Сколько лет уже прошло, но всплывают из небытия всё новые воспоминания тех, кто жил, страдал и выжил в блокадном Ленинграде. Любое из них – неоценимый вклад в драгоценную копилку рассказов о героическом подвиге его жителей. В числе реликвий памяти и рукопись «Война 1941–1945 гг. и блокада Ленинграда» Екатерины Карловны Белоконь. Её воспоминания ещё ждут своего издания, а сегодня в «ЛГ» – несколько отрывков из будущей книги, где автор упоминает и о знаменитой Симфонии № 7 Дмитрия Шостаковича, премьера которой состоялась в августе 80 лет назад.
«…Много лет прошло с тех пор, но не забыть мне горьких сцен, когда из Пушкина уходил переполненный поезд, а на платформе оставалась, сидя и стоя, масса женщин с детьми. И не было уверенности, что подадут другой состав, и когда подадут, и доживут ли те, кто ожидает, до посадки и отправки, опять в очень неверный путь. Немцы бомбили все пути. Нет. Не могу ни забыть, ни простить. И сейчас для меня немец хуже лютого зверя. Горит моё сердце. Отравлена я.
Мёртвых складывают в «поленницу»
…Дежурю в группе первой помощи: у меня два года стажа в госпитале ещё в Первую мировую войну. Дежурю и на крыше, у подъездов, у ворот, в бомбоубежище: читаю, стираю, чиню, веду жизнь домашней хозяйки у пустого очага. Дети на фронте, муж на окопах. Это была очень неспокойная жизнь: ночные тревоги учащались и в отдельные дни длились почти сутками, с небольшими перерывами. Говорили, что упорные воздушные бои шли на подступах к Ленинграду, но и тех самолётов, что прорывались, вполне достаточно, и они забрасывали нас фугасными и зажигательными бомбами. Гудит тревога, из репродукторов слышится: «Воздушная тревога! Воздушная тревога! Движение по улицам прекратить, населению укрыться!» Трамваи останавливаются, пассажиры торопливо выскакивают и бегут в ближайшую подворотню. Оттуда их уводят в бомбоубежище.
А иногда не успевают сделать и этого. Я видела, как на углу улицы Желябова у дома № 1 и Конюшенной площади люди едва успевали добежать до арки двора, как прямое попадание фугаски угодило прямо в толпу. Народу было много, так как на Конюшенной площади кольцо нескольких маршрутов. Гудят санитарные машины, бегают дежурные с носилками, кое-кого санитары тут же перевязывают и отправляют домой своим ходом – их только оцарапало. Мёртвых складывают в «поленницу» во дворе. Туда же сносят ящики и корзины с кусками тел. Придёт машина и увезёт их в братскую могилу своего района – у каждого района своё кладбище.
…Мы энергично охраняли нашу крышу, а внизу дворовая команда проворно тушила пылающие палочки. Не так уже часто они и падали к нам, так как за Мойкой на здании Главного штаба стояли мощные зенитные батареи и отгоняли самолёты. Нам приходилось надевать тёплые шапки, чтобы уберечь голову от осколков, которые дождём сыпались сверху и пробивали крышу.
Как-то раз во время воздушной тревоги я вижу наших дворовых мальчишек. Они беспечно играют во дворе. «Ребята, – говорю им, – скорее в убежище, бомбят!» Один из них спокойно отвечает: «Наш район, да не наш квадрат. Мы следим!» И верно, «вперёдсмотрящий» у них был, и лучше меня видел самолёты и возможное место падения бомб.
Две пачки горчицы
…В один из свободных дней, которые давали окопникам, чтобы помыться и переодеться, мой муж принёс мне две пачки горчицы. «Попробуй отмочить её в нескольких вёдрах воды. Надо думать, что будем есть зимой. Город-то окружён». В шести вёдрах воды отмочила я эту горчицу: размешаю её в воде, дам отстояться, солью воду и наливаю новую, и так шесть раз. Получилась желтовато-бурая масса почти без запаха. Я добавила соли, скатала лепёшки и пекла их на сковороде без масла. Их можно было есть, и они были питательные – с примесью жира и белка.
