Когда больше десяти лет назад я начала писать о необходимости новой индустриализации, кому-то из читателей это казалось патриотической блажью, совковой ностальгией. После 2014-го и прихода западных санкций новая индустриализация стала казаться чем-то полезным, но нереальным. А сейчас уже возникла необходимость спешной индустриализации, притом автаркического типа, чтобы добиться промышленной независимости.

Бессмысленно обсуждать, почему не взялись за важнейшее дело ещё двадцать лет назад. Четверть века пытались хоть тушкой, хоть чучелом протыриться на Запад, а были там нужны лишь как страна-бензоколонка. Меж тем, как говорил кумир рыночников Адам Смит: «Страна без развитой обрабатывающей промышленности не может выиграть войну у страны, такой промышленностью обладающей».

Задачи крупней польских яблок

Главный вопрос: кто будет проводить чаемую индустриализацию? Кто главный актор? В России нет никакой иной организующей и созидательной силы, кроме государства. И бизнес, и олигархи, и народная самодеятельность – важные, но вспомогательные силы. Историк Андрей Фурсов придумал для этой особенности русской жизни словцо «кратократия» – власть власти.

Так и есть: власть, государство у нас единственная серьёзная организующая сила. Она и должна определить, какие нужны отрасли, какие и где строить заводы. Она же должна возглавить работу, а также НИОКР и подготовку кадров.

Государство должно и частников подрядить для выполнения посильной им части общего дела. И всё это  – не протекционизм, не тарифное регулирование, не создание инвестиционного климата, не поощрение того или этого, а нечто большее: организация народного труда. Между прочим, во многих странах, уже давно рыночных, государство, когда требуется, действует первым номером.

Откуда, думаете, взялись польские яблоки, завалившие некоторое время назад мировой рынок и проникавшие к нам под видом белорусских?  Всё просто. Польское государство заходило в отрасль, строя хранилища с контролируемой атмосферой. Вырастить яблоки частник может, а хранилища нужные построить – нет: быстро не окупятся. А без них выращивать много яблок смысла нет. Такие действия государства не соответствуют канону либерализма, а интересам дела – в полной мере.

Нашему государству предстоит решать задачи крупнее самых крупных польских яблок. И других сил, способных провести индустриализацию, у нас нет. Я вполне понимаю руководителей: признать это – психологически трудно. Как трудно в повседневной жизни или на службе вдруг осознать, что ты, так сказать, крайний: ты и только ты можешь сделать трудную работу. Но надо приниматься за дело. Иначе нам не выжить. 

Чем полезен частник?

Государство не должно заниматься всей  хозяйственной деятельностью,  от строительства космодромов до открытия химчистки в новом районе, как было в СССР. Наша индустриализация должна проводиться при сотрудничестве государства и предпринимателей. Сила частной хозяйственной инициативы – огромна, пренебрегать ею или бороться с ней, как в советское время, – контрпродуктивно. Но одновременно не стоит ожидать от частника слишком многого: он будет делать то, что лично ему выгодно. А прибыль приносит не вся деятельность, необходимая в народном хозяйстве. Вкладываться в то, что окупится непонятно когда, чересчур рискованно, частник не станет. Лучше займётся чем-то попроще, и его можно понять.

Поэтому государство должно взять на себя инфраструктурные проекты, базовые отрасли вроде металлургии и большой химии, энергетики, добывающих отраслей, дорожной сети, научных исследований. Нам в первоочередном порядке надо воссоздавать машиностроение – производство средств производства.

Базовые отрасли, будучи государственными, могут себе позволить роскошь быть бесприбыльными или даже планово-убыточными. Зато могут поставлять товары и услуги частникам по низкой цене, что делало бы работу частников прибыльной и нивелировало потери. Нечто подобное предлагал нобелевский лауреат по экономике Джефри Сакс в книге «Конец бедности». Сегодня в том же духе высказывается экономист и политик Михаил Делягин.

Пример? Пожалуйста, из личного опыта. В нашем хозяйстве в Ростовской области была система полива, построенная при советской власти. Сейчас она разобрана и сдана на металлолом. Почему? При нынешней цене на электричество система невыгодна. Будь электричество дешевле, возможно, мы стали бы выращивать, например, овощи, а пока – нет. Если – вообразим! – государству надо побудить меня выращивать овощи, нужно дать дешёвое электричество. Иначе буду делать то, что выгодно, – растить пшеницу, не требующую полива. Что и происходит.

С подобным столкнулись в Европе. При российском дешёвом газе их промышленность была конкурентоспособной, а при дорогом топливе многое окажется абсолютно невыгодным.

Вопрос о прибыльности той или иной деятельности не так прост, как кажется. Есть прибыльность киоска или парикмахерской, а есть прибыльность крупного предприятия, целостного народнохозяйственного комплекса. В него могут входить бесприбыльные и даже убыточные звенья.

Кому-то кажется несправедливым: мол, не дающие прибыль отрасли я отдаю государству (т.е. всему обществу), а прибыльные – частнику. Есть альтернатива: всем занимается государство. Так было в СССР, опыт которого показал: без частной инициативы процветающее народное хозяйство не построишь.

