1942-й. Февраль. Внуково. Штаб 10-й дивизии АОН

Штаб подразделений авиации особого назначения разместился в здании аэропорта Внуково, точно таком же, как и здание Ленинградского аэропорта.

Правда, в отличие от ленинградского аэровокзала аэровокзал в Москве успели достроить и освоить полностью.

Ольга сняла шинель в приёмной генерала Брагина. Оправила гимнастёрку с малиновыми кубарями на голубых петлицах и шагнула в распахнутую улыбающимся адъютантом дверь.

– Товарищ генерал, лейтенант Аржанцева прибыла для дальнейшего прохождения службы.

– Здравствуйте, лейтенант. – Моложавый генерал внимательно оглядел вошедшую, и она ему понравилась, ладная, юная. – Какую же службу вы собираетесь у нас проходить?

– Пилот транспортной авиации.

– Легкомоторной? Маленькой? – уточнил генерал и для понятливости, как разговаривают с детьми, сложил ладони одну над другой, изобразив биплан.

– Большой, – в тон ему ответила Ольга и для понятливости развела руки так, как рыбаки показывают упущенную рыбу.

– Из лётного центра? – удивился генерал, листая личное дело, пробегая анкеты, характеристики и справки. – А почему именно к нам? Задачи у нас специфические. Работаем непосредственно в подчинении Комитета обороны, по заданиям Ставки. Есть же женские формирования… Марина Раскова, героиня наша, истребительный полк сформировала, есть женский полк ночных бомбардировщиков.

– Ночники легкомоторные, товарищ генерал.

– Когда женщины вместе, оно во многих отношениях… как-то проще. – Генерал оторвал взгляд от бумаг и уставился на Ольгу и повторил: – Во многих отношениях проще. А у нас дивизия исключительно мужская, экипажи мужские. Давайте не будем спешить, познакомимся поближе и что-нибудь вам подберём. Подготовка у вас есть, налёт хороший, – генерал очень сдержанно оценил удивившую его опытность юного по виду пилота, налетавшей две тысячи двести часов. – Боевой, вижу, орден…

Ольга сдержала улыбку, в бумагах он орден увидел, а привинченный к её гимнастёрке не заметил?

– Я проходила подготовку на большие транспортные корабли.

Генерал задержался взглядом на анкете, стал читать:

– Логачёв ваш муж?

– Так точно.

– И вы как бы на его место?

– Так точно.

– Прекрасный пилот. Надёжный. В конце сентября у нас были большие потери. – Он выждал приличествующую скорбную паузу и, переменив интонацию, продолжил: – Ну что ж, лейтенант Аржанцева, с прибытием в действующую армию. Будем определяться. – Он снял трубку полевого телефона: – Кто у нас из командиров полков на месте? Так… А из замов?.. Пусть ко мне, прямо сейчас.

Майор Кубарь в лётной тужурке и Ольга в шинели шли по коридорам Внуковского аэропорта.

– Мне как заместителю командира по лётной части придётся вас аттестовать. Специально делать провозные я не имею возможности, но… Если желаете, я сегодня иду… полёт вполне для нашей работы характерный. Если вы не устали, могу взять вторым пилотом.

– Есть, – не принимая домашнего тона, отчеканила Ольга.

– Вы обратили внимание – мы прошли штурманскую группу, потом были синоптики, дальше диспетчерская, это главная, потом, на втором этаже, служба связи. Мой борт «двадцать пять четыреста двадцать». Вылет в двадцать ноль-ноль на двадцать первую точку. Штурмана полка я предупрежу. Получите от него маршрут. Сигналы и позывные для перехода линии фронта, сигналы на точке, погоду…

– Есть готовить вылет на двадцать ноль-ноль.

– А покушать не хотите? Столовая лётсостава на втором этаже, я покажу.

– К сожалению, нет. У меня вылет в двадцать ноль-ноль, а я ещё своей машины в глаза не видела.

Ольга не ждала, что её в 10-й дивизии ждут и встретят цветами. Знала, что предстоят провозные, но вот так, в первый день, с порога…

Есть вещи, к которым привыкнуть невозможно.

Вот это особое к себе отношение, за которым почти не скрывалось желание как-нибудь от неё если не избавиться вовсе, то задвинуть куда подальше, всякий раз заставляло её собраться, не позволяя чувствовать себя обиженной.

