Умер Исаак Штокбант. Основатель и художественный руководитель театра «Буфф», народный артист России, фронтовик Великой Отечественной войны.
Когда уходит Личность, многие, кто к ней был близок, стремятся оставить Память. Об ушедшем и о себе. Ничего зазорного в этом нет. Ибо Личность делает её окружение. Обоюдный процесс.
Об Исааке Романовиче уже высказались и ещё выскажутся многие. Прежде всего люди Театра. На их фоне десяток телефонных звонков плюс один-единственный, правда продолжительный, очный разговор вряд ли дополнят образ ушедшего. Об этом я помню. Вот только пальцы сами нащупывают клавиатуру…
Исаака Романовича отличала исключительная доброжелательность, во всяком случае, умение показать, что давнишние для него петрозаводские воспоминания – о возглавляемом им драматическом театре или об учёбе в Военном институте иностранных языков (ВИИЯ) – ему всегда близки. Однажды я не учёл, что Исааку Романовичу, художественному руководителю питерского театра «Буфф», пора начинать спектакль. Причём на гастролях где-то в Европе. Я услышал: «Давайте я перезвоню. Мне есть что ещё вам сказать».
Подобного такта и внимания я не встречал, пожалуй, ни от кого из грандов. А ещё он был откровенен. Во всём, что касалось его самого. Но не других, когда так хочется кому-то поставить оценку. По-моему, это и есть планка доблокадной ленинградской интеллигентности.
Он вспоминал коллег по творческому цеху, предопределивших его жизненный путь: Геннадия Опоркова, Ларису Малеванную, карельского драматурга Дмитрия Гусарова…
Его откровенность касалась непривычных тем. Ну не принято у деятелей искусства с таким неподдельным чувством благодарить политиков. Даже если повод напрашивается, так сказать, по факту. Но то, как Исаак Романович рассказывал о роли Валентины Матвиенко в строительстве нынешнего здания театра, задаёт стандарт взаимоуважения Власти и Культуры: «Я ведь просил только нарастить сцену в кинотеатре «Охта». А она: «Нет, строить так строить. Чтобы нас с вами потом не костерили…»
Может, это детали, но на понятном идеологическом фоне трудно ожидать от Художника такого пиетета, например, к армейским политработникам («они же были грамотнее других!»), да и вообще к военным. Исаак Романович считал себя «младшим лейтенантом четвёртого военного года», сожалел о неудавшейся – из-за сокращения Хрущёвым армии – стезе военного переводчика, обещал отдельно об этом написать. Касался необычных тем: например, каково еврею было изучать немецкий язык. Даже если в Военный институт иностранных языков его направил генерал-артиллерист той же национальности.
Тот, который однажды назвал лейтенанта Штокбанта – «маэстро», а сам лейтенант не знал, что это такое. Общий с Исааком Штокбантом вуз, конечно же, помог нашему, повторю, фрагментарному общению. Вот что я узнал нового: многие военные германисты, поступившие в институт с недавнего фронта, не хотели связывать судьбу с немецким языком по этическим и прочим причинам («гавкающий язык»). Не хотели, хотя среди преподавателей были филологи класса Льва Безыменского, того, кто переводил маршалу Жукову. Так вот: командование ВИИЯ чутко среагировало на обстановку и деликатно заменило мужчин на женщин, притом обаятельных. Сработало.
Вообще, мне кажется, он просто не успел стать летописцем своего поколения, ограничившись лишь одной книгой воспоминаний, не считая нескольких пьес. Конечно же, рассказ об Исааке Романовиче напишут те, кто его окружал, в том числе родственники, о которых он рассказывал иронично, со смешанными, но добрыми чувствами.
Прощайте, подполковник Штокбант, кавалер наград Великой Отечественной. Маэстро, узнавший, что такое Признание.
Борис Подопригора, член Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России