Взамен «горланов» и «сынков»

Когда перед организацией любого размера возникают новые задачи, неминуемо приходят новые люди – с более современными профессиональными навыками. А старые уходят – неизбежный процесс. Чем круче поворот – тем радикальнее кадровая революция.

Нынешние работники экономических ведомств сформировались, во-первых,  в рамках либеральной парадигмы и пресловутого «экономикса», а во-вторых, часто не имеют реального опыта работы «на земле» и значимых успехов в хозяйственной деятельности.

Ну что ж, солдатами не рождаются, всему можно научиться, если есть готовность. К сожалению, многолетняя отвычка от серьёзной управленческой работы, ответственности за результат способна серьёзно мешать. Дело даже не в пресловутых распилах (хотя и это очень плохо), а в неумении руководить большими проектами, в общей расслабленности и демобилизованности. «Естественный отбор», который правильнее назвать отрицательным, начиная с 90-х выдвинул на серьёзные посты немало слабых работников, всяких «сынков». Это поныне сказывается негативно.

Если вспомнить, радикальная смена высшего менеджмента произошла в ходе индустриализации 30-х годов. На момент её начала руководителями разных уровней были революционеры ленинской гвардии, бывшие подпольщики, красные конники, «комиссары в пыльных шлемах», «горланы-главари». Очень были заслуженные товарищи, но для целей индустриализации потребовались люди дела – другие по образу мышления, по стилю, по опыту. Найти адекватных людей всегда непросто. Но мировая история свидетельствует: при острой потребности они отыскиваются. Процесс часто бывает драматичным: история – учительница строгая.

Не стоит учить вредному

Индустриализация – процесс не чисто технический, но и духовно-нравственный: происходит воспитание народа в духе научно-технического творчества, промышленного созидания, любви к естественным наукам и технике, научным свершениям. Само собой это не появляется, надо формировать. Первоначальная индустриализация в Англии и Германии питалась духом протестантизма, он был её внутренним – почти религиозным – движком. В 30–50-е годы в СССР тоже была квазирелигия индустриализма. Этой религии учили с детства. Вспомните хотя бы детское стихотворение «Человек сказал Днепру: / – Я стеной тебя запру».

Индустриализация, как и деиндустриализация, тоже своего рода вера. Наша российская деиндустриализация 1990-х, когда промышленность гибла отраслями, имеет более глубокие корни, чем Вашингтонский консенсус, политика МВФ и Мирового банка. Деиндустриализация произошла в умах  лет за двадцать до этого, а в 90-е вышла на поверхность. Уже в 1970-х пафос созидания ослабевал, интерес к технике перестал быть всеобщим, сходила на нет всенародная любовь к физикам, свойственная предыдущему десятилетию. Работать на заводах и фабриках стало считаться среди «центровых» непрестижным, брали верх гуманитарные профессии. Помню лично: моя юность пришлась на 70-е. Видимо, в силу обозначенных причин человеку моего поколения – Егору Гайдару – было не жаль разрушающейся индустрии.

Из анналов  истории  нашей  семьи. Отец и дядя моего мужа в начале 50-х поступили в вузы:  свёкор  – в Бауманку, а  его  брат  – в  МГИМО. Так вот тот, кто поступил в Бауманку, считался более удачливым и, так сказать, крутым. Уже в моё время, в 70-х, шкала престижа изменилась на обратную. Чтобы новая индустриализация оказалась успешной, надо ни много ни мало шкалу опять перевернуть. Возможно ли это? Да. Престижность разных профессий способна меняться на 180 градусов. В мою юность работа в банке была символом нудьги, из парней в финансовый институт шли разве что инвалиды, но настали 90-е – и банковский клерк стал чем-то вроде физика 60-х.

Чтобы сформировать сознание и дух индустриализации, незаменима сила искусства, литературы, кино в первую очередь, как это было в 30-х годах. Государство должно не просто выделять деньги, а выступать как умный, придирчивый заказчик и воспитатель кадров. Не зря иногда говорят, что история искусства – история заказчика. Это очень непросто, но научиться руководить процессом, ставить задачи  –  можно. Сегодня навык руководства художественным процессом утрачен – судя по тем уродствам, которые «творцы» создают за казённый счёт. А потому современные песни не идут ни в какое сравнение с советскими.

Создавая духовную атмосферу индустриализации, придётся изменить весь стиль информационной среды. Она должна стать более серьёзной, взрослой, обязывающей. Но и увлекательной, конечно. И пора наконец преодолеть злокачественную гуманитаризацию образования. Особый вопрос – образование экономическое. Сегодня оно ведётся в либеральной парадигме. Лучше не учить ничему, чем учить вредному.

Кое-где всё-таки складывается система подготовки достойных рабочих и техников в тесной связи с производством. Это надо всячески поддерживать, распространить и на высшее образование. Именно в этом и состояла так называемая система физтеха  –  в работе студента с самого начала на так называемой базе  –  научно-исследовательском институте, научно-производственном объединении и т.п. Там он, как правило, и оставался после получения диплома.

Нам нужно стремиться к тому, что Константин Леонтьев называл византизмом: единению духовной и светской власти в деле воспитания народа для достижения определённых целей. Если государство решится на эту грандиозную работу – тогда, как в песне пелось, «нам нет преград ни в море, ни на суше...».

Татьяна Воеводина,
предприниматель, публицист