Его «Алые паруса» стали символом надежды для многих поколений, но другие произведения оказались безнадёжно забытыми. Об «иностранце русской литературы» размышляет известный писатель, доктор филологических наук Алексей Варламов.
– В своей книге о Грине, вышедшей в серии «ЖЗЛ», вы подчёркиваете, что он недооценённый писатель. Почему? И какие его произведения, на ваш взгляд, так и остались не прочитанными по-настоящему?
– Все романы прежде всего, за исключением, может быть, «Бегущей по волнам». Этой книге повезло чуть больше. А вот такие классные произведения, как «Блистающий мир», настоящий ницшеанский, символистский роман с интригой, конспирологией, двойным дном, мало кому известен. Или «Золотая цепь», эти «Алые паруса» для мальчиков, история взросления подростка, грустная, тонкая, с отсылками к сказкам Николая Вагнера. «Джесси и Моргиана» – история двух сестёр. И потом, конечно же, «Дорога никуда» – наверное, самый лучший, самый горький роман Александра Грина о разочарованиях, обманутых надеждах и мужестве принять жизнь. Интересно ещё и то, что, в отличие от многих своих современников, Грин, самый, может быть, несоветский писатель (не путать с антисоветским – разница дьявольская!), ухитрился обминуть цензуру и опубликовал при жизни почти всё. Но многие ли это всё читали? А почему? Сначала его затмевали более яркие и связанные с текущими событиями книги Горького, Бунина, Куприна, Сологуба, Леонида Андреева, после революции – Пильняка, Алексея Толстого, Фадеева, Леонова. А уже потом после смерти, возможно, сыграли злую шутку ложные, но очень стойкие представления о Грине как об исключительно светлом романтике, мечтателе. Он же был радикальный индивидуалист, влюблённый в созданный им мир, и жутковатый, враждебно относившийся к чуждому ему миру социопат. Впрочем, это ведь и в «Алых парусах» с их презрением к Каперне чувствуется, что очень хорошо разглядел Андрей Платонов с бесконечно точным выводом «народ остался на берегу». Только Грин ведь этого и хотел. Оставить всё, что ему мешало. Ему народ был не интересен – интересны были отдельные, яркие люди. Сильные, творческие личности. Но, возможно, и «народ» не хочет такого Грина и «Алых парусов» всем довлеет, если употребить глагол «довлеть» правильно, или же «Алые паруса» над всеми довлеют, ежели употреблять неверно, но общепринято. В любом случае история Грина – это история писателя, понятого совсем не так, как он этого хотел бы. И можно представить, сколько едкости вызвал бы у него комсомольский восторг в 60-е годы, когда по всей стране создавались молодёжные клубы «Алые паруса», или же день сегодняшний, когда этот бренд присвоила себе сеть магазинов и жилой комплекс в Москве. Не знаю, догадались ли те, кто его феерическую оснастку пиратским образом захватил, дать хоть что-то от своей выручки музеям Грина в Кирове или Феодосии…
– А ведь Грин писал и довольно злые, острые сатирические вещи. Немногие читатели знают его в таком амплуа...
– Это правда, он очень не любил толпу, не любил вообще никакие человеческие сообщества, объединения, партии, литературные группы, течения, уставы, программы и высмеивал их очень жёстко, безжалостно. Не понимал человечество с его жаждой научно-технического прогресса, и когда в Петербурге в 1910 году на Коломяжском ипподроме состоялась авиационная неделя и весь город с восторгом смотрел, как поднимаются в небо первые, громоздкие самолёты, лишь один человек всё это возненавидел – Александр Грин. Он считал, что самолёты с их треском моторов и запахом керосина опошлили мечту человека летать самому, и был убеждён, что рано или поздно это всё равно произойдёт.
Грин делал ставку на тех, кто верил ему, знал и принимал целиком, не деля на «хорошего» и «плохого». А таких было немного. Был он кем-то вроде сектантского вождя, учителя, пророка, ненавистного правителям и обывателям. В «Блистающем мире» это очень остро чувствуется. У Грина была cвоя тяжба с неправильным, с его точки зрения, человечеством. Только в конце жизни что-то изменилось. Прочитайте его «Автобиографическую повесть» или, например, замечательный рассказ «Комендант порта». Он вообще просветлел перед кончиной и умирал как христианин. На предсмертной исповеди священник спросил его, примирился ли он со своими врагами. «Вы имеете в виду большевиков? Я к ним равнодушен». Гениальная, уникальная, чисто гриновская оценка.
