В каждом городе – своё эхо Гражданской войны. В Самаре, например, то утихают, то возобновляются споры о памятнике Ленину в центре города. Он стоит на постаменте, где раньше возвышался Александр II, выглядит Ильич несоразмерным, и сегодня уже не найти объяснений этому просчёту, хотя автор фигуры вождя – выдающийся монументалист Матвей Манизер, уж он-то не мог ошибиться в пропорциях, а значит, были какие-то таинственные привходящие обстоятельства.
Как и прежде в других городах России, в Самаре нашлись энтузиасты возвращения к истокам – скандалы на почве переименований и демонтажей стали у нас приметой времени. Как и в других городах России, власти под напором просоветской общественности демонтировать Ленина не решились. На дворе 21-й год 21-го века, и соотечественники прочно усвоили уроки украинской декоммунизации, предпочитая лелеять советское наследие даже порой с некоторой избыточностью. Иногда, возможно, стоило бы поступиться принципами ради гармонии визуального восприятия, во всяком случае, один весьма талантливый скульптор левых взглядов заметил в связи с самарским изваянием Ильича, что готов пожертвовать политическими предпочтениями ради торжества законов пространственной композиции.
Самарская универсальная научная библиотека тоже когда-то носила имя Ленина, в 90-е тихой сапой от него освободилась, но попытки присвоить себе имя Константина Гротта, самарского губернатора середины ХIХ века, оказались безуспешными. И опять без скандала не обошлось. Скорее всего, большинство жителей Самары видят возвращение к истокам по-другому – в варианте появления на фасаде библиотеки профиля создателя советского государства, которое победило безграмотность и завоевало статус самой читающей страны мира.
В этой самой библиотеке, главной в Самарской области, и состоялся круглый стол в рамках проекта «Настоящее прошлое». Говорили о фальсификации истории, обсуждали, каким образом покончить с холодной гражданской войной, как сформировать историческое сознание молодого поколения, спорили, какие книги способны увлечь наших юных сограждан.
Среди прочих была высказана мысль, что лучшие образцы художественной литературы исторической тематики способны не только просвещать, но и связывать поколения, – важнейшая, между прочим, задача сегодняшнего дня, ведь конфликты между «совками» и «хрустобулочниками» могут уйти на второй план, уступив место междоусобице тиктокеров с почитателями виниловых пластинок.
Такими межпоколенческими романами стали в своё время, например, «Два капитана» и «Хождение по мукам». Сегодня ни Каверина, ни Алексея Толстого в школьной программе нет. А ведь в этих книгах, по сути, заключён тот самый пафос «непрерывности истории», «примирения», о чём так часто говорят в наши дни с высоких трибун.
Памятник в Севастополе, где недавно побывал президент России, далеко не первая попытка укоренить идею примирения белых и красных, сшить ткань русской истории. По сути, эта идея уже была довольно успешно реализована советской властью, и вовсе не только демонстративным приглашением на XXII съезд КПСС одного из идеологов Белого движения Василия Шульгина. Уже с 20-х годов выстраивались идеологические основания примирения, тут вам и «Тихий Дон», и «Дни Турбиных», и прочие примеры, где старорежимные времена представлялись как нечто притягательное. Культурное пространство наполнялось книгами, постановками, экранизациями соответствующей примирительной тональности, без вульгарных штампов «осуждения царизма».
В советском кино Рощина сыграли Николай Гриценко (на фото) и Михаил Ножкин.
Каждый по-своему создавал притягательный образ белого офицера
В тех самых «Двух капитанах» линия капитана Татаринова внедряла в сознание советской молодёжи позитивный образ дореволюционной России. А в «Хождении по мукам» и линия Рощина, и образы сестёр Булавиных – это не только шаг к историческому примирению, но и, по сути, реабилитация целого класса дореволюционной интеллигенции. И тут возникает вопрос: что полезнее для современной молодёжи Самары – изучать «Хождение по мукам» (а ведь Катя и Даша Булавины как раз родом из Самары) или историю КОМУЧа, антибольшевистского движения на Средней Волге, просуществовавшего с июля по сентябрь 1918 года и активно популяризируемого в наши дни самарскими исследователями?
Идея примирения прочно закрепилась в сознании советского общества, хотя и не декларировалась публично. Презрение к дореволюционному прошлому России к 1980-м годам воспринималось уже как нечто ущербное и архаичное. Обострение холодной гражданской войны случилось уже в результате перестройки, когда государственной политикой стало вычёркивание из истории России 70-летнего советского периода. Сталинизм, существовавший к 1980-м годам как экзотический региональный феномен, локализованный в окрестностях грузинского города Гори, стал в ХХI веке широко распространённым явлением. Усилило противоречия белых и красных настойчивое внедрение в общественную жизнь России эмигрантской культуры, представители которой хорошими манерами в отношении «совков» не отличались. Что поделать, их не учили примирению, наоборот, воспитывали быть непримиримыми к Совдепии.
Любопытно высказался по этой теме детский писатель Артемий Лебедев (не путать с известной медийной персоной, полным тёзкой). В своём блоге он рассуждает, чем отличаются, по его мнению, белые от красных:
«Красные читают Бунина, а белых от Горького пучит. Красные знают наизусть Ахматову, Цветаеву, Гумилёва, а белых корёжит от одного имени Маяковского. Красные плачут под «Ваши пальцы пахнут ладаном», а у белых понос от «Песни о Сталине». Красные смеются вместе с Аверченко, а белые визжат дурными голосами от Серафимовича и Весёлого. Красные сочувствуют Турбину, Чарноте и даже Хлудову-Слащёву, а у белых кишки выворачивает от одной фамилии Фрунзе… В сороковые годы у красных были Фатьянов, Исаковский, Сурков, Симонов, у белых были только марши немецких хозяев… В шестидесятые у красных были Высоцкий, Шукшин, Распутин, у белых – Даниэль и Синявский, которые в литературном плане, честно говоря, никтожества и нигдешества.
У нас не было перерыва в культуре, у нас Серебряный век перешёл в революционное искусство, был продолжен искусством предвоенных, военных и послевоенных лет. Белых в это время не существовало как русских людей. Они пришли теперь, усиленно делая вид, что XX века не было. Верно: у них – не было, у нас, у русских, был. У нас тысячелетняя культура без перерыва, у них – «Поручик Голицын» и по большому счёту больше ничего. «Поручиком Голицыным» они пытаются заткнуть лакуны своего неприсутствия в жизни России.
У нас этих лакун попросту нет…»
Понятно, что в интернетах принято заострять, эпатировать и выглядеть радикальнее, чем есть на самом деле. Понятно, что привлеки того же автора к академической беседе, и он, безусловно, вспомнит, что в эмиграции творили и Георгий Иванов, и Ходасевич, и Набоков, что не все ходили строевым под немецкие марши… Важнее в данном случае другое – просматривающаяся идея, что примирение – это улица с двусторонним движением.
Обе стороны холодной гражданской войны должны признать право на существование оппонента. Но этого мало, нужно ещё оппоненту сочувствовать. Так, например, читатель, потерявший страну в 1991-м, остро, всей душой переживает трагедию героя «Других берегов» Набокова, который лишился родины в 1917-м.
А кроме того, что самое, возможно, трудное, для примирения необходимо ещё принять и полюбить антагонистическую культуру, восхититься ею. Нужно, чтобы не тошнило от Симонова, чтобы не пучило от Горького.
Олег Пухнавцев