Юмор и сатира в немецком языке имеют давнюю традицию, которая восходит к весёлой и ехидной лирике вагантов и продолжается политической сатирой Курта Тухольского и Бертольта Брехта. Когда в 1970е годы я предложил для одного молодёжного журнала подборку поэтов из Западной Германии (тогда обращали внимание почти исключительно только на поэтов ГДР), редактор несколько удивился: «Да они же все сатирики, они против своих властей!» Действительно, эти западные «шестидесятники» – Эрих Фрид, Гюнтер Грасс, Ханс Магнус Энценсбергер, Петер Рюмкорф и др., – так или иначе, были критиками своей «капиталистической действительности». Таковыми многие и остались.
Изощрённое остроумие само по себе наиболее выразилось у Христиана Моргенштерна (1871–1914) и Иоахима Рингельнаца (1883–1934) – поэтов, весьма трудных для буквального перевода. Приходится фантазировать. Вот Моргенштерн, стихотворение «Баран-эстет»:
Один баран
В большой буран
Берёт бревно на таран.
Очень стран-
Но. Думаете я вру?
Мне луна-кенгуру
Выдала суть секрета:
Баран-эстет
Уже много лет
Ради рифмы делает это.
Самым популярным его последователем был, несомненно, Роберт Гернхардт (1937–2006), вот пример – «Любовные стихи»:
Жабы жадно ждут поры
появленья мошкары.
Мошки жили бы, когда б
не пропали в брюхе жаб.
Я и ты, и все мы вместе
образцы каких из бестий?
Если говорить о брехтовской иронической традиции, то ее можно проиллюстрировать короткой зарисовкой Хайнца Калау (1931–2010) – «Кошмар»:
Мне снился страшный сон:
человек отпиливал часть своей головы,
чтобы она подходила
под форменную фуражку.
От его крика я проснулся.
От брехтовских прозаических миниатюр о господине Койнере – и сегодняшние стихотворения в прозе Франца Холера и Михаэля Августина.
Как и любой другой язык, немецкий язык даёт достаточно простора для сарказма и юмора.
Sugar and salt
(Сахар и соль)
Одно всё для меня,
не чувствую я вкуса,
лишь осязаю, вижу, чую,
и слышу вас, но на иных частотах.
Witze Goethe
Шутил ли Гёте?
Да, шутил!
Но в «Фаусте»
И от души!
Непросто быть отцом у Фауста,
А врачевать ещё сложнее —
Утрами с покатых плеч больных
Усталых Мефистофелей сшибать!
Мои коллеги всегда при переломе у челюсти сталкиваются с проблемой перевода. Пациент мычит, хочет что-то сказать, но понять его практически невозможно, а уж о пунктуации не может быть и никакой речи. Большая врачебная ошибка, особенно молодых врачей, заключается в том, что больному, поступившему в приёмной покой, предлагают изложить свои мысли на бумаге. Как правило, руки у него тоже вывернуты. Подобные травмы всегда ходят одна за другой и являются в большинстве своём параллельными.
Как поступить в данном случае, чтобы получить перевод, имеющий значение для определения степени тяжести травмы и обстоятельств, которые и определяют способ и эффективность лечения? В данном случае можно успокоить больного, предложив положить под язык сухарик чёрного хлеба, а потом резко неожиданно нанести повторный лечебно-профилактический удар в ту часть челюсти, которая предположительно не подвергалась физическому воздействию извне. Вы получите кратковременный эффект восстановления членораздельной речи, буквально на 1-2 минуты, но, по крайней мере, убедитесь, что речевая функция не нарушена, и пациент в ближайшей перспективе будет переводим логопедами.
Летит, как с моря синий цвет,
Из Ашкелона сей привет!
Стоит в «ЛГ», как грозный стражник —
Из Ашкелона строгий Бражник.
RE: На утренний сброс с себя и других
сопредельной стороны договора на продажу души
Не стражник?!! Может быть анчар
На почве, зноем раскаленной,
Один такой во всей Вселенной?
Утренняя зарядка: С утра и Фауст душой пытался достать до пола и растягивал экспандер. На кухне дул на чай горячий протрезвевший Мефистофель....
- Бедный Йорик!
__________________________________________________________
Землекопами освоено три куба земли, в руках Гамлета симпатичная черепная коробка с пустыми глазницами, никакого примитивного зубоскальства и всё остальное весьма сдержанно.
Сэрой какой-то конденсат.
Но прочитать «Пигмалиона»,
Читатель вроде бы и рад.
Как из цветочницы простой
Пытался Хиггинс сделать сдуру,
Преодолев её устой,
Великосветскую фигуру.
Прошли года, бозоны Хигсса,
Что из коллайдера летят,
Утяжеляют только клипсы,
Что на ушах у баб висят.
Нейтринки быстрые летели.
Меж Айвазовским и Пикассо
Лишь волны жёсткой акварели.
Ещё бы Вам лапши навешал,
Но инженера вижу в Вас.
Всё, отключаю «интернешнл»,
Иду бай-баеньки сейчас.
Разве можно сравнивать «Посмертные записки Пиквикского клуба» и « Записки охотника»?! Оказывается можно, если присоединить к «Запискам охотника» «Муму» в качестве составляющего и стягивающего всё остальное рассказа. Тогда утопическая картина, составленная Чарльзом Диккенсом в английских «Записках» вполне может быть сравнима с крепостной утопией, связанной причинно-следственными связями с судьбой экзотической собачки. Разница только в том, что Муму перед смертью утром вдоволь наелась в трактире щей с мясом, а в «Посметрных» все персонажи при жизни довольствовались по утрам только овсяной кашей и холодным чаем.
Честно говоря, не люблю «клубность». Ну, что это «Клуб собаководов», «Клуб моржей»?! Мне кажется, что надо быть ближе к матушке- природе. Как-то лучше звучит «стайка по интересам», «кучка друзей» и т.п.
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться