страшный порок». Для каждого из героев жизнь ограничена микроскопическим мирком, а главная цель – выжить любой ценой, пусть по уши в дерьме и чужой крови, но в чужой, не в своей. Присутствие в одежде персонажей исподнего как обязательного элемента ещё более подчёркивает унизительность положения каждого (художник – Алиса Меликова).
И драматург, и режиссёр безжалостны: актёрам требуется немалое мужество, чтобы смириться с такой краской.
Неожиданный ракурс предложен авторами спектакля в монологе Пуделя цесаревича по кличке Джой: в этом беззащитном персонаже в исполнении Елены Кореневой больше человеческого, чем во всех участниках адского хоровода, вместе взятых.
Монологи-ответы на вопросы невидимого обвинителя перемежаются музыкальными интермедиями в исполнении певицы Ирины Рындиной. Весь жёсткий гротеск постановки сконцентрирован в казачьих песнях и белогвардейских романсах, и лишь псалом «Да исправится молитва моя...» дарит зыбкий призрак гармонии.
Наталия Колесова