Ополченский романс. – М.: Издательство «АСТ», Редакция Елены Шубиной, 2020. – 352 с. – 12 000 экз.

«Ополченский романс» Захара Прилепина – подарок для читателя и трудный урок с экзаменом для самого автора. Он, похоже, решал для себя принципиальный вопрос: возможна ли проза после собственного локального апокалипсиса (речь о романе-фантасмагории «Некоторые не попадут в ад»)?

Испытание Прилепин выдержал, поскольку отвечал не только перед своим писательским именем, но и явлением, которое уместно назвать «донбасским текстом». Собирает его Захар практически в одиночку – тут и формирование литературного канона недавней неоконченной войны, и прописывание не столько её хронологического сюжета, сколько особого места в общей русской судьбе и свойственного только ей героико-трагического стиля. Аналогии очевидны – скажем, прославленная «лейтенантская проза»; Захар отрабатывает за целую генерацию авторов.

Литература – дело циничное. Если демиурги, продюсирующие словесность в неведомых нам координатах, отправляют сильного литератора в то или иное пекло (на Кавказ и в Севастополь, комиссаром в Первую конную, в осаждённый франкистами Мадрид, в окопы Сталинграда и пр.), они намерены не только придать войне общенациональный, а то и мировой масштаб, но и оставить после неё корпус текстов и контекстов – как минимум надолго.

Уместно вспомнить объёмный том публицистики «Всё, что должно разрешиться» с портретами бойцов и командиров в тамошних, прояснённых войной ландшафтах, где Прилепин намеренно увёл себя в тень – чтобы реальность не заслонил образ медийного персонажа, сменившего все свои зоны комфорта на гарь и ад передовой, каторгу строительства нового государства, остракизм и проклятия весомой части вчерашних поклонников. Но от судьбы не уйдёшь – и за экзистенциальный роман «Некоторые не попадут в ад» с ярко выраженным «был тогда с моим народом» Захару изрядно прилетело...

Также необходимо сказать о составленном ЗП поэтическом сборнике «Я – израненная земля», где над созданием контекста работали поэты разных поколений, географий и статусов (Анна Долгарева и Светлана Кекова, Юрий Кублановский и Семён Пегов etc.). Случись такая книга в другую эпоху, даже не слишком от нас отдалённую, она могла бы сделаться событием духовной жизни страны, а стала событием только в жизни авторов, впрочем, иногда определяющим…

И вот – «Ополченский романс». С эпитетом, в общем, всё понятно. Однако важно отметить, насколько понятие «ополчение» концептуально сегодня для Захара – так он обозначает народ, способный вершить историю в дни крушения государств, вспоминает и русскую Смуту, и Великую Отечественную. «Романсом», как мне кажется, Прилепин хотел обозначить не жанр, но стиль – установку на небольшой объём и самоценность каждого текста (14 «треков» в разном ритме, формализует установку автор, названия строго из одного слова). Романтическое их происхождение и настроение, откровенность и доверительность интонации. Ну и щемящую ноту, куда без неё: поскреби иного идеолога и трибуна – легко обнаружишь лирика. В «Ополченском романсе» вообще заметна планомерная работа по отключению пафоса, которая как раз идёт от отмеченного мной вначале вопроса: возможна ли проза… в которой идейная одержимость не подменяла бы трудное, гусеничное движение жизни, а живая кровь не превращалась в плакатную краску?

Писатель в очередной раз решает задачу о войне и о том, что она делает с человеком.

Прилепин по-прежнему черпает энергию в мощнейшей послереволюционной литературе (я как-то обозначил 20-е годы XX века его эстетической родиной). Первая и весьма любопытная аналогия – «Конармия» Исаака Бабеля. Этот не самый близкий Захару автор отзывается у него в произведениях донбасского цикла всё чаще (вот она, волшебная сила контекста). Одновременно страстностью и отстранённостью интонации, нерасторжимой связи ландшафта и действия; пониманием войны как стихии, обнуляющей привычные формы существования и задающей иные способы жизни. И проявляется это чаще в бытовых мелочах:

«– Что тут у нас? – нацелились сразу тремя фонариками казаки. – Ой, богато.
– Есть тушёнка, другие консервы, детское питание, памперсы…
– Памперсы давай, – вдруг сказали казаки. – А прокладки, тампоны есть?
– Есть, – удивился Суворов.
Он нарочно первым запрыгнул в кузов. Находясь вверху, заметил, что, пока казаки сползались к раскрытому кузову, Дак встал поодаль у них за спинами. Лица Дака было не видно. Руки он держал в карманах.
Суворов сдвинул ящик, другой, третий.
– Забирайте. И ещё вот. И вот.
<…>
– А зачем им прокладки и эти… тампоны? – спросил Суворов.
– Когда ранения – самое то, – сказал Дак. – Только с кем им тут воевать…»

(«Контрабанда»)

Максим Горький защищал Бабеля, когда на «Конармию» жёстко наехал Семён Будённый. «Дурак этот Будённый, – пенял пролетарский классик красному военачальнику. – Бабель с них иконы писал, а он ругается…»

С иконописью как раз всё очень интересно. Традиционный герой Прилепина – пацан, в «Ополченском романсе» плотность пацанских присутствий – как когда-то в «Саньке», однако помимо авторской заботы и нежности (будь тем парням хоть 20, хоть 40) перед ним стоит чётко сформулированная задача – вписать, обозначить в русской жизни типаж и характер, обессмертить. Замолвить за пацана-ополченца слово перед своими, чужими и святыми. За комбата Лесенцова, гуманитарщика Суворова, криминального сталкера Трамвая, взводного Вострицкого, бойцов Дака, Скрипа, Абрека, Худого, Лютика…

При этом необходимо отметить, что «Ополческий романс» – книжка строгая, лишённая всяких сантиментов и эмоциональной расхлябанности. Практически отсутствуют натуралистические сюжеты, место их, казалось бы, законное и неизбежное в книге о гражданской войне, занимают описания боевой работы – что, вообще-то, как и эротику, у нас мало кто умеет (хорошо хоть, батальные сцены, в отличие от эротики, рвутся писать не все). Эпизоды боёв стали содержательной доминантой книги – отсюда нуаровый, чёрно-белый стиль, цветные вкрапления редки и появляются ровно там, где надо (удав в брошенном коттедже, который посмертно, впрочем, тоже награждён чёрно-белым цветом; автомат арабского наёмника-ваххабита и немногое другое).

Два финальных рассказа – «Работяги» и «Домой» – уводят героев из Донбасса в современную русскую жизнь, которая уж точно не будет проще. Зато всем нам легче определиться, с кем быть, когда здесь всё начнётся.