Павел Крусанов. Яснослышащий. – ИД «Флюид ФриФлай», 2019. – 224 с. – 1000 экз. (Книжная полка Вадима Левенталя).
Писатель Василий Авченко отметил, что новый роман Павла Крусанова напоминает концерт. Сочетает в себе разные партии и интонационные переливы, которые призваны показать всё богатство и многогранность жизни, взамен устойчивой тенденции к одностороннему восприятию. Критик Алексей Колобродов заявил, что Крусанов написал «акустический роман – текст, в котором время не описывается, но озвучивается».
Что тут сказать, музыкальная стихия крайне притягательна для нынешних литераторов. Это своеобразный путь исканий, чтобы оживить слово, которое обрело бы не только очертания, но и голос. Средство познания и дешифровки мира, а также человека. Достаточно вспомнить недавний «Брисбен» Евгения Водолазкина или «Аномалию Камлаева» Сергея Самсонова. Возможно, в этом есть воспоминание о прошлом, когда текст звучал. Да и истоки отечественной литературы идут из книжности, которая вышла из церковной кафедры.
«Яснослышащий», действительно, симфоничен и не монотонен, в отличие от многих современных текстов – односложных, где достаточно настроиться на определённую волну – и плыви себе по писательской воле. В этом смысле книга Крусанова некомфортна и предполагает совершенно иной стиль чтения и уровень погружения. Здесь необходимо не только вместе с автором конструировать своеобразный радиоприёмник, но и совместно проделывать длительный путь поиска звуковых волн, вслушиваться в них, пробираясь сквозь шумы и помехи. А то в складчину с героем купить «толковый синтезатор, который может генерировать любые звуки».
Герой книги – Август Сухобратов замечателен тем, что внутри его ещё в детстве было обнаружено уникальное образование – шарик или пузырь, защищённый от внешней какофонии, а значит, дающий шанс на причастие к настоящей музыке, а не к её шумовым подобиям. В романе развёртывается своеобразная музыкальная герменевтика мира, попытка преодоления хаоса и прислушивания к гармонии, обращающейся в космос, где царит «разумная душа симфонии, которая привносит согласие и мир в лютую тяжбу вздорных звуков».
Роман – медитация, попытка связать мир, который мы, как правило, воспринимаем через «нарастание шумов», а «сознание рассыпается на крупицы», утверждая «лоскутность» в качестве нормы. Эти шумы производят глухоту и делают невозможным цельное познание и видение мира. Отсюда и возникает проблема мнимостей, ложного, выдаваемого за реально существующее и ценностное. Мнимость в музыке, мнимость в жизни. «Образцы мнимой музыки» с детства формируют человека, становятся дня него своего рода родной речью. По сути, глухота или мнимые шумовые звучания создают матрицу, в которую, как в ловушку, попадают люди, либо они по своей воле туда себя загоняют. Так удобнее.
Роман – концерт, который играется в особой филармонии – медиаторе, направленном к Царствию Небесному, с её «многоголосым хором поющих ангелов». С другой стороны, повсеместная глухота, что изгнание из рая – свидетельство о невозможности приобщения к мировой гармонии и постижения неслышимой музыки сфер. Неспособности постижения всего спектра звукового диапазона, когда человек слышит лишь «отзвуки тех аккордов» и силится составить из них мелодию, оживить её. Но при этом, как правило, начинает фальшивить и погружаться в пучину этой фальши, тонуть в ней. Отсюда и трактовка истинного бытия как «неслышимого».
Герой Крусанова – ловец аккордов. В этом плане он походит на персонажа известного романа Патрика Зюскинда, только постигает и улавливает не запахи, а звуки вещей, которые есть их «внутренний огонь». Реализует дельфинью способность, «оглашая мир, воссоздавать его посредством звука». Материя покорна музыке, но в первую очередь необходимо научиться слышать, а это большой труд, привычнее западать на заранее запакованные и подготовленные мнимые звуки. Герой добывает звуковую руду, тот самый «внутренний огонь», всё для того, чтобы «воочию в чистейшем виде явилась красота. Не просто красота – абсолютная, безукоризненная, лютая непогрешимость». Август Сухобратов прислушивается к «рокоту мироздания», чтобы вывести формулу аккордов, в которой заключён ключ к гармонии. Не обходится тут и без вторжения «чертовщины», стремящейся порушить открывшийся звуковой строй и лад.
В книге – печаль о «не преодолённой человеком тугоухости, через которую не продраться вещим звукам» и в тоже время попытка стать музыкой, услышать мир, а также понять принципы человеческого общежития.
Каждый человек несёт свою музыку, через неё люди резонируют друг с другом. В ней – секрет их сочетаемости или, наоборот, отторжения. Эта музыка – весть человека миру о своём существовании, его визитка – память о первом крике новорождённого. Отсюда и главная человеческая претензия – быть услышанным в ситуации острого дефицита «внимающих ушей». Каждый поёт своё, из чего производится общий гул человеческого улья, трансформирующийся в глухоту, таящий в себе «трагедию неуслышанности», разобщённости, отчуждённости и одиночества. Понять человека – означает услышать его мелодию.
Роман многоголосый, в нём звучат, например, звуки «зачарованного пира» эпохи распада большой страны. Кстати, то время Крусанов определяет как недолгое время «весёлых и дерзких нестяжателей», оно было «погребено под обломками их страны, а потом выметено вместе с сором новой генерацией алчущих деляг». В чём-то это (в части «дерзких нестяжателей») резонирует с современным Донбассом, куда попадает крусановский герой.
Донбасские страницы – одни из самых яснозвучащих в романе. Надо отдать должное мужеству автора, давшего этой теме совершенно однозначное и понятное звучание. Кто на подобное способен в современной литературе? Разве что Захар Прилепин да Сергей Шаргунов. Так первого давно уже заклеймили писателем-боевиком. Крусанова же не клеймят, а попросту стараются не слышать. Смелость не только в передаче так называемого ватного голоса, который стараются подавить глушилками да топотом со свистом. А ведь в этом «голосе» пробиваются шукшинские интонации про «понюх табаку» как плату за предательство. Смелость в благодарности «ополченцам Донбасса – позывные Олигарх, Пепел, Шербет, Одесса, Беркут, – позволившим увидеть и почувствовать очнувшуюся Новороссию», которая прописана в финале книги. У этой благодарности-сопричастности очень важная партия в симфонии романа.
Донбасско-ополченские страницы Крусанова показали, что романно-музыкальный эксперимент автора попал в точку. И музыка там зазвучала та самая искомая, настоящая, естественная, огневая. Стремился писатель к этому или нет, но проявились отчётливые переклички с великой военной песенной традицией, с которой страна переборола самое колоссальное испытание в своей истории.
«Война – это когда порыву ветра или стае грачей, вернувшейся к своим весенним гнёздам, уделяешь больше внимания, чем раскатам дальнего боя», – в этой крусановской формуле – квинтэссенция той музыки, которая явила собой поиск и обретение гармонии, чего-то единительного, примирительного. Всего, что противостоит разладу и распаду. Война – это ведь тоже разлад, попытка нарушить человеческий и мировой лад. Переслушайте, к примеру, совершенно восхитительную и гениальную «В лесу прифронтовом»…
Эта донбасская музыка подвела черту под «антрактом истории», в котором мы все до этого пребывали, растрачивая себя и теряя себя, погружаясь в шумы. Так и сам роман о пробуждении, о человеческом освобождении из пут мнимого. Понимание того, что «впереди – бесконечная мелодия».