Владимир Березин,
писатель

Я работаю в школе и, хорошо помня собственное школьное детство, стараюсь быть очень осто­рожным в словах. Фразы учителя запоминают­ся надолго. Так, нам часто советовали брать пример, «сделать жизнь» с тех или иных литературных героев. Это довольно интересная тема: чему можно научиться у персонажей великих книг?

Принято издеваться над теми школьниками, что недоумевали: зачем Анна Каренина бросилась под поезд, а не пошла работать на фабрику? Таких школь­ников, впрочем, мало, потому что роман «Анна Каре­нина» не входил в школьную программу. А вот «Евге­ний Онегин» туда входил, и школьные учительницы призывали девочек брать пример с Татьяны. Ведь у неё гордость, и она может отказать этому пустому и, оче­видно, лишнему человеку. «Берегите честь, – говори­ли эти учительницы. – Берегите себя, как она, для настоящего чувства». Меж тем из пушкинского текста вовсе не следовало, что Татьяну ожидает ещё какое- нибудь чувство, кроме имеющегося. Как раз наобо­рот. Но дело не в этом: довольно сложно брать пример с человека, который жил в начале теперь уже позапро­шлого века и неотделим от обычаев своего времени. Я, конечно, уже видел школьниц, которые обросли некоторым количеством слуг и которых готовили на ярмарку невест. Но это всё немного не то…

Характер – вещь цельная, и формируется обстоя­тельствами, и вне их не живёт. Спору нет, «Как закаля­лась сталь» – великая книга. Но для того, чтобы «быть» Корчагиным, нужна смертельная болезнь, отчаянная вера в победу коммунизма, ненависть к бывшим това­рищам-троцкистам, Рабоче-крестьянская Красная армия, паёк и карточки, партийные чистки, СССР из пятнадцати республик, граница у Сестрорецка и ожи­дание войны с Польшей. В общем, всё то, что составля­ло сознание Павла Корчагина и определяло его мысли. И если вынуть кирпич из этой стены, то она начинает осыпаться. Надо брать всё.

То есть нужен целый мир, ныне исчезнувший, а повторить его нельзя. Это как военная форма деда: надеть можно, а стать красным командиром уже не получится. Можно найти будёновку в шкафу, приме­рить, подумать, с чего начинается Родина, испытать любовь и уважение, но невозможно стать человеком прошлого. Нет, если нельзя, но очень хочется, то всё можно. Только это будет называться обидным сло­вом «косплей» (перевоплощение в различные роли. – Ред.), которое приклеилось к костюмным вечеринкам в нарядах японских школьниц и имперских штурмови­ков. Косплей – получится, а остальное – нет.

Но это ещё что: великая русская литература девят­надцатого века была написана в религиозной стране, и сколько бы Белинский ни сообщал Гоголю о том, что чешет русский мужик, говоря о Боге, общество и госу­дарство от этого были неотделимы. Сейчас мы живём в государстве, от которого религия отделена согласно Конституции, и в ней же говорится о равенстве людей; сословия отменены, и нации равноправны. А в девят­надцатом веке и женщина была не вполне человеком. И часто читатель либерального толка сталкивается с тем, что N – вроде бы гениальный писатель, но что с ним делать, ведь он – мужская шовинистическая свинья? Не запретить же? Но, кажется, радикальные люди в заокеанских университетах в этом уже преодо­лели стеснительность.

Мораль и эмоциональные решения героев не экс­портируются из прошлых веков напрямую, всё это только снимки, сделанные литературным фотогра­фическим аппаратом и сохранённые для нас книгами.

В мире со средней продолжительностью жизни в три­дцать лет – одни эмоции, а ныне – другие. Дворянские правила не лезут в настоящее и выглядят неловко, как нынешние дворянские собрания. Комсомольская жизнь не вырывается из контекста времени, как страница из производственного романа семидесятых.

Уклад жизни прежних цивилизаций не наследу­ется, простое подражание бессмысленно. Стараться понять пушкинскую Татьяну можно.

А вот сделать с неё жизнь – нет.