«ЛГ»-досье
Александр Тихонов живёт в Омске. Работает заведующим экскурсионным отделом исторического мультимедийного парка «Россия – моя история. Омская область». Его стихотворения, проза и научно-популярные статьи публиковались в журналах «Наш современник», «Роман-газета», «Молодая гвардия», «Сибирские огни» и др. Автор книги стихов «Облачный парус» (Омск, 2014), романов «Охота на зверя» (Москва: АСТ, 2016) и «Синдром героя» (Москва: АСТ, 2017), соавтор научно-популярной книги «Сила Сибири. История Омского края» (Омск, 2016) и пьесы для детей «Волшебный планшет Джинна» (2017). Лауреат всероссийских литературных премий им. М.Ю. Лермонтова (2015), «В поисках правды и справедливости» (2016), региональной литературной премии им. Ф.М. Достоевского (Омск, 2015), «Русские рифмы», (2018).
* * *
Время спрессовано.
Время становится мной.
Лязгнув засовами,
дверь отпирает Всевышний.
Я – настоящее. Холод гудит за спиной.
Холод вселенский, космический. Страшный и лишний.
В будущем тоже сквозят
над планетой ветра.
Скрыто грядущее.
Мне не добраться до сути.
Время спрессовано.
В сердце вжимается страх.
Можно бояться,
за это никто не осудит...
«Было и не было»,
«будет – не будет» – потом
Стану гадать,
повзрослев и печалясь всё чаще.
Год девяностый, р.п. Большеречье,
роддом.
Мир познаю и живу сам собой –
настоящим.
* * *
Пальцы – по клавишам.
Галочка в нужной графе.
Пара хештегов: #зажгли
#офигительно #дико.
Селфи с концерта запостил
в «Фейсбуке» Орфей.
Через секунду их лайкнуть
должна Эвридика.
Город кипит: беспокойный,
безумный, чумной.
Поезд метро заливает
волной человечьей.
Втиснувшись боком,
сквозь зубы ругается Ной.
Что-то про тварей и этот
безрадостный вечер.
Мчатся маршрутки.
Устал молчаливый Харон
В душный салон за оплатой
протягивать руку.
– На остановке, пожалуйста. –
Спальный район
Сонно плывёт за окошком
под музыку Круга.
Пять пропитых мужичков
олимпийских кровей
Глушат из пластика.
Нет смысла в лучшей посуде.
Зевс-громовержец им всем
разливает портвейн.
– Вздрогнем, ребята!
Ведь мы же вершители судеб.
* * *
Аист устал....
Не буди его, пусть поспит.
Он прошлой ночью сквозь ливень,
под всплески грома
Нёс трёх детей алкашам,
что глушили спирт,
А для молящих о чуде –
дитя с синдромом.
Аист кружился над городом
в поздний час,
В окна бессонных квартир
заглянуть стараясь.
Может быть, всё перепутали и сейчас
Новую разнарядку пришлют
из рая?..
Кто просчитал адресатов в конце пути,
Сколько им радости выпадет,
сколько боли?..
Аист сопит в колыбельке, так не буди.
Пусть отдыхает, ведь это лишь сон,
не боле.
* * *
Тише, чем ветер про штиль
кораблю поёт,
Тише, чем время в песочных часах
шуршит,
Тише, чем жизнь неуклонно берёт своё –
Шёпот однажды забытой в тебе души.
Где-то внутри, за сплетеньем тягучих
жил,
Там, меж костей и клокочущих кровью
вен,
Вечный ребёнок,
твой ангельский слепок, жил.
Ты и не знаешь, кого поселить взамен.
Он вдруг ушёл...
Пустотой захлебнулся лифт.
Кошкою бродит по комнате тишина.
Вечный ребёнок капризен
был и тосклив.
Ты повзрослела, но радости лишена.
* * *
Словно кошка, зеркало ждёт
в прихожей
Твоего возвращения день за днём.
И в движениях плавных оно похоже
На хозяйку, что часто мелькает в нём.
А другие питомцы, чуток поменьше,
Из карманной породы ручных зеркал,
Незаметно живут в косметичках
женщин.
Каковы их повадки – я не вникал.
В их бездонных зрачках проступает
зыбко
Амальгама, как оттиск живой души.
Продолжают встречать и дарить
улыбку,
Если ты продолжаешь с улыбкой жить.
* * *
По центру сцены, на стене – ружьё,
Нелепое в трагедии Шекспира.
Дотошный зритель думал: «Ё-моё,
Ну почему не шпага, не рапира?!»
Другой смекнул: «Ружьё –
как тяжкий рок,
Нависший над страной,
где Клавдий правил!»
Вот только Гамлет не спустил курок,
Хоть дядя был совсем
не честных правил.
«Какой глубокий, тонкий
смысл сквозит!», –
Шептались люди, выходя из зала.
«Вчера убрать забыли реквизит», –
Уборщица уборщице сказала.
* * *
Нежную мякоть рассвета
Солнце кусает несмело…
Тонкими пальцами веток
Лес шевелит онемелый…
После тягучего штиля,
Ветер почувствовав сладкий,
Книги встряхнулись от пыли,
Шторы расправили складки.
Мир потянулся – и ожил,
Замер в предчувствии мая