Стихи разных лет

* * *

В соседней заброшенной даче
всё – кажется – кто-то поёт.
Уже не зову и не плачу,
лишь имя ласкаю твоё.

Я стал как-то тих и покоен
с природой один на один.
Пора перволетья с настоем
черёмух, акаций, рябин.

Цветут тополя. И, к досаде
ворчливых и сонных людей,
всё пухом покроется за день –
тропинка, крыльцо до дверей.

Он ляжет в раскрытую книгу
на выгоревшие листы…
И я неожиданно вскрикну –
опять померещишься ты.

Сегодня мне ночью приснилось
(как видно, не убежишь) –
загадочно ты появилась
и в лунном проёме стоишь.

Во всем тополином, белёсом,
спадающем круто с плеча.
И я пробудился. За лесом
три раза петух прокричал.

И пух, словно память потери,
и, верно, боялся беды,
струился в открытые двери,
твои застилая следы.

Два вальса на Чистых прудах

Первый вальс
В аллее сквера опустевшей
мы кружимся с тобой вдвоём,
и лист последний, не успевший,
спадает в чёрный водоём.

И он, упав в ночную воду,
на миг вступает в этот вальс,
но потеряв уже свободу,
что так легко ему далась.

Друг к другу осенью мы брошены
и лёгкой пригоршней листвы
осенены, никем не спрошены,
благословенны и чисты.

Пред октябрём, пред этим небом
и этим сквером, и прудом,
перед словами «миг тот не был»,
произносимыми с трудом.

И слышно звуки мирозданья
в такую ночь ещё сильней
под обострившимся вниманьем
звукоснимателей-ветвей.

Здесь наше каждое движенье
в глубокой памяти воды
останется листвы круженьем
как жестом высшей правоты.

Второй вальс
Минует век, и я однажды,
уже и сед, и дряхл, и слеп,
приду сюда с внезапной жаждой
прошедшего увидеть след.

Вот здесь, вот здесь она ступала,
а здесь шептала: «Милый мой…»
И тихо музыка звучала.
Но и теперь она со мной!

И льдышки пальцев вновь целуя,
я тычусь глупо в пустоту.
Прохожий смотрит, негодуя:
– Старик-то спятил. Ну и ну!

А я, забывшись, в нашем вальсе
кружусь, кружусь… И надо мной
в каком-то предпоследнем часе
неистовствует листобой.

Лето в деревне

1.
Вот опять это летнее скерцо
из соседнего слышно болотца.
Распахнулись оконца и дверцы,
и закатное тихое солнце
после стольких дождей долгожданно.

Столько дней дождь по крыше шуршал…
Ни души. Лишь ноктюрны и вальсы.
Мой Шопен в деревенской глуши утешал:
«Не горюй, не спеши, оставайся».

2.
А теперь поутру во сосновом бору
то и дело «ау!» и «ау!».
(Что там ищут – грибы иль друг друга?)
И туман поднимается с луга…

Разгуляется день. От жары и от лени
мы с собакой скрываемся в тень
наблюдать облака,
слушать птицы неведомой пенье.

Запрокинув за голову руки,
погружаюсь, как в сон, в этот зной.
Из деревни доносятся звуки
жизни внятной, но всё же иной.

И звенят над цветами стрекозы,
и пасутся сомлевшие козы,
и ползёт муравей по травинке,
и ребёнок бредёт по тропинке,
и плывут, и плывут облака,
и минуты текут, как века,
не спеша, не спеша. Не спеша
возвращается в детство душа…

3.
За оврагом, в лесу, на опушке
вечерами кукуют кукушки,
и невольно им сердце внимает –
может, вправду года мне считают,
может, ищут кого-то – кто знает?

Миновала пора упований
(не проси, не надейся, не жди),
но послушай, как бьётся в груди
и ауканье, и кукованье.

То ли годы ему не помеха?
То ли юности долгое эхо?

Посмотри, как пронизан насквозь
тёплый вечер оранжевым светом!
Разве всё уже в жизни сбылось?
Разве это последнее лето?
Всё короче становятся дни,
будто кто-то крадёт их украдкой.
Время – вор, но его не вини.
Се блаженство и всякое – кратко.

4.
До свиданья, домишко убогий.
На прощанье присесть на пороге.
Всё, что прибыло, пусть не убудет,
всё, что убыло, мы не забудем.
Все нашлись – и кукушки, и люди,
потому так и тихо в лесу…

И когда, как из щедрой горсти,
звёзды августа, падая, гаснут,
ничего не хочу я просить,
лишь одно прошепчу: «Благодарствуй».

