Замечательно умный и мудрый человек ушел к прародителям, совершив очень многое для России и не только. Да упокоится его душа в Горних обителях. Светлая ему память.

Так случилось, что я поздно узнал о смерти Юры (полагаю, что могу его так называть, потому что это мой университетский товарищ - Kommilitone на столь любезном ему немецком)) и не сумел с ним попрощаться, хочу это сделать здесь и сейчас. Мы познакомились с Юрой более полувека назад - во время приемных испытаний на филфаке МГУ. Мне достался вопрос о стихотворных размерах. Отбарабанив все , что положено про дактиль, амфибрахий и пр., я решил, что дело в шляпе, но не тут-то было. Экзаменатор, а им оказался прекрасный германист Альберт (Алик) Викторович Карельский, с которым мне тоже впоследствии посчастливилось общаться, вдруг спросил: "А какие стихотворные размеры Вам еще известны?" Я что-то стал вяло бормотать про верлибр, но А,В. прервал меня: "А каким размером написаны "Илиада" и "Одиссея"?" Увы, тогда это мне было неведомо. Тем не менее я получил "отл." (ведь с программой-то я справился!), и, едва выйдя из аудитории, обратился к толпившимся там абитуриентам с тем же вопросом. В ответ - гробовое молчание, и вдруг раздался ровный и спокойный голос : "Гекзаметром". Это был Юра. После зачисления на первый курс мы оказались в параллельных немецких группах романо - германского отделения и общались практически ежедневно. Вскоре к нам присоединился недавно демобилизовавшийся гвардии сержант Витя Зотов, и мы часто заходили в его ныне давно снесенный двухэтажный деревянный домишко в Несвижском переулке вблизи Хамовнических казарм. Поднимаясь к Вите по скрипучим ступенькам на второй этаж Юра (тогда ему нравился Бальмонт) обыкновенно декламировал :"Я мечтою ловил уходящие тени, уходящие тени уходившего дня и на башню всходил, и дрожали ступени, и дрожали ступени под ногой у меня". Мы вместе играли за факультетскую футбольную команду, у меня даже сохранился снимок одной из наших тренировок на тогда все еще недостроенном стадионе в Измайлово ( ныне он наконец достроен и принадлежит инфизу). С группой сокурсников мы даже были на историческом матче, когда киевское "Динамо" вчистую переиграв столичное "Торпедо" впервые стало чемпионом страны. Юра, кажется, был единственным в "Лужниках", кто болел за киевлян. Юра любил город, в котором вырос, охотно о нем рассказывал и , когда впоследствии мне не раз приходилось в нем бывать, мне казалось, что с Владимирской горки я смотрю на Днепр, Дарницу, прекрасные сады и парки глазами Юры.И совершенно прав киевлянин Константин Георгиевич Паустовский, когда он пишет, что "в самой его южной живописности, и, кто знает, может быть в блеске и свежести киевских весен и в пышном цветении каштанов содержались, как тогда говорили, какие-то флюиды, рождавшие повышенную тягу к искусству." После университета мы встречались реже, в основном, в новом здании Иностранки на набережной. Помню, как Юра с увлечением рассказывал о своем ежевечернем убаюкивании сказками только что родившейся дочери. Рассказчиком он был отменным, и мне бесконечно жаль, что он так и не досказал свою историю о любимом писателе и философе Фридрихе Ницше. Прости и прощай, Юра! "Все остальное ждет нас впереди, да будем мы к своим друзьям пристрастны, да будем думать, что они прекрасны, терять их страшно, Бог не приведи."P.S. Просьба к редакции и персонально к многоуважаемому Юрию Михайловичу Полякову сообщить, где похоронен Юра.

переводчикам посвящается