Игорь Муханов

 Поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора. Окончил Самарский государственный университет по специальности «физика» и Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького. Член Союза писателей России, член правления Союза писателей Республики Алтай. Автор 12 книг стихов и прозы. Лауреат национальной премии в области литературы, учреждённой Традиционной буддийской Сангхой России (2012), литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя» (2016), обладатель Гран-при Петровской академии наук и искусства (2019). Печатался в «ЛГ», журналах «Дружба народов», «Нева», «Урал», «Сибирские огни», «День и Ночь», «Дальний Восток» и ряде других. Живёт на Алтае, в Уймонской долине.

---

 

* * *

Поэты – те же островные птицы. Они чуют близость укрытых туманом берегов и поют о них песню разлуки.

 

* * *

Язык, рождающий красоту, стиль, рождающий доверие, и радуга вдохновения, рождающая влюблённость, – это и есть поэзия.

 

* * *

Если добавить к понедельнику молока,

немного клубничного варенья,

шепоты леса и улыбку друзей,

получится воскресенье.

(Рецепт алхимика, перенёсшего фокус своих метафизических исканий в область кулинарного искусства).

 

* * *

Мысль, воплощённая в слово, теряет присущую ей гибкость. Но если слова коснётся Поэзия, то непременно расколдует мысль.

 

* * *

Фея мальчику индиго, гуляющему по лесу с ноутбуком под мышкой:

– Не подходите, не подходите ко мне. Иначе я забросаю вас бабочками, стрекозами и муравьями из своего детства!

 

* * *

Искусство – это паровозик, работающий на топливе восхищения окружающей нас красотой.

Куда он везёт нас? Не знаю!

Возможно, от станции Я к станции Мы. От одной жизни к другой. От любви к самому себе до любви к человечеству.

 

Яблоня и ветер

Яблоня,

в ветвях твоих созрели звуки

весёлых птах!

И пенье, и щелчки, и трюки

рождают «Ах».

Я знаю: ты живёшь и ночью,

и птичий гам

второго Моцарта пророчит

твоим ветвям.

А третий Моцарт существует

и в дудочку рассвета дует!

Он – ветер жёлтый,

он – монгол,

и босоног, и телом гол.

Зимой, когда метут пески,

играет Моцарт

вальс тоски.

В пору цветения

Пчелиный полдень…

Мир в полосках:

трава, моя печаль,

берёзка…

Сухой,

прогретый солнцем ливень

течёт весь день

в розетки яблонь, вишен, сливы,

в густую тень.

И мнится: каждая пчела –

янтарь,

застывшая смола.

 

Алтынай

Я встретил девушку в поле,

которая грустно пела

о нашей земной юдоли,

о связи души и тела.

– Прошу тебя, расскажи мне

об узкой лесной дороге,

о снах, о недюжей силе

волшебной птицы – сороки!

– Больше всего люблю я

гусиный лук и ромашку,

и запахи поцелуя

на рукаве рубашки!

– Ты веришь в алтайского бога

Кудая, который в стужу

указывает дорогу

тому, кто живым не нужен?

– Хочу я сделать сметану

из молока и хлеба,

чтоб ею кормились страны

на перепутье неба!

– Скажи мне, какие книги

читаешь ты вечерами.

Живут ли в них птичьи крики,

которые душу ранят?

Я задавал вопросы,

и Алтынай бледнела,

и бились тугие косы

о смуглое её тело.

И Алтынай сказала:

– Давай дождёмся рассвета,

когда прибегут маралы,

сотканные из света!

И сделалась вдруг прозрачной,

как воздух в лесу сосновом…

И стал я видеть иначе

и петь алтайское слово.

 

Поэту, разъезжающему по миру

Напишите мне, напишите

из далёкой чужой страны!

Будем вместе рукой наитий

трогать яблоко тишины.

Если вам сочинять случится,

напишите мне из цветка,

из росинки и крика птицы –

эта почта и мне близка!

Я встречать вас за это буду

в каждой строчке своей, и речь,

побеждая в пути запруды,

будет речкой зелёной течь.

 

Заклинание моря

Утром, радуя мирозданье,

открывайся, моё подсознанье,

подражая движенью моря,

что солёные скалы моет.

Но какие у волн мотивы

полюбить рыбацкие сети

знают только речные ивы,

что пасут стрекоз на рассвете.

Оседлать золотую рыбку

и уплыть вместе с нею в море,

захватив с собою улыбку,

не желают поэты горя.

