Раскрою небольшую тайну. Публикуемые отрывки из книги «Наручники на мысль», которую литовский политик и публицист Альгирдас Палецкис начал писать карандашом в камере-одиночке Шяуляйской тюрьмы, были готовы ещё в феврале. Но и он, и мы ждали, как сложится его личная судьба. Ведь, проведя 528 суток в заключении, 6 апреля 2020-го он был переведён под домашний арест. Хотя обвинение в «шпионаже» (ясно, в пользу России) снято не было. Однако теплилась надежда, что дело будет пересмотрено и А. Палецкис выйдет на свободу. Но этого не случилось. 6 мая 2022 года его приговорили к 6 годам тюрьмы, Альгирдас снова за решёткой.
Вообще всё это смехотворно. Его друзья перевели на русский и переправили мне заключение суда. В документе сказано, что он «признан виновным в совершении одного особо тяжкого умышленного преступления, создававшего угрозу независимости Литовского государства, его территориальной целостности и конституционному строю». Но «собранная А. Палецкисом информация, интересующая иностранную разведку, не только не была передана, но и не была отнесена к государственной тайне, что, по мнению судейской коллегии, обоснованно было признано судом первой инстанции как обстоятельство, подтверждающее меньшую тяжесть совершённого Палецкисом преступного деяния. К тому же… принято во внимание… что у него нет действующих административных взысканий, что он не совершал новых уголовных правонарушений».
При этом «шпионскую» статью (119 УК Литвы) оставили, заключение сохранили. Но такова реальность Балтии, где наказывают даже своих «инакомыслящих». Альгирдас снова выбит из жизни, вынужден проходить то, что уже было пройдено. Из тюрьмы он передал мне через друзей, что нынешний период отношений между нашими странами будет вспоминаться потом как недоразумение – мы придём к добрососедству. Лично он сдаваться марионеткам не намерен. «ЛГ» будет следить за судьбой нашего автора и надеяться на лучшее. А теперь – его заметки из прежнего заключения.
Владимир Сухомлинов
* * *
Утро. Одиночка. Обвинение мне предъявили полтора года назад, а улик нет и суд всё никак не начнётся.
По громыханию тележки понимаю, что «мухоморы» катят бадью с завтраком на весь наш этаж. «Мухоморами» называют работающих заключённых: они подметают, готовят пищу, сбривают нам волосы.
Надзиратель стучится в дверь моей «хаты» (камеры):
– Пора на прогулку!
Это, по сути, главное развлечение. Построенная ещё в царские времена Шяуляйская тюрьма теперь без крыши. Верхний этаж тоже разделён на камеры, но они без потолков. Вместо них – решётки. Выше только небо. И голуби. По широкой, царской, лестнице поднимаюсь на пятый этаж. Каждое движение сопровождает взгляд надзирателя. Шаг не туда – получишь «бананом» по пояснице. А то и «бонус» – дополнительный срок.
Вверху встречает последний надзиратель. Он молод, можно заметить, что даже любезно улыбается, одной рукой опираясь на дверь прогулочной камеры. Двигаться надо вприпрыжку. На полу «минное поле»: мокрота заключённых и помёт от бомбардировок голубиных животиков. Греюсь в солнечных лучах. Солнышко – дефицит. Красота!
Вдруг небо с грохотом разрезают два натовских истребителя. Охраняют демократию! И сразу на душе спокойнее... Час прошёл, развлечение завершилось – пора в камеру.
* * *
От чтения глаза устают, тогда их закрываю. Но куда деть мысли? Почему я здесь? В конце 2018 года генпрокурор Литвы на пресс-конференции сказал: «Он (это про меня) нацелился на самые чувствительные места нашего общества». Оказывается, определены «самые чувствительные места общества»? Их лично диагностирует генпрокурор?..
Каким бы я был журналистом и политиком, если бы не интересовался «чувствительными местами», не хотел анализировать, не искал информацию, не копил архив, не писал книгу?
* * *
Есть уверовавшие, что самое страшное – это преступные мысли и идеи. Свободомыслящие – те, кто мыслит вопреки запретам и штампам, – самые опасные, ведь они могут пошатнуть авторитет власти. Моральный, правовой, идеологический. Поэтому свободомыслящие сейчас в Литве – зло. Их надо изолировать: на круглые сутки под надзор.
Первые несколько месяцев я мог встречаться только с адвокатом, но не часто. Спустя полгода встретился с семьёй. Затем виделись примерно с недельными интервалами. Первые десять месяцев даже звонок в семью был под запретом.