И стала я покупать горчицу везде. Её продавали без карточек. Много купила я, целый мешок. Она спасла нам жизнь зимой 1941/1942 года, но потребовала страшного труда для отмачивания. С колодца на Волынском переулке надо принести шесть вёдер воды и вынести истраченную – на каждые пол-литра горчицы. Когда каждое движение даётся с трудом и вызывает сердцебиение, приготовить две пачки горчицы для еды – тяжёлый труд и целый день работы. Но спасибо ей…
Люди беду чуяли и подбирали всякую съедобную крошку. Иду я раз по улице Желябова в начале сентября 1941 года и не узнаю своей улицы: на ней в три ряда, согнувшись вдвое, движутся женщины и выбирают что-то между камнями мостовой. Приглядываюсь – выбирают горошины. Вдали едет ломовик с мешком на дрогах. В нём, видимо, есть дырка, и горох сыпется, и его-то и выбирают…
На редкость тёплые дни
Лето 1941 года и ранняя осень стояли на редкость тёплые, ясные. В сумерках над городом поднимали множество аэростатов воздушного заграждения. Они чётко виднелись на чистом небе и напоминали о войне. Но в эти часы немцы почти не летали. Люди приходили с работы и отдыхали на спокойных улицах, на бульварах, бродили по набережным, сидели на их гранитных скамьях. А я часто ходила в скверик около Казанского собора. На его клумбах цвели розы, а в кустах затихали на ночь птицы.
Просторно светилось небо, с аэростатами, с куполом «Дома книги» и маковками собора Спаса на Крови у Михайловского сада на берегу канала Грибоедова. На скамейках сквера молча сидели старики, поглядывая на небо, на бледные звёзды. Между шумным беспокойным днём и тревожной ночью эти часы сумерек выделяются в памяти странным покоем...
Голодная смерть
…Смертность от голода началась уже в ноябре 1941 года, когда зарегистрировали около 10 тысяч погибших. И она увеличивалась с каждым днём. У меня нет цифр, и я могу опираться только на мои наблюдения, в первую очередь над своим домом. Он шестиэтажный. В 1941 году он был забит своими и приезжими, знакомыми и родными из ближних и дальних пригородов Ленинграда, людьми, не сумевшими выехать на восток и бежавшими от приближающихся немцев…
Опустошение производила голодная смерть. В первую зиму блокады она унесла треть всего состава нашего дома. Он средний – таких в Ленинграде тысячи, и я думаю, что он показателен.
Естественно, мы, рядовые ленинградцы-блокадники, ищем виновников их гибели. Первые, конечно, немцы, блокировавшие город. Но есть и ещё виновные, те, кто отвечал за продовольствие Ленинграда, т.е. П.С. Попков, председатель горисполкома, которому Совет Ленинградского фронта на заседании 21 июня 1941 года поручил эту обязанность. Второй – Д.В. Павлов, уполномоченный СТО (Совет труда и обороны), из Москвы. И, конечно, А.А. Жданов, первый секретарь обкома ВКП(б) Ленинграда и области, их полновластный хозяин. На этих людях лежит большая доля вины за необеспеченность Ленинграда продовольствием и за гибель от пожаров имевшихся в городе запасов.
И ещё есть на них грех: они вводили жителей в заблуждение относительно их положения. В июле 1941 года в газете «Ленинградская правда» было сообщение, что Комиссия по учёту продовольствия проверила его наличие и нашла, что город обеспечен на пять лет. Интересно, где учитывали это продовольствие?
Симфония Шостаковича
Очень убедительно подтверждает мои данные о потерях жизни в Ленинграде в войну фильм «Великая Отечественная» – серия «Блокада Ленинграда», особенно кадры о первом исполнении Седьмой симфонии Д. Шостаковича в 1942 году и послевоенное исполнение её. На первом – полон зал и оркестр, человек полтораста в нём. И в зале сидят полно. Дирижёр Элиасберг в смокинге – за пультом. Торжественно, могуче звучит музыка. Слушатели, в шубах, шапках и валенках, не шевелятся даже тогда, когда с улицы врывается гул разрывов немецких снарядов. Следующие кадры – тот же зал, оркестр и слушатели через 25 лет. Зал пуст, лишь кое-где сидят 1–2 человека. Потрясающе пуст оркестр. Стоит за пультом Элиасберг, а дирижировать ему некем: пуст оркестр. Стоят пустые стулья и лежат на них инструменты, а музыкантов нет. Только две-три фигурки видны в уголке скрипок. Снова и снова показаны ряды ударных инструментов, тромбонов, виолончелей, труб – никого! Погибли все те, кто в 1942 году сидел на этих стульях, играл на этих инструментах…»
Екатерина Карловна Белоконь (1898–1990), житель блокадного Ленинграда. До войны работала учителем начальных классов восьмой средней школы в Пушкине Ленинградской области и училась заочно в Первом пединституте иностранных языков в Ленинграде. В годы Великой Отечественной работала на строительстве оборонительных рубежей, была главным бухгалтером Ленинградского техникума общественного питания и студенткой пединститута им. А.И. Герцена. Окончила его с отличием и с 1945 по 1978 г. преподавала английский язык в Ленинградском университете. Кандидат филологических наук. Вела большую общественную работу, в течение 15 лет являлась членом и председателем общественной комиссии содействия восстановлению жилого фонда Ленинграда.