Когда с откляченной губой, черней, чем уголь и сурьма,
С москвичкой стройной, молодой заходит негр в синема,
И покупает ей попкорн, и нежно за руку берёт,
Я, как сторонник строгих норм, не одобряю это… вот.
И грусть, похожая на боль, моих касается основ,
И словно паспортный контроль (обогащающий ментов) –
Меня, – МЕНЯ!!! – в моём дому – тоска берёт за удила,
Чтоб я в дверях спросил жену: «Ты паспорт, милая, взяла»?
Да, русский корень наш ослаб; когда по улицам брожу,
Я вижу тут и там – хиджаб, лет через десять паранджу
На фоне древнего Кремля, у дорогих великих стен,
Скорей всего, увижу я. И разрыдаюсь… как нацмен.
Нас были тьмы. Осталась – тьма. В которой мы – уже не мы…
Мне хочется сойти с ума, когда домой из синемы
Шагает чёрный силуэт, москвичку под руку ведя;
Как говорил один поэт: «Такая вышла з а п и н д я,
Что запятой не заменить!» И сокращая текст на треть:
…………………………………………………………
Москвичку хочется убить! А негра взять да пожалеть.
Как он намучается с ней; какого лиха хватит и
В горниле расовых страстей, бесплодных споров посреди,
Среди скинхедов и опричь; средь понуканий бесперечь;
Он будет жить, как чёрный сыч, и слушать нашу злую речь.
К чему? Зачем? Какой ценой – преодолённого дерьма?
Мой негр с беременной женой, белей, чем русская зима,
Поставив накануне штамп в цветастом паспорте своём,
Поймёт, что значит слово «вамп», но будет поздно, и потом
Дожив до старческих седин, осилив тысячи проблем,
Не осознав первопричин, он ласты склеит, прежде чем –
Не фунт изюму в нифелях, – как на духу, как по канве,
Напишет правнук на полях:
«Я помню чудное мгнове…»
Максим Жуков