* * *
Пишу ночью. Но обычно надзиратель строг: «Нельзя! Спать!» Позднее среди документов по делу «о шпионаже» нашёл служебную записку, в которой один из полицейских начальников предлагал установить в моей камере… подслушивающую аппаратуру. Из другой записки понял, что от идеи отказались – сидит один, некому сболтнуть интересующую полицию информацию.
* * *
Большая часть сотрудников тюрьмы – русские, поляки, белорусы. Их работа невысоко оплачиваемая и не самая приятная. Между собой обычно говорят на русском языке. С заключёнными и начальством по-литовски – он официальный. Иногда слышу польскую речь. Часть сотрудников – провинциальная молодёжь, чувствую по деревенскому акценту (сувалкийцы, аукштайтийцы). Большинство надзирателей люди адекватные. Порой по выражению их глаз понимаю, что мне сочувствуют, хотя ни я не касаюсь политических тем, ни они.
* * *
В обед спросил паренька на раздаче (тоже заключённый), что он получает за работу на кухне. Тут же подал голос надзиратель: «Так, может, и ты хочешь помочь?» А паренёк уже ответил: «Зарплату дают». «А, – говорю, – хорошо, может, и срок снизят?» «Здесь могут только добавить», – полушутя говорит надзиратель. Мол, нечего языком трепать!
* * *
Если «вначале было слово», то в моём деле изначально звучит слово «шпионаж» (хотя ничего не доказано). Агент Литвы – ясно, разведчик. А кто служит другой стране – шпион. Так везде принято. Ещё можно услышать, что агент Литвы – орёл. А шпион – хомяк. Почему бы не ввести шпионскую градацию и не именовать всех агентов, хоть американцев, хоть кого, шпионами? И так же ясно, что американцы если и разнюхивают, то благородно, на основе демократических принципов.
* * *
Иногда вспоминаю, как сотрудники спецслужбы зашли в мой дом октябрьским вечером 2018 года, когда семья готовилась ко сну. До пяти утра изучали мои дневники, потрошили шкафы и вообще всё подряд, а потом вручили «тройное подозрение».
Одно звучало так: «...для российской разведывательной организации (конкретно не названа) собирал информацию о… состоянии здоровья Юрия Меля с целью её фальсификации для перевода его (Меля) под домашний арест». Мель, как бывший военнослужащий СССР, участник вильнюсских событий в январе 1991 года, уже был судим на этот момент в Литве. Но, оказывается, моё шпионство в пользу России было направлено на то, чтобы, в частности, получить сведения о состоянии его здоровья. А что искать? Даже в местной печати писали: у Меля диабет. Какая необходимость отыскивать новую болезнь, если человек уже болеет?
Ещё одно «подозрение» (самое громкое) касалось того, что я «планировал захватить в заложники Аудрюса Буткявичюса», бывшего министра охраны края Литвы. Логика железная: если ты по поручению иностранного государства разнюхиваешь состояние здоровья её гражданина, то следующим логическим шагом станет похищение заложника. Правда, подозрение испарилось из списка через месяц или два. Видимо, прокуратура усомнилась в моих способностях к терроризму.
* * *
В материалах дела есть ещё один эпизод. Оценивая его, могу предположить, что, видно, проморгал, когда приняли закон или распоряжение с запретом рвать бумаги и отправлять их в мусорное ведро. Непорядок! Надо отнести в специальный орган – «Комиссию по проверке выбрасываемых бумаг»? И она выяснит, нет ли в записях чего-то крамольного. Может, следователи не поленились и склеили мои порванные бумаги? И получили документ: список школьников и студентов Литвы, которые в 2017 году захотели участвовать во Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Сочи. Фестивали где только не проводились – в Праге, Вене, Пхеньяне, даже в Претории!.. Но фестиваль 2017 года – совсем не то место! Преступление города Сочи уже в том, что он в России.
Видимо, следователи и привлечённые ими эксперты по географии после нескольких месяцев исследований чётко доказали, что Сочи – на территории России. Кто оспорит?..
Альгирдас Палецкис
«ЛГ»-досье
Альгирдас Палецкис родился в 1971-м в Берне (Швейцария) в семье дипломата, внук первого председателя Президиума Верховного Совета Литовской ССР Юстаса Палецкиса. Окончил Вильнюсский университет, продолжал учёбу в Париже. Работал в МИДе Литвы, был депутатом Сейма. Сторонник левых взглядов, антифашист, лидер политического движения «Заря справедливости». В 2002-м награждён орденом Почётного легиона (Франция), кавалер ордена «За заслуги перед Литвой» (2004), но в 2013-м лишён его «за отрицание факта агрессии».