Если разные критики, не сговариваясь, вдруг заинтересовались одними и теми же произведениями, на то есть веская причина. Именно таковы книги Василия Авченко и Оксаны Васякиной. И потому – продолжаем разговор.
Василий Авченко. Дальний Восток: иероглиф пространства. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021. – 509 с. – 2500 экз.
Признаюсь, после выхода книги «Кристалл в прозрачной оправе» в 2015 году я решил, что Дальний Восток как материал для документальной прозы Василием Авченко исчерпан. И действительно, дальше он написал биографию Александра Фадеева, затем, в соавторстве с Андреем Рубановым, роман «Штормовое предупреждение», следом, в соавторстве с Алексеем Коровашко, биографию Олега Куваева…
Так или иначе книги связаны с Дальним Востоком, но посвящены не в целом этому региону страны. А новая отправляет нас в путешествие именно по нему – от Чукотки до Байкала, а так как наш Дальний Восток не существует отдельно от мира, то мы на некоторое время оказываемся в Европе и Америке, Китае, Корее, Японии.
Писать документальную прозу трудно, а документальную прозу о земле, на которой живёшь или которой интересуешься, – трудно вдвойне. Чистого вдохновения мало, личного опыта недостаточно; необходимо глубочайшее знание предмета, способность не только собрать и изучить документы, прочитать гору написанного твоими предшественниками, но и отобрать самое важное, не завалить свою книгу этими документами и цитатами.
Ну и изложить интереснее, вкуснее, художественнее самой художественной прозы: произведения о выдуманных людях читают с увлечением, а вот о реально существующих речках, горах, городах – не очень-то.
Василий Авченко, по-моему, всеми этими качествами обладает, он увлекает нас описанием речек, гор, городов, рассказами о невыдуманных и вроде бы не очень выдающихся людях. А это большая редкость.
Есть такая чуть ли не наука – краеведение. И литература соответствующая имеется. Книг, очерков и статей, целых журналов краеведческих предостаточно. Но почти всегда видишь, что нет у авторов главного – таланта художника. Часто желание показать, какой замечательный у них край, делает произведение приторным, а богатство материала буквально хоронит способность его воспринимать.
Авченко не сыплет восторгами, многие интереснейшие факты умещаются у него в одну-две строки. Но сама интонация повествования показывает нам его любовь и уважение к предмету описания, а краткость рассказа о каком-нибудь событии заставляет открывать «Википедию», снимать с полки том энциклопедии.
«Кристалл в прозрачной оправе» был посвящён Владивостоку и его окрестностям, минералам и рыбам. «Иероглиф пространства», как я уже сказал, – путешествие по всему Дальнему Востоку. Огромному и разнообразному.
В книге много истории, дат, цифр. Отлично, что нигде автор не сбивается на публицистику – это именно проза, но проза документальная, не о придуманном. Авченко часто размышляет вслух на темы, вроде бы не касающиеся непосредственно Дальнего Востока, иногда уходит в лирические отступления (жанр своей книги, кстати, он определяет как геолирику), но везде они подкреплены чьей-нибудь цитатой, историческим примером.
Авченко связывает с Дальним Востоком не только сотни персонажей истории, но и героев литературных произведений – Робинзона Крузо, Штирлица, Джеймса Бонда. Здесь, видимо, не столько желание сделать край, в котором живёт автор, центром мира, сколько показать, что это действительно живая земля, земля со своей историей, людьми, культурой. И с важным следом в культуре мировой.
На Дальний Восток по-прежнему, как и двести лет назад, едут по своей воле единицы, зато оттуда – по несколько десятков тысяч в год.
«Есть меньшинства национальные, религиозные… Мы – меньшинство географическое. Численность живущих на Дальнем Востоке – на уровне статистической погрешности: то ли есть мы, то ли нет нас вовсе», – пишет Василий Авченко в конце своей книги.
Заманить людей не то что на постоянное жительство, но хотя бы в туристическую поездку туда у государства получается слабо. Но, может быть, кто-то, прочитав «Дальний Восток: иероглиф пространства», купит билет и махнёт во Владивосток, Хабаровск или Магадан, совершит путешествие по Сахалину или Камчатке. Да и путешествие по самой книге Авченко – это уже немало.
Оксана Васякина. Рана. – М.: Новое литературное обозрение, 2021. – 280 с. – 2000 экз.
«Рана» была номинирована на премию «Национальный бестселлер» уходящего года, в Большое жюри которой я входил. Прочитать больше сорока произведений за неполные два месяца нереально, по крайней мере для меня, и «Рана» оказалась в числе непрочитанных. Способствовал этому шум вокруг книги, а я обычно обращаю внимание на то, о чём не кричат, что не замечают.
Теперь «Рана» в финале премии «Большая книга», я снова в жюри. Здесь уж отступать некуда. Открыл и на пять дней вывалился из привычной колеи жизни. Читал и переживал прочитанное…
Книга мощная. Недаром споры о ней не стихают. И если она получит одну из степеней «Большой книги» или премию «НОС», то шум наверняка усилится.
