Легенда российского театра Вера Кузьминична Васильева отмечает юбилей. Естественно, на сцене родного Театра сатиры, в труппе которого она служит почти семьдесят лет. Послужной список актрисы – шестьдесят ролей в Театре сатиры, несколько десятков в кино и на телевидении, работа на радио.

Случались у Веры Васильевой «романы» на стороне – в Твери играла «Вишнёвый сад», в Орле – «Без вины виноватые» и «Филумену Мартурано», в Театре кукол им. С.В. Образцова – «Странную миссис Сэвидж».

Сегодня играет четыре роли в Театре сатиры, графиню Анну Федотовну в «Пиковой даме» Малого театра, в театре «Модернъ» и… мечтает о новых ролях.

– Вера Кузьминична, вы одна из немногих актрис, которые не скрывают свой возраст.

– Вообще возраст не страшен. Я хотела бы показать позитивное существование в моём возрасте. Я живу внутренне наполненной жизнью, много работаю, путешествую, читаю. И от этого счастлива. Я не могу и не хочу давать советы, но если пожилая дама прочтёт, что в 90 лет можно вот так жить, поймёт, что не всё так печально.

– Ваша жизнь – практически весь ХХ век. Какой отрезок времени на вас произвёл наиболее сильное впечатление?

– Я думаю, что самое эмоционально трудное время – это война. Я говорю о том, что действовало на душу по­настоящему. Это не справедливая была война, но она сплотила людей, выявила лучшие качества народа. А мои личные ощущения всегда связаны с театром, он сильно действовал на людей, был очень нужен, и не только в Москве.

– Во время войны?

– Не только, театр в ХХ веке, в том, в котором я жила, был с потрясениями. Он был кафедрой тех мыслей, которые не могли сказать вслух, тех чувств, которые недодавала жизнь.

– Какие у вас были самые яркие театральные впечатления?

– Конечно, МХАТ. Но самое сильное – это Всеволод Александрович Блюменталь­Тамарин. Когда я на него смотрела, то понимала, какими были великие трагики – Мочалов, Иванов­Козельский, Орленев. Я его видела в «Кине» раз 10. Ему было почти шестьдесят, когда я смотрела «Без вины виноватые», где он играл Незнамова. Он работал почти концертно, солировал. МХАТ поражал меня атмосферой спектаклей, но прежде всего актёрами. Я не могу рассказать, как они играли, но я могла бы рассказать, что я чувствовала, – я после спектакля всегда плакала от счастья. И сейчас, когда я слышу знаменитый марш из «Трёх сестёр», у меня подступают слёзы. Мне очень нравилась Тарасова, хотя её упрекали в истеричности, в котурнах, но это была её актёрская органика. Мне безумно понравилась Алиса Коонен в «Мадам Бовари», она казалась какой­то нездешней. Она была не своя и не родная, а на каком­то Олимпе, к ней нужно было подтянуться, но она была заразительна той глубиной, которую она не расплёскивала.

Может, это мой романтический взгляд на театр, но актрисы, которые мне нравились, у меня ассоциировались с теми героинями, которых они играли. Я не знаю, какими они были в жизни, но мне всегда казалось, что Бабанова беззащитна. Я читала, что у неё был непростой характер, хотя думаю, что душевно она была беззащитна. Она беззащитна была перед тем, что Мейерхольд её предал, и это была вечная боль её жизни.

Была дивная Андровская, какое­то абсолютное очарование, женственность. Они были звёздами, но звёздами, на которых духовно равнялись, им доверяли свои души, и это было дорого.

– Сегодня театр изменился…

– Театр изменился, время изменилось, люди изменились. Театр – это порождение людей. Проповедуется другое отношение к жизни – прагматичное, энергичное, материальное. Может, это и правильно – во всём мире произошёл какой­то скачок материальной энергии. У меня ощущение, что сейчас публика в большинстве своём жаждет чему­нибудь удивиться, есть потребность в лёгком зрелище, в развлечении. Только маленькая прослойка людей, думающих и продолжающих читать, которые и на сцене хотят видеть то, что нас веками питало. На мой взгляд, сейчас происходит печальное, а может, и обнадёживающее явление – прощание с эмоциями, мыслями, идеалами прошедших веков, чтобы сказать – да, мы сегодняшние, да, нам нужно победить, насладиться, дальше ехать. Нужно обтесать фигурку, носить хорошенькое личико, носить, что положено. Мне это не нравится, но думаю, что мне ещё хватит моих идеалов.

– У вас были кумиры в кино и в театре?

– Кроме наших актёров мне нравились Грета Гарбо и Вивьен Ли. У нас не было культа звезды, а Грете Гарбо и Вивьен Ли служила целая киноиндустрия, она их создавала. Они были прекрасными актрисами, но и были поданы великолепно. Подать и вести актёра – очень важно. По­моему, когда мы это игнорируем, театр много теряет. Валентин Николаевич Плучек благодаря репертуару, который выбирал ради Андрея Миронова, сделал из него и трагического актёра, и просто великого актёра.

– Ваши мечты реализовались?