За плечами было четыре года работы в мужских коллективах, так что отчасти, конечно, Ольга была готова к очередной и практически неизбежной попытке благородных мужчин оградить её от опасной работы в воздухе.

* * *

«Дуглас» с бортовым номером «двадцать пять четыреста двадцать» стартовал с Внуковского аэродрома в морозной предвечерней дымке.

В кабине слева на месте первого пилота сидел Кубарь, справа вторым пилотом – Ольга.

Между ними, чуть сзади, стоял бортмеханик, его дело следить за показателями работы моторов, давлением масла, расходом бензина; стоять ему здесь положено в продолжение всего полёта.

Ольга откинула подлокотник своего кресла и отвела назад. Бортмеханик решил, что Ольга хочет встать, и чуть подался назад, но она отрицательно покачала головой и кивком предложила присесть на откинутый подлокотник.

Механик кивнул, оценив жест вежливости.

…Самолёт, перемалывая прозрачными винтами снеговые облака, упорно лез вверх.

На трёх с половиной тысячах открылся коридор между высокими слоистыми облаками и кучевыми, перешли в горизонтальный полёт.

– Я не нужна? – спросила Ольга, перегнувшись к Кубарю, тот кивнул достаточно неопределённо.

Ольга поднялась, протиснулась мимо бортмеханика, заглянула в отсек к радисту и штурману, хотела открыть дверку в грузопассажирскую кабину, но дверь не поддалась.

После нескольких попыток дверь всё-таки приоткрылась, но открыли её явно с той стороны.

Дорогу Ольге преградил офицер в полушубке, с пистолетом на поясе и в лётных унтах.

– Может быть, разрешите мне пройти? – нетерпеливо спросила Ольга.

–Может быть, разрешу, а может быть, и нет. Бортрадистка?

– Второй пилот.

Офицер испытывающе разглядывал Ольгу, наконец выговорил:

– Идите быстро. Не останавливаться и к пассажирам не обращаться.

На откидных десантных креслицах дремали, закутавшись в тулупы, четыре пассажира.

Из-под тулупов выглядывала немецкая форма.

Синий свет дежурных лампочек делал пространство кабины каким-то фантастическим.

Странность картины дополнялась ещё и конструкцией из металлических трубок, этакая пирамидка посередине кабины, на которой сидел под прозрачным колпаком из плексигласа стрелок со своим укреплённым на турель пулемётом.

Ольга быстро прошла вдоль свободного левого борта и скрылась в конце кабины.

В тесном туалете, почти на ощупь, она неспешно накрутила бигуди, прикрыла голову чёрным беретом.

Опустив глаза, быстро, чтобы не выслушивать замечаний сопровождающего, прошла в пилотскую кабину.

Кубарь взглянул на Ольгу, понял цель похода и еле сдержал улыбку. Вот какого пилота прислали на пополнение! Слетаем к немцам в тыл – и на танцы!

Глубоко внизу открылась белая земля, облака наверху были тонкие, как серая плёнка.

Впереди по курсу блеснули жёлтые вспышки разрывов.

Кубарь посмотрел на Ольгу, та была совершенно спокойна.

– По-моему, это наши мазилы, – увидев вопросительный взгляд Кубаря, произнесла Ольга.

– Дайте сигнал «я – свой», – скомандовал Кубарь.

Ольга не без труда отодвинула стекло и выпустила две зелёные ракеты.

Линия фронта даже в глубоких сумерках чётко обозначалась вспышками, цветными пятнами ракет, пунктирными чёрточками трассирующих очередей, жёлтыми кустами пожаров.

Кубарь отжал штурвал и резко перевёл машину на снижение с разгоном, с четырёх тысяч она свалилась метров до четырёхсот-трёхсот. Только мелькали стрелки отсчёта высотомера. Машина, набирая скорость, посыпалась к земле.

Во время этого стремительного скольжения с поднебесной горки Кубарь искоса поглядывал на Ольгу, она была сосредоточена, но спокойна.

Когда самолёт почти распластался над утонувшей в темноте землёй, Ольга увидела лётную работу высшего класса: экипаж не проронил ни слова, командир получал от штурмана и радиста записки с фактической скоростью и местонахождением, сверялся с едва заметными ориентирами и тут же передавал записки Ольге.

