Он возник в ту эпоху, когда в моде было щегольство. Это распространялось и на одежду, и на язык. Друг Толи Сергей Вольф написал: «Как у Лёни Штакеля рубашечка из штапеля, а у Толи Наймана рубашечка из найлона!» Разумеется, это было в тот год, когда нейлон (по-пижонски – найлон) ещё не вышел из моды. В элегантных (как никогда после) компаниях Анатолий выделялся и щегольством речи. Хотя блистательных говорунов было много, было принято блистать, а не говорить банальности. Не состришь – потеряешь день.
Притом Толя писал очень нежные, чувствительные стихи. Помню их наизусть – хотя, возможно, с ошибками. «Машинист разводил пары. Целовались, дарили астры. Мне бы горькое то лекарство – чтоб глоток, и долой из игры. Чтобы мысли узлом завязало до прощальной до самой поры. Ах, вокзалы, вокзалы… деревянные ваши полы!» И ещё одно, часто повторяемое нами стихотворение, где летящие листья ассоциируются с мелькнувшими в это лето людьми: «…Ах, Илья в шерстяной рубашке, с длинным спиннингом на рыбалке, и бушующий на стадионах негр из Штатов Соединённых! И прозрачный листок, как денежка, неизвестно кем оброненная. И любимая моя девушка, в воду чистую обрамлённая… Лето кончилось, лето минуло. Улетай и ты, моя милая!»
Какую сладкую грусть мы чувствовали, повторяя эту строчку, даже если ни с какой девушкой в данный момент не расставались. Это была блистательная когорта (Квадрига, как они называли себя) – поэты, окончившие вместе Технологический (притом с таким знанием культуры, какое сейчас не сыщешь нигде), – Бобышев, Найман, Рейн. Все красавцы. И «примкнувший к ним» Бродский, не окончивший даже школы, но перещеголявший их всех. Широко известна их дружба-любовь с царственной Анной Ахматовой, что сразу подняло их над всеми сверстниками. А Найман стал ещё и помощником Ахматовой, и думаю, они больше говорили о каком-нибудь Катулле, нежели о том, что надо купить. Он написал об этом книгу, показавшуюся некоторым излишне смелой. Толино «высокое служение» Анне Андреевне продолжалось всю его жизнь.
Оставшись, по сути, ленинградцами, самые настойчивые (Битов, Найман, Рейн) перелетели в Москву, где показали всем, чего стоит «ленинградская литературная школа». Почти мгновенно они стали знамениты «в высшем свете Москвы» – сначала как блистательные говоруны. Но вскоре – как мастера. Изящная ядовитость Наймана прославила его после публикации нескольких повестей «из жизни», самая модная из них «Б.Б. и другие». При мне на франкфуртской книжной ярмарке предполагаемый герой этой повести пытался побить Толю Наймана, но был остановлен. Найман тоже разгорячился: «Если бы не проблемы с сердцем, я бы устроил ему!»
Те годы ушли. За что я люблю Анатолия Наймана – он не примелькался на шумном московском рынке, остался сдержан, корректен, как настоящий петербуржец. Если делал – только что-то самое изысканное, например переводил Леопарди. Уже само имя – восхищает, и лишь утончённый Найман не опошлит его! Приезжал Толя в Комарово, на ахматовские дни рождения, проникновенно выступал, потом разводил в сторонке костёр, грустил. Он был настоящим денди, а денди и грусть неразделимы. Такие люди, как он, и держат культуру.
«ЛГ» выражает соболезнования родным и близким Анатолия Германовича Наймана