Полтора часа первого действия проходят незаметно в круговерти (в буквальном смысле этого слова) застолья и пинг-понга абсурдистскими остротами, с весьма украшающей сцену вставкой эпизода о сёстрах-пиетистках; второе же действие мне показалось затянутым, мужской разговор при свечах при всей своей важности для содержания постановки распадается на отдельные кусочки смальты и отказывается собираться в цельную картину, пропала склейка в виде шотландской псевдоплемянницы, а беседа ради беседы, сколь остроумной она бы ни была, всё же не должна перегружать театральное представление.

Теперь о жанре постановки, «о критике чистого разума». Кантовская гносеология, чистый, внеопытный разум критикуется по делу и тонко высмеивается: инструментом насмешки служит и образ философа, которого мы видим не изрекающим истины учёным, а тихим, мягким человеком, не всегда способным сообразить, чего от него хотят; и настойчивое вмешательство материального приземлённого мира в высокие суждения, для примера приведу вышеупомянутую пару: понятие времени – сломанные настенные часы; иллюстрация для тезиса «Без чувственности ни один предмет не был бы нам дан» – шуточки «ниже пояса», в частности, в эпизоде с петухом…

И о погоде.

Для спектакля выстроили мини-зал на сцене (довольно распространённый ныне приём), под такое решение подводится концептуальная база. Дескать, алая шестигранная аудитория амфитеатром – это и аллюзия на преподавательскую деятельность Канта, и предложение зрителям почувствовать себя студентами, внимающими лекторам в центре, и отсыл к эзотерическим символам.

Объяснение можно найти чему угодно, но выглядит такое уменьшение зрительного зала не слишком достойно: во-первых, как неуверенность в успехе постановки, а во-вторых, как создание искусственного аншлага; и эти два мотива тесно связаны.

Временная ли это мера (спектакль должен переехать в филиал театра), как на новом месте будет организовано пространство, принудят ли зрителей к ажиотажу малым количеством мест – будет видно.