В полной темноте, огибая даже прячущиеся в затемнении селения, аэродромы, мосты, все места, оснащённые противовоздушным прикрытием, самолёт на бреющем полёте шёл к цели. Ниже восьмисот зона болтанки, но выше трёхсот-четырёхсот нельзя. Кубарь, угадывая за секунду, куда переменчивые околоземные потоки поведут, а то и кинут машину, тут же доводкой удерживал курс. И так почти час. Не для бреющих полётов машина…

– До точки шесть минут! – доложил штурман. – Курс двести шестьдесят восемь, с упреждением на снос!

– Следите за огнями! – скомандовал Ольге Кубарь и потянул на себя штурвал.

Самолёт пополз вверх.

В грузопассажирской кабине замигала сигнальная лампочка, и сразу к пассажирам вышел отвечающий за десантирование бортмеханик.

Он подошёл к бортовому люку и распахнул его.

Ворвавшийся ветер встряхнул машину.

Пассажиры сбросили тулупы, проверили застёжки парашютов на ногах и груди, выдвинулись к десантному люку, форма на всех четырёх была немецкая зимняя офицерская, как и снаряжение и оружие.

– Вижу сигнал! Прямо по курсу: четыре белых, три жёлтых! – доложила Ольга.

– Вижу сигнал! Четыре белых, три жёлтых, – как положено, продублировал Кубарь.

Тут же один за другим пассажиры исчезли в непроглядной темноте.

Ольга ждала разворота на обратный курс, но Кубарь вёл машину прямо, углубляясь в территорию, занятую врагом.

Увидев нетерпеливые взгляды Ольги, Кубарь сделал успокаивающий жест рукой: всё правильно, так надо, и, только уйдя от места десантирования километров на тридцать, положил машину в вираж и лёг на обратный курс.

Нельзя обозначать разворотом место выброски, тут же догадалась Ольга.

– Берите управление, идём домой! – скомандовал Кубарь.

Ольге предстояло зигзагами ночного маршрута на предельно малой высоте, удерживая машину в околоземной тряске, словно шли по худому просёлку, вернуться с территории, занятой противником.

Кубарь боковым зрением следил за Ольгой.

По запискам штурмана она меняла курс, сверяя маршрут на карте, разложенной в наколенном планшете, с какими-то приметами на летящей под крылом земле.

«Уж не показалось ли мне?» – Кубарь не ожидал, Ольга рассмеялась. На какие-то мгновения не то что улыбка, а именно смех, тут же подавленный, привёл майора в недоумение.

Неожиданно впереди по курсу показалась светящаяся карусель на высоте около восьмисот метров.

Ольга стала набирать высоту, не меняя курса.

– Куда вас несёт?! – не удержался Кубарь.

Ольга зло взглянула на командира и резко произнесла:

– Механик! Габаритные огни! Посадочные фары!

Механик взглянул на Кубаря, тот напряжённо смотрел вперёд.

Внизу, под каруселью самолётов, поблёскивающих габаритными огнями, была высвечена посадочная полоса. Два десятка бомбардировщиков Не-111, таких же двухмоторных, с убирающимися шасси, откровенно рассвеченные, чередой ходили по широкому предпосадочному кругу, ожидая своей очереди садиться.

Подойдя с огнями к аэродрому, Ольга встала в карусель. Теперь, когда немцы утратили интерес к появившейся из мрака машине, приняв её за одну из опоздавших или получивших повреждение, можно было погасить огни, выйти из круга, спикировать и вернуться на свой курс.

Перед линией фронта, уже набирая высоту, где-то на двух с половиной тысячах Ольга увидела прозрачные, голубоватого тона лучи прожекторов, плоскими лучами неторопливо, сосредоточенно обшаривающих небо.

Неожиданно кабина словно взорвалась от ослепительного света, и в ту же секунду, навалившись всем телом на правую «ногу», Ольга бросила машину на скольжение вправо, потеряв высоты метров двести, не дожидаясь нового удара светом, кинула машину на скольжение влево.

Бросая машину из виража в скольжение, из скольжения в вираж, практически на пикировании, для таких машин не предусмотренном, Ольга ушла от прожекторов.

Гнездо прожекторов осталось позади, Ольга приступила к подъёму.

– Штурман, дайте поправку на курс, мы сейчас вправо вильнули. Радист! Возьмите пеленг от Ленинграда до Тулы.