Но все реки текут обратно,

если северный дует ветер,

если брат отберёт у брата

золотую ветку столетий.

И выбрасывает на берег

море камешки и капусту,

и дневной луною белеет

одинокий парус искусства.

Родословная охотника по имени Медвежья Лапа

– Мама, не твой сынок я,

рождённый утром в постели.

Я – сын далёкой дороги,

сухой алтайской метели!

– Чего говоришь ты, глупый,

побойся бога Кудая!

Подай мне крупы и луку,

и молока подай мне!

– Не твой я, мама. Бахилы

не ты мне утром надела.

Мне ветер звенел уныло

на зимней равнине белой.

Стелила ковёр мне вьюга,

а нож с алмазной насечкой

был ближе любого друга

в своей простоте сердечной!

– Ну, хватит болтать пустое,

не нужное жизни этой,

а то родишься луною,

никем в ночи не согретой!

 

Лёгкое дыханье

Я живу велосипедом:

спицы, скорость и свобода.

Оторвать педаль от кеда

не по силам огородам.

Дайте солнце нараспашку

моему живому уху,

как нательную рубашку,

не познавшую проруху!

Парашютом за спиною

день раздулся и полощет,

в настроение иное

уводя поля и рощи.

Непоседливому ветру

на руках несут берёзы

и счастливые рассветы,

и обманчивые грёзы.

Не художники Парижа

дарят лёгкое дыханье –

журавлиный клин приближен

к занавески колыханью.

 

Любовь весеннего ветра

С тобою поравнялся

идущий по дороге,

в любви до гроба клялся…

О камни бились ноги.

Взлетали в небо руки,

как раненые крылья,

и мысли о разлуке

метались от бессилья.

Весенний чуткий ветер

позвал идти скорее.

Тебя он ночью встретил,

а утром стал добрее.

И распахнул объятья

на ледяном просторе,

в которых люди – братья,

не знающие горя.

 

Плач по ненаписанному

Вдох и выдох –

упустил мгновенье

(плачет золотое вдохновенье!)

Вдох и выдох…

Пальцами чужими

шевелит рука

и стынут жилы.

Вдох и вы…

Зачем в моей Отчизне

вместо трав

растут ножи?

 

Небылицы, сочинённые ветрами

Золотые трубы – сосны –

для влюблённых глаз – отрада.

Гонит ветер мимо солнца

облаков живое стадо.

Чтит Монголия обычай:

утром воду из колодца

для нужды утробы бычьей

зачерпнуть холодным солнцем.

И три ветра, три поэта,

сочиняют небылицы –

зёрна праздничного света

в синеву бросают птицам.

 

Рассвет на Алтае

Не боится огласки

мук ночных соловей.

Сходит чёрная краска

с отдохнувших полей.

Синий тонет в лимонном,

набирающем цвет,

и по горному склону

пробегает рассвет.

Ах, поймать бы мгновенье

перехода тепла

в соловьиное пенье,

в тихий говор села!

 

Дождь в летнем лесу

У дерева голос дождя

и свежего ветра.

Как колокол медный, гудят

небес километры.

И пахнет стеклянной тоской

речная минута,

обняв и тоску, и покой –

всё летнее утро.

Кукушки упрятались в сон,

не видно синичек,

и день превращён в колесо,

слегка увеличен.

Стою у берёзы, курю.

Каникулы строчек

уводят тебя к сентябрю

с листвой у обочин.

 

Волшебный фонарь

В том фонаре волшебном

живёт река.

Светит фонарь целебной

сущностью молока.

На фитиле жар-птица

любит сидеть

и предрассветным ситцам

песню лазури петь.

Верю: фонарь волшебный

мне из минувших лет

машет рукою неба,

звук превращая в свет!

 

Зелёная музыка

Она легла,

как на ладонь рука,

на мирозданье…

О, моя тоска!

О, звук зелёный

над ночным прудом,

ты – лягушонок,

свой забывший дом!

Ты приезжай

в карете из лучей:

зазеленеет

в горнице моей.

 

Разговор с Вечностью

– Зачем мне эти песни?

– Чтоб добраться

до города забытого

мечты,

до тишины

космического братства,

до сердцевины

чистой красоты.

– Зачем мне эти

странные находки,

в которых вижу

лунные рога?

– А где ещё найти

живые ноты,

которые качают берега,

готовят пищу вкусную

на камне –

холодном камне отшумевших лет,

и ловят

беззащитными руками

хвосты косматых

утренних комет?