– Я мечтала сыграть Лизу Калитину в «Дворянском гнезде», Ларису в «Бесприданнице», Негину в «Талантах и поклонниках». Дженни Герхард, о которой я мечтала, я сыграла в Брянске. Узнала, что собираются ставить Драйзера, я написала в Брянск письмо, и меня пригласили.

Меня привлекали героини, которые умели сильно чувствовать, мне хотелось сыграть те роли, в которых блистали мои любимые актрисы. Но этого у меня не было в первой половине жизни. Я играла миленьких девочек и девушек, а мечтала о серьёзных ролях. Потом Кручинину, Раневскую, Филумену сыграла в провинции – Орле и Твери.

В нашем театре мне повезло сыграть в «Женитьбе Фигаро», «Священных чудовищах», «Воительнице», «Мольере», «Орнифле», «Реквиеме по Радамесу».

– А комедийные роли приходилось играть?

– Да, немного. Я считаю, в «Ревизоре» у меня была комедийная роль – Городничиха. Репетировала я в прекрасном настроении, была смелой, раскованной, нахальной и весёлой. Мне нравилось быть Анной Андреевной. Фантазия работала вовсю. Она должна быть наглой, плотоядной и, как говорят, аппетитной. Она должна была быть вся переполненная – телом, чувствами, буклями, бантами и бантиками, темпераментом, жаждою удовольствий. И в то же время ей не должна была быть чужда как женщине, хотевшей понравиться, своеобразная грация.

– ХХ век – век компромиссов, в том числе и в театре, или вам удалось этого избежать?

– Думаю, компромиссы и тогда были, и теперь есть.

– А чем отличались компромиссы прошлого от нынешних?

– Жизнь вынуждала не столько актёров, сколько худ­руков идти на компромиссы. Например, пьеса – жуткая, но её надо поставить, чтобы потом разрешили хорошую драматургию. Значит, надо бросить все силы и умение, чтобы её очеловечить. Это вырабатывало профессионализм.

– А в чём компромисс сегодня?

– В низкопробных спектаклях, когда цель одна – развлечь. Никто сегодня не побежит и не скажет – они так тонко играют, это интересует очень узкий круг. Но если в спектакле откровенные сцены, люди могут говорить: «гадость ужасная», но хотят обязательно посмотреть. Это как всевозможные рейтинги, которые отрицательно сказываются на нашей культуре. Если передача интеллектуальная – рейтинг скромный, как только ерунда, рассчитанная на то, чтобы посмеяться, так рейтинги высокие. С экрана исчезает человек, который создан Богом, а появляются роботообразные существа. Так много напихано на человека технического и так мало взращивается нежность, что мне страшно за будущее поколение.

– Если бы у вас была возможность изменить ситуацию, что бы вы сделали?

– Это очень сложно в такой большой стране, как наша. Прежде всего я подумала бы о детях и стариках, подняла уровень жизни и уничтожила нищету. Я бы сделала всё, чтобы все кружки были бы бесплатными, чтобы у детей была бы перспектива. Я бы постаралась, чтобы старость была достойно обеспечена. Я не всегда знаю, что делать, но чего не должно быть, я понимаю…

– Как вам удаётся быть такой лёгкой и подвижной и в жизни, и на сцене?

– Я ничего для этого специально не делаю, просто не распускаю себя. Я не умею сидеть на диетах, потому что я не слишком волевой человек. Но я не ем много, не увлекаюсь алкоголем. Хотя могу иногда рюмку водки выпить, особенно если понравился какой­то спектакль.

– Многие актёры жалуются на отсутствие ролей. Вы же играете в трёх театрах.

– Да, мне грех жаловаться на «безработицу». К моему юбилею театр в лице художественного руководителя Александра Анатольевича Ширвиндта и директора Мамеда Гусейновича Агаева сделали мне королевский подарок – спектакль «Роковое влечение». О такой работе можно только мечтать. Пьеса о возрасте, с которым приходится считаться, и о любви, и о том, как жить во времена, когда жизнь теряет и смысл, и цену. И, конечно, об искусстве, о сиюминутности, недолговечности славы. Эта роль для меня – чудо из чудес. У меня дивные надёжные партнёры – Игорь Лагутин и Олег Вавилов.

– А разве вы прежде не получали таких подарков?

– Я никогда не была избалована вниманием Валентина Николаевича Плучека. Я сыграла в его спектаклях несколько мощных ролей – Ин­Ин в «Пролитой чаше», Графиню в «Женитьбе Фигаро», Городничиху в «Ревизоре». Когда театр возглавил А.А. Ширвиндт, у меня расширился репертуар. Сегодня я играю те роли, которые очень люблю. Они не всегда главные, не всегда большие по объёму, но в каждой роли мне есть что сказать зрителям, есть что играть. В «Орнифле» моя героиня – внешне вполне благополучная дама, но с огромной болью нелюбимой женщины. Или Мадлен в «Мольере» – женщина всей его жизни, от которой Мольер не может оторваться.

– Вера Кузьминична, о чём мечтает женщина в 90 лет?

– О новых ролях, конечно. Хотелось бы сыграть такую роль, может быть, небольшую по объёму, где женщина моего возраста оставалась бы в душе молодой и своим обликом, существованием говорила – в 90 лет сердце любит, душа радуется на природу, детей, искусство и счастье наполняют душу.

Беседу вела Нина КАРПОВА