Линию фронта снова проходили на трёх с половиной тысячах.

Опять мелькнули всполохи разрывов, и снова их обстреляли зенитки.

– Наши мазилы! – удовлетворённо проговорил Кубарь. – Ставь на автопилот. Теперь сама добежит.

– Радист! Приводную на Внуково!

Внуково передавало Прелюд Рахманинова.

Глубокой ночью колёса «дугласа» коснулись посадочной полосы.

– Я выйду у штаба, – сказал Кубарь. – Да, хочу вас спросить. Перед тем как мы напоролись на аэродром, – он был великодушен, напоролась-то всё-таки Ольга, – вы смеялись, или мне показалось?

– Бывает, товарищ майор. Не знаешь, что в какую минуту у тебя в голове всплывёт…

– Что-то смешное?..

– Вдруг вспомнила, товарищ майор, – Ольга обезоруживающе улыбнулась, – как в полевом уставе наземников изложены способы ориентирования. Один из них: «путём опроса местного населения». Внизу городишко, вот подумала – спросить «местное население»: «Никому в Москву не надо?» Хорошо бы на их рожи посмотреть. Смешно же?

– Как сказать, – сдержанно произнёс Кубарь. – Отгоните машину на стоянку.

Прежде чем выйти из кабины, чуть задержался, хотел ещё что-то спросить, но передумал.

«Смех… бигуди, а машину в воздухе держит плотно…»

На стоянке, когда, взревев от перегазовки, оба двигателя наконец остановились, в самолёте повисла пронзительная тишина.

Стали слышны голоса с улицы, шаги в грузовой кабине, возня и тихий матерок стрелка, снимавшего свой капризный УБТ на профилактику.

Ольга, застыв в кресле, неподвижно смотрела перед собой, не было сил ни встать, ни пошевелиться. Она подобралась комочком и спрятала под мышки ладони, онемевшие от штурвала.

Бортмеханик, подставив стремянку, открывал нижний капот на потрескивающем остывающем правом моторе, когда к самолёту подошёл инженер по обслуживанию.

– С благополучным, – инженер протянул бортмеханику руку.

– Спасибо, товарищ инженер-капитан. Левый передний бак еле переключил, может, глянем? И тахометр правого мотора то врал всю дорогу, а при посадке взял и отключился. С двигателем успеем, пусть остынет…

Оба поднялись в самолёт, капитан остановился и показал оторопело на открытую дверь в пилотскую кабину.

Ольга, достав зеркальце, раскручивала бигуди.

– С приборами успеем, посмотрим лучше мотор, пока тёплый, – сказал бортмеханик.

Ольга услышала голоса и невозмутимо захлопнула дверку в пилотскую кабину.

На КП Кубаря поджидал командир полка Хабаров.

– С благополучным… – Хабаров пожал Кубарю руку. – Мне доложили, что у нас пополнение? И что наша девушка?

– Командир.

– Что ещё за командир?

– Командир корабля, товарищ полковник.

– Шутишь?

– Нет. Я, конечно, ещё ей провозные сделаю. Полетаем, но это уже в интересах воспитания. А педагоги у неё, похоже, были хорошие.

– Смотри-ка ты, – искренне удивился Хабаров. – Заполняй полётные, пойдём, расскажешь…

Кубарь ещё не решил для себя, рассказывать или как-нибудь потом про карусель над немецким аэродромом. Успеется, надо ещё полетать. Сказал только, что машину в воздухе плотно держит и владеет оперативной координацией. Похвала серьёзная.

Хабаров не часто слышал от Кубаря такие оценки, чаще как раз говорил об отсутствии этого важнейшего качества для пилота, работающего по заданиям Ставки и Генштаба.

Прототипом Ольги Аржанцевой стала советская лётчица Ольга Лисикова (1916–2011), участница двух войн: Финской кампании (санитарная авиация) и Великой Отечественной (транспортная); командир мужского экипажа на американских «дугласах» и наших Ли-2. За годы Великой Отечественной войны Ольга Лисикова выполнила 280 боевых вылетов, в том числе 150 рейсов в осаждённый Ленинград: доставляла драгоценные продукты и другие жизненно важные вещи, вывозила детей. Награждена орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, а также медалями, среди которых «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За оборону Москвы».