Бессонница

Два старика в пустой квартире,
прижавшись спинами друг к другу,
одни в ночи и целом мире
прокручивают жизнь по кругу.

Один вздохнёт, другой застонет –
какое-то воспоминанье…
Один о Лесси или Долли,
другой о Тане или Анне.

Какие это были муки!
Не жизнь – натянутые нервы.
Один подумает: «Вот суки…»,
другой подумает: «Вот стервы…»

А за окошком снег колючий
царапает стекло и рамы.
Давай с тобой на всякий случай
не бередить былые раны.

Оставим это пепелище
и вспомним милое, иное…
Ему шепну я: «Спи, дружище.
Коль счастья нет – покой и воля».

* * *

Казалось, не преодолеть
сугроб зимы и тьмы кромешной.
Казалось, что в краях нездешних
бегут ручьи порою вешней
и птичий гам, возня скворешен,
что вечно взором безутешным
на небо серое глядеть.

Казалось…
Но напрасны были
все страхи – ты пришла, весна!
И вновь небес голубизна,
и солнца нежное касанье
щеки. И дети, как щенки,
по лужам носятся, играя.

Заледенелая душа!
Хлад жизни преодолевая,
весенним воздухом дыша,
о, может быть, и ты, оттая,
цветок невзрачный наблюдая,
уловишь робкий аромат любви.

Сад

«Только б окнами в сад выходило
одинокое это житьё,
всё простил бы, но мимо и мимо
жизнь, которая необходима,
ну а этой живу столько лет,
той, которая ад мой и бред.
Лишь за мутным стеклом алкоголя
мне мерещатся сад мой и поле…
И надежд на спасение нет».

Неоконченный черновик –
я наткнулся, листая дневник.

Так писал я лет тридцать назад…
И без разницы – кто виноват
был тогда. Но звезда привела
меня, вечно бездомного, к Дому.

Долго жить, даже если нет сил,
не теряя надежды и веры!
«Всё проходит» – мудрец говорил,
но зато возвращаются ветры.

Всё проходит, но всё и придёт.
И пусть срок не покажется длинным.
Снова, Анна, шиповник цветёт,
старый сад зеленеет, Марина.

Сад просила. Ну вот он – владей!
Никому не скажу, даже имя.
Что судьба моя перед твоей?
Что несчастья мои пред твоими?

Вы горчайшую чашу испили
за грехи ли свои, за стихи ли,
иль за то, что так много любили?
Всё одно. Отпущающе ныне.

…Я заброшу свои дневники
и старинную книгу открою.
Сад вдохнёт тишины и покоя,
луч закатный коснётся руки.

Луч закатный коснулся руки
дышит сад тишиной и покоем...
Сад и старость – всему вопреки,
Сад и старость – блаженство какое!

Яблочный Спас

Августа жар, но с ночною прохладою.
Спас на пороге. Яблоки падают.
Милая девушка – сердцу отрада,
Ах, ничего мне другого не надо.

Девочка-солнышко, русые волосы,
Хочешь, спою тебе песню вполголоса?
«Любит – не любит, чёт или нечет…»
Старость – всего лишь юности вечер.

Вот приближаются семьдесят лет:
– Где здесь хозяин? – Хозяина нет.
Он юной девушке там, на крылечке,
Что-то на ушко заветное шепчет.

Да, как тогда, как тогда, как тогда!..
Годы ушли, как сквозь пальцы вода.
Девочка-солнышко, девочка-лето,
Вот и смеркается. Песенка спета.

И не заметишь, как лет через пять
Будешь с волненьем сама повторять:
«Любит – не любит…»
И вспомнишь поэта,
что научил тебя песенке этой.

Яблоки падают, падают, падают…
Кто не гадает, тот и угадывает.

* * *

Ещё немного – жизнь пройдёт
и более не повторится,
и ты отправишься в полёт,
душа моя – ночная птица.

В безмолвии изнемогает,
она томится и страдает –
когда, когда? Но это знает
лишь Тот, Кто знает всё.

Ни пары не найдя, ни стаи,
мир этот грешный оставляя,
прошу тебя: не оглянись!
Послушаешься ли, не знаю…

Ещё немного жизнь продлится.
Успеть простить, успеть проститься,
успеть бы только помолиться –
прощенья попросить.