Удары, хотя бы и грома

* * *
Удары, хотя бы и грома,
Страшны ли, когда привыкаешь?
Но ветер занёс меня к морю,
Земля ушла из-под ног.
Карты летят с балкона,
Вот что гроза нагадала,
Я для неё – из колоды
Ветром гонимый листок.

Но и в изгнанье – колодки
Памяти крепко держат.
И молния фотовспышкой
Сняла бы семейный обед.
Да все короли и дамы
Разбросаны как попало,
Из памяти, как из подвала,
Что выводить на свет…

Покоя в моих покоях
Не будет. Куда уж лучше,
Что нитка на шее неба
Жéмчуга – в жемчугá…
А на балконной верёвке
Мокнут сухие вещи,
И с ветром смешалось море,
Меняя свои берега.

* * *
Колокол просто так.
Странно, что храм на затворе.
Звуком испуганный мрак
Никого не винит.
Ветру влететь в барак –
Запросто, только в соборе
Колокол просто так
Никогда не звонит.

Кто не рождён ещё,
Нужно успеть и родиться.
Кто не крещён ещё,
Купиной возгореть.
Кто навсегда прощён,
Нужно ли с кем рядиться…
Кто не воскрес ещё,
Не успел умереть.

* * *
Ни единого громкого клика,
Мы отвыкли уже, и дико,
Если вдруг невзначай, опять…
Автотрассы впадали в кому,
Самолёты с аэродрома
Не взлетали, но только дома
Можно так беспробудно спать.

Неподвижные веки ленивы.
Шум сквозь форточку: ветки сливы
Да откуда-то два щегла.
Вот и птичьи пошли базары,
А в настенных гудят удары,
Будто полночь, а с ней на пару
Благовестные колокола…

Ничего не решить с наскоку.
Прозреваешь сквозь поволоку
Квадратное что – окно?
Узнаваемое так скоро
В очертаньях за жёлтой шторой,
Расплывается на которой
Ярко-солнечное пятно

Ослепляющее, и разом
В яркой вспышке проснулся разум,
Время точно определив.
Нисходило пламя в апреле,
Свечи солнца светлей горели,
Знать по осени, в самом деле,
Мы испробуем тёмных слив.

* * *
Корабль в Суэцком канале
Вровень с саму планету
Ползёт, что воды не видно,
Разламывая материки.
Потом он взрывает лаву,
Взлетают красные брызги,
Потом он в неё ныряет,
Глядите с другого конца
Никчёмной нашей планеты:
И он вылезает снизу,
Забрызганный липкой кровью.
Так вот что чреве Геи,
Вот что она рожает.
Космос, встречай младенца,
Не дай ему задохнуться!
Ты мудрый, отец, ты мудрый,
Придумывай что-нибудь.

* * *
Его в ноябре хоронили.
Сегодня уже июль.
Не знаю, в какой могиле
Ты еле слышно вздохнул.
Нет там креста никакого,
Ни прошлогодней травы.
И топчутся ноги снова,
Не слушаясь головы.

Его «Кукушка»

Беззлобная ветреница, вопленица, погляди, как травы
Раздухарились, в раскудрях-кружевах – экое благолепье.
Тросточки королевской кончик, попрошайка славы,
Луч – до зрачков касается, чтобы те ослепли.
Чтобы прозреть, мне – что, наводить справки?
Жадно поёшь, и мне непонятно это:
Твой небожитель весь вышел, почил в отставке,
А ты надрываешься и поёшь ему «Многая лета»?
Вечности верная, избежавшая внутренней смуты,
Солнцу свет до седьмого пророчишь колена.
Что же от вечности нам останется? Две минуты?
Две минуты – рахманиновского Дакена.
Но пока он гудит, пока он меня тревожит,
Зачем счастье меня обступает плотно?
Я хотел бы, но как на жизнь поглядеть строже,
Если она, как бабочка, мимолётна?