«Рану» называют и феминистским манифестом, и спекуляцией на теме гомосексуальности, и отказывают ей в оригинальности, перечисляя то, что появилось задолго до романа Оксаны Васякиной.
Ничто не ново в литературе, разве что детали да авторский голос. А манифеста и спекуляции я не увидел вовсе. Да, такая героиня, да, такие у неё мысли и оценки. Борзая и в то же время израненная девчонка. Израненная не только смертью, а вернее, долгим умиранием матери, но и своим самокопанием, поиском ответов на вопросы: кто я? откуда взялся наш род?
Она родилась в Сибири, но не знает, как её предки там оказались. «Когда я спрашивала маму о том, откуда мы, мать пожимала плечами и отстранённо говорила о станции Зима. Бабушку Валентину всю передёргивало, когда я задавала этот вопрос ей. Она отмахивалась и говорила, что ей неоткуда знать. Прабабка Ольга была уже мертва. <…> Неужели, думала я, мы люди из ниоткуда, из холодной белой пустыни? Если мы из холодной белой пустыни, то в пустыне мы должны были когда-то появиться».
Героиню, которую зовут так же, как и автора, – Оксана, с раннего детства окружали женщины. Прабабка, бабки, мать, потом подруги, «жёны». С мужчинами и в книге беда, да и в самой реальности тоже. Не то чтобы их мало, но в основном они какие-то не мужские, что ли. Единственный сквозной мужской персонаж – Андрей, сожитель матери, слабый, безвольный, бездомный. Типаж узнаваемый…
Мать героини «Раны» долго умирает от рака в маленьком городе Волжский. Она завещает похоронить себя в Усть-Илимске, где прожила почти всю жизнь, работала на заводе. И Оксана, давно обосновавшаяся в Москве, совершает с урной в рюкзаке печальное путешествие с берегов Волги на берега Ангары. (Немного странно, почему она летит из Москвы в Иркутск не прямым рейсом, а с двумя пересадками – в Новосибирске и Красноярске. Словно специально усложняет себе и праху матери путь.)
По дороге она вспоминает последние месяцы с матерью, своё детство, близких людей; по сути, прокручивает мысленно свою пока недолгую жизнь, наблюдает за собой, ищет поддержки в литературе, опыте других людей. Всё это и стало содержанием двух с половиной сотен страниц текста. Не романа на самом-то деле, не повести, не поэмы в прозе, а именно текста. И ничего принижающего в этом слове я не чувствую – наоборот, принизить может ярлык определённого жанра.
Да, наверное, это автофикшен, но читатель не обязан знать, о себе ли пишет автор или он всё это выдумал. Васякина написала предельно достоверно, слог у неё скупой, строгий, приглушённый, словно речь человека со стиснутыми зубами.
Есть в тексте признание: «Мне стыдно, что я пишу эту книгу». Да, о важном всегда стыдно писать и говорить.
«Любовь Михайловна сказала, что у мамы было плохое, тяжёлое дыхание. Это она узнала от священника. Такое дыхание бывает у предсмертных. Свет был хороший, и ветра не было. Свет был, как в августе, золотой». Так книга начинается. И немало читателей-эстетов наверняка поморщатся от этого обилия «было», «был», «бывает». Но без них нельзя – они, как комья мёрзлой земли на крышку гроба. И жутко, и тянет заглянуть, что там, как. Кто-то отшатнулся, закрыл книгу, но многие заглянули. И уже третья допечатка тиража за столь короткий срок тому подтверждение.
В «Ране» нет диалогов. Реплики персонажей передаются в пересказе героини. И это очень точно – дословно мы не можем воспроизвести слова другого человека, да и собственные тоже. Героиня приводит в тексте свои (и не только свои) стихи и эссе. И они ложатся в ткань органично: Оксана – поэт, недавняя выпускница Литературного института, и она живёт литературой, именно в ней ищет лекарство и объяснения того, что происходит с ней и миром вокруг. И необходимость описать умирание матери, свой путь в Усть-Илимск она определяет поразительно точно – так она сможет «запечатать» свою рану.
Порой колют глаз непривычные в прозе слова вроде «паттерны», «лесбофобной», «инфернальные», «инерционным», «аналоговый», «сегменты», «нарратив», «структурируется», «объективация», но это лексика нынешней молодёжи, и было бы странно, если бы героиня изъяснялась словами Петрушевской…
Нам не хватает таких книг. Нет, не о смерти, не исповедальных даже, а по-настоящему достоверных. И неважно, фантастика это, или антиутопия, или абсолютный реализм. Главное, чтобы персонажи получались живыми.
Многие «литературные специалисты» утверждают, что большинство людей читают художественную литературу для отдохновения от этой самой достоверности, им нравится читать явно сочинённое. Но успех «Раны», успех очевидно серьёзный, не минутный, демонстрирует, что это не так.