Василий Сухомлинский

До тех пор, пока хоть какая-то часть родителей верит, что ремень сильнее убеждения и доброго слова, школа не может стать в полной мере домом, где возвышается человек. И мы должны без устали развенчивать наивную веру в пользу «ременной педагогики», самым беспощадным образом пресекать её применение в семье…

Если я знаю, что отца моего Вани бог умудрил единственным талантом – рождать детей, и если при этом я вызываю этого «мудрого» отца в школу и говорю ему: «Ваня ваш – лодырь, не хочет учиться», – происходит элементарная вещь: я, учитель, которому, конечно, не пристало заниматься побоями, бью мальчика рукой отца. Становлюсь со­участ­ником преступления.

Я видел немало людей, считающих себя интеллигентами, что, впрочем, не мешает им придерживаться убеждения, будто отсутствие шлепков размягчает, разнеживает ребёнка, порождает своего рода неприспособленность к жизни. Ремень не только унижает достоинство ребёнка, но и развращает его душу, пробуждая в ней самые тёмные, самые подлые черты: трусость, человеконенавистничество и лицемерие. Самыми стойкими, самыми непримиримыми к злу становятся те, кто не знал в детстве ни шлепка, ни подзатыльника.

Лет пятнадцать назад ко мне в школу пришла девочка. Фантазёрка, она удивляла нас своей способностью создавать сказки. Однажды на перемене Олеся – так звали девочку – подбежала ко мне, и я увидел ужас в её глазах. «Петя на Гришу… палку, палку…» – сказала она. Оказалось, что в её словаре даже не было слова «ударить». Она не знала, что один человек может бить другого, так счастливо сложилось её детство. Что же, из-за этой своей неосведомлённости девочка вошла в жизнь неподготовленной? Получилось совсем по-другому. Когда на её глазах хулиган поднял нож, чтобы нанести удар женщине, девятнадцатилетняя студентка вырвала нож. Получив ранение, она защитила человека от верной гибели.

Разрушая душевную связь взрослых и детей, ремень заведомо обрекает на неудачу все воспитательные усилия и родителей, и учителей. Если от маленького ребёнка под страхом порки можно добиться показного благонравия, то подростка уже не выпорешь. Чем же заменить потерявший власть ремень? Такому наказания не страшны, а разумное и сердечное слово непонятно. Здесь кончаются и родительский авторитет, и родительская власть. Дальше человек будет предоставлен самому себе и случаю.

Нельзя мириться и с тем, что некоторые педагоги – в силу ли низкой педагогической культуры, потому ли, что не умеют подчинять эмоции разуму, – прибегают к духовному ремешку. Уважение к ребёнку несовместимо с унижением, как несовместимо и с «сильными», «волевыми» мерами воздействия – окриком, стуком по парте, угрозой…

Выдвигать перед ребёнком многочисленные требования, в то время как он не верит в свои силы, да и ты, педагог, примирился с тем, что твой ученик плох и никудышен, – это всё равно что пытаться плыть, гребя вёслами в песчаных волнах...

Разве можно быть спокойным, если в учении, которое должно приносить радость бытия и радость познания, ребёнку становится неуютно и жутко? Жутко и неуютно потому, что и сегодня, и завтра, изо дня в день он чувствует: я плохой…

У меня в школе в начальных классах есть правило: до тех пор, пока ребёнок не научился удовлетворительно выполнять ту или иную работу, ему не ставится никакой отметки. Ты ещё поработай, говорят ему, ты ведь можешь… И ребёнок, подгоняемый желанием быть хорошим, напрягает все силы для того, чтобы выполнить задание. Вот где начало той подлинной требовательности, о которой шла речь выше. Он, маленький человек, собираясь с силами, – а силы эти в детской душе неисчерпаемы – поднимается на одну ступеньку выше. Он несёт из школы радость… Не одного ребёнка мы спасли от унижения и даже падения тем, что не ставили ему двойки и не прибегали ни к каким «сильным» мерам воздействия.

Всё это не значит, разумеется, что из класса в класс можно переводить с двойками. Это было бы самым жестоким равнодушием. Я за то, чтобы пробудить в человеке уважение к самому себе. А если ребёнок уважает самого себя, он сам будет ставить перед собой требования, выдвигаемые учителем.

«ЛГ», 1969 г., № 8,

«ЛГ»-досье

Василий Александрович Сухомлинский родился 28 сентября 1918 года в селе Васильевка Кировоградской области в бедной крестьянской семье. В 1933 году поступил в Кременчугский педагогический институт на факультет языка и литературы.

В 1935 году начал работать в школе и одновременно учился заочно в Полтавском педагогическом институте. В годы Великой Отечественной войны – политрук роты. 9 февраля 1942 года был тяжело ранен под Ржевом и вскоре демобилизован. Работал директором средней школы в Удмуртской АССР, вступил в члены КПСС и в апреле 1944-го возглавил Онуфриевское районо Кировоградской области.

В 1948 году В.А. Сухомлинский назначен директором Павлышской средней школы, которая стала для него своеобразной педагогической лабораторией и которой он руководил до конца своей жизни. В 1955 году успешно защитил кандидатскую диссертацию в Киевском университете. Через четыре года Верховный Совет УССР присвоил Василию Александровичу почётное звание заслуженного учителя школы. В 1968 году он избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук
СССР, и в этом же году ему присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Научные монографии и статьи Василий Александрович писал на русском языке, художественную прозу– на украинском. Общий тираж его книг составил около четырёх миллионов экземпляров.

Он был многолетним автором и «Литературной газеты». Сегодня вашему вниманию предлагаются отрывки из двух его статей в нашей газете, вызвавших бурную полемику.