– Писатель создал собственную вымышленную страну, условно названную критиками «Гринландией». Что это за мир и каковы его законы?
– Это мир, в котором нет места автомобилям, пароходам и самолётам, но зато приветствуются парусные суда и русалки воздуха. Это мир апельсиновых рощ, мир юга, моря, музыки, праздника, обязательной веры в чудо и в волшебство и презрения к тем, кто в них не верит, это мир возникающих ниоткуда денег, мир людей великодушных и чудовищных, зачастую являющихся двумя сторонами одной медали (Гарвей и капитан Гез в «Бегущей по волнам»). Это альтернатива миру обыкновенному, его противоположность и возможность бегства и спасения, и собственно тема столкновения, конфликта двух миров – обычного и гриновского – вечная тема писателя. В рассказе «Фанданго» это, возможно, передано особенно ощутимо.
– Когда перечисляются имена поэтов и прозаиков Серебряного века, имя Александра Грина упоминается нечасто, хотя он творил в тот же временной промежуток. Почему? Принадлежит ли он к этому периоду русской литературы или стоит особняком?
– Он говорил о себе что-то вроде: я – писатель десятого ряда, но других писателей в этом ряду нет. По годам жизни Грин – это абсолютный Серебряный век. Родился в один год с Блоком и Андреем Белым, умер в один год с Максимилианом Волошиным. Но его мало кто из тогдашних мэтров признавал, это правда. Он пробовал завязывать литературные отношения с Горьким (и тот ему одно время помогал, а над «Алыми парусами» плакал), с Леонидом Андреевым, печатался у Брюсова, но в общем всегда держался особняком. Из критиков о нём тепло отзывался лишь Горнфельд. А вообще, как мне представляется, творчество Грина – это своеобразная реакция на русский символизм, попытка достичь недостижимого, создать несоздаваемое. Хотя любопытно, что начинал он как крепкий реалист, однако потом что-то увело его с этого пути.
– Правда ли, что писатель был близок с Александром Куприным? Что роднило двух классиков – творчески и человечески?
– Нельзя сказать, чтобы они были близки. Куприну Грин был интересен как тип, как личность, как человек, много повидавший, перестрадавший, с опытом тюрьмы, побега и ссылки. Он был кем-то вроде циркачей, борцов, контрабандистов, балаклавских рыбаков, с которыми Куприн, любивший всё необыкновенное, нелитературное, был дружен, а вот о литературных произведениях Александра Степановича Александр Иванович, по-моему, никак не отзывался. Да и не факт, что вообще их читал. Грин же при всём своём индивидуализме любил писательские застолья, богему, и в доме Куприна всё это находил. Но, конечно, при жизни их литературный вес был несопоставимым, и Грина это задевало. Он был очень раним, самолюбив, но не завистлив.
– Почему Грина называли иностранцем русской литературы?
– С одной стороны, ответ очевиден. Ни у одного русского автора не было стольких иностранных имён и нерусских героев. Грина даже обвиняли в том, что он не сам писал свои рассказы, а убил некоего английского капитана и опубликовал под своим именем его книги. С другой стороны, взаимодействие русского мира и условного зарубежья в произведениях Грина весьма непросто. Да, он, очевидно, предпочитал выдуманную им заграницу, что впоследствии, в конце сороковых годов, дало повод обвинить его в безродном космополитизме, идеологически посмертно проработать и изъять его книги из советских библиотек (чтобы десятилетие спустя с триумфом их переиздать массовыми тиражами и вернуть на полки, объявив предтечей социализма), но на самом деле Грин – писатель абсолютно русский. С нашей тоской, нашей безбрежностью, безоглядностью, с русской душой и надеждой.
Беседу вела
Мила Яковлева
«ЛГ»-досье
Алексей Николаевич Варламов – писатель, филолог, исследователь истории русской литературы ХХ века. Ректор Литературного института имени А.М. Горького. Профессор МГУ, преподаёт русскую литературу начала XX века и ведёт творческий семинар в Литературном институте. Автор многих художественных произведений, в том числе романов «Лох», «11 сентября», «Мысленный волк», «Душа моя Павел»; постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» («Молодая гвардия»). Член жюри литературной премии «Ясная Поляна». Лауреат множества премий, в том числе премии «Антибукер», Александра Солженицына, национальной литературной премии «Большая книга», Патриаршей литературной премии, Международной премии «Писатель XXI века» и др.