Наверное, если бы Римасу Туминасу, когда он учился в ГИТИСе на режиссёрском факультете, курсе И. Туманова, судьба шепнула, что он спустя тридцать лет вернётся в Москву и возглавит Театр им. Е. Вахтангова, он бы рассмеялся. Ничто не предвещало такого поворота. И хотя московские театры считали за честь заполучить его как режиссёра, приглашали на постановки в Первопрестольную и Театр им. К.С. Станиславского, и «Современник», и те же вахтанговцы, всё творчество было связано с Литвой, с желанием работать на родине и строить театр там. Что, собственно, он и его друг, коллега Эймунтас Някрошюс, и сделали. Сначала стали первыми режиссёрами Литвы: оба плодотворно сотрудничали с Литовским национальным театром, но потом ушли в самостоятельное плавание: открыли свои театры – Туминас в 1990 году – Малый театр, а Някрошюс в 1998 году – Meno Fortas (Форт искусств).
Смею предположить, что Туминасу непросто далось решение принять приглашение в Вахтанговский театр. Эта счастливая идея, говорят, принадлежала Михаилу Швыдкому. Сегодня стоит об этом вспомнить и поблагодарить коллегу. Последние пятнадцать лет жизни прославленного театра – счастье для всех: и для самого театра, и для публики, и для нас – тех, кто пишет о театре.
Туминас раздвоился, оставив за собой под присмотром Малый театр в Вильнюсе и приняв Вахтанговский в Москве. Создал и заселил свой литовский островок посреди Арбата. С ним разделили жизнь в Москве и Фаустас Латенас (1956–2020), уникальный композитор, повлиявший в значительной степени на наш театр, и верный союзник со строгим художественным вкусом сценограф Адомас Яцовскис, и режиссёр-хореограф Анжелика Холина, которая практически создала отдельное направление хореографических спектаклей.
Повезло Туминасу и с директором, варягов разбавил Кирилл Крок, молодой, деятельный, горячий, неутомимый энтузиаст театра.
Московский период в жизни режиссёра совпал с крутыми поворотами сценического искусства у нас, а конкретно с приходом новой поросли, для которой театр стал демонстрацией амбиций в большей мере, чем поисков смыслов, вызывающим разрывом с великим наследием, на котором чаще оттаптывались с азартом, поскольку так проще, удаляясь от сути – трагического существования человека. Одеть в камуфляж героев русской сказки или персонажей «Бориса Годунова», набелить лица, запустить голых мужичков, установить душ, ванную или бассейн и посыпать всех снежком – некоторым новичкам, мало видевшим искусства в своей жизни, это казалось немыслимым новаторством. Как-то случайно мы с Римасом совпали на одном мероприятии – пафосной тусовке по случаю открытия сцены после ремонта. Там давали концерт в постмодернистском духе. В антракте получилось с ним перемолвиться. «Это всё не театр», – устало резюмировал он.
В юбилейном сезоне Туминас закрыл сразу несколько спектаклей своих учеников. На сборе труппы не стал скрывать своего решения и объяснил причину: спектакли могут не получиться, бывает – примерно так сказал худрук, – и я никогда по этой причине не снимаю постановок. Но в этих работах было слишком много злобы по отношению к человеку.
Искусство театра на перевале времени часто перестаёт быть уделом глубоко мыслящих людей, способных преодолеть цинизм капустника и превратить подмостки в мироздание, в котором человек сталкивается с фундаментальными категориями существования: жизнью, смертью, хюбрис, трагической ошибкой, неминуемой расплатой. Это как Гамлет без Гамлета. Возможно, не случайно Туминас чуть ли не единственный режиссёр, поставивший античную трагедию «Царь Эдип» Софокла совместно с греками. Вот он, Эдип Виктора Добронравова, – во всём белом, самоуверенный в своей непогрешимости поначалу... Ему и в голову не придёт, глядя на слепого прорицателя в лохмотьях Тересия Евгения Князева, что перед ним возмездие, его будущая судьба: и царь заплатит за трагическую ошибку, пусть и по незнанию, – он убьёт отца, он женится на собственной матери, он примет кару как корону и ослепит себя.
Греки греками, но Туминас сердцем тяготел и к русской литературе у себя в Литве. Достаточно вспомнить цикл его чеховских спектаклей в Малом театре Вильнюса. Сам Бог велел ему продлить эту привязанность у вахтанговцев. В известные нам со школы тексты режиссёр всегда впускает непривычную тревогу, впиваясь духом театра в безжалостные обстоятельства жизни, в которых человек – жертва. Таков дядя Ваня С. Маковецкого, печальный шут, который уходит с арены бытия, сирота при живой матери, никем не любимый, одинокий. Его смертный лик «правит» Соня, пытаясь растянуть на лице дяди подобие улыбки. Так клоун рисует на белом лице алый рот смеха.
Такова Татьяна Ольги Лерман – жертва самовлюблённого Онегина (С. Маковецкий/А. Гуськов, В. Добронравов), эгоиста, слепо погубившего семейство Лариных, двух юных сестёр.
Те, кому сострадает Туминас, почти всегда окутаны щемящей нежностью, тёплым юмором. Как самозабвенно едят варенье из огромной банки Татьяна Ларина вместе с немолодым генералом, уединившись на ярмарке невест. Ясно, что счастья с этим пожилым благородным человеком у Татьяны не будет, но он ей – родной. «Постылой жизни мишура», ветошь маскарада чужды им обоим, тоска об оставленном имении в угоду светской жизни сближает их. Уж если не привелось жить в любви и счастье, то хотя бы в достойном уважении.
С годами Туминас наращивает беспощадность ко всем оттенкам избранности, себялюбия. Касается ли это глубоких размышлений о героях спектакля или же стиля режиссуры, поведения ли в театре.
Москву облетело замечание, брошенное им на просмотре работы своего ученика. «Ты вот это зачем сделал?» – спросил мэтр. «Это я так, себя показать», – чистосердечно признался ученик. «А кто тебя об этом просил?» – чем не урок мастера.
Не себя показывать, а довериться способности открывать мир, его непримиримые противоречия, мужественно видеть тревожные обстоятельства бытия, творить из себя, а не о себе – вот удел художников.
На героев, пестующих в себе исключительность, презрение к толпе, режиссёр смотрит с усмешкой и видит в том меньше убеждений, но больше позы для самолюбования, для ублажения своего ego. Но стоит тронуть это ego, и трагическая тога слетит с мнимого героя, и обнажится мелкий, злобный человек, поскольку его похотливое себялюбие — источник несчастий для судеб и даже жизней других людей. Таковы и Арбенин Е. Князева, и Онегин С. Маковецкого/А. Гуськова, В. Добронравова. Таковым поначалу предстаёт и Андрей Болконский в «Войне и мире». Однако Туминас щадит персонажа Толстого, оставляя за ним способность прощать. Сцена в обозе – шедевр режиссёрского искусства…
Луч света выхватывает князя из мрака. Белый мундир, золотые эполеты… Ни обоза, ни лошадей и телег, ни подробностей физического умирания. Мы смотрим на него глазами юной Ростовой, блестящего молодого человека, пригласившего её на первый танец на первом балу. Но красота мизансцены, выразительная, почти балетная пластика Болконского и Наташи могла бы остаться только красивостью, если бы не откровение на пороге смерти. В этой сцене актёр Юрий Поляк играет сущностное преображение князя: он любит и ту Наташу, которую не простил за измену тогда, и эту почти монашенку в обозе сейчас. Умирая, он только начинает любить мир.
Бытие человека в спектаклях Туминаса всегда погранично: между жизнью и смертью. Человек в этой битве одинок. Режиссёр оставляет героев наедине с миром, огромным и загадочным. Может быть, оттого пространство его спектаклей, всегда освобождённое от бутафорских подробностей, дышит особым поэтическим размахом: тревожным – в «Дяде Ване», варварским – в «Ревизоре», безжалостным – в «Царе Эдипе», зазеркально-загадочным – в «Евгении Онегине».
В последние годы Туминаса, которого возвели в культ как режиссёра метафорического театра, стала раздражать постановочная избыточность. Шутя, грозил снять круг в Вахтанговском театре. Он полагает, что сцена – это всё, что необходимо для работы режиссёра. В «Войне и мире» в этом можно убедиться: сцена предельно оголена, лишь движущаяся серая стена обозначает самые разные места действия романа.
Есть только человек и мир, человек и небо, пусть затерянный в мироздании, несчастный, слабый, но достойный сострадания.
Туминас делает нас счастливыми зрителями. Спасибо, Римас Владимирович, литовскому Просперо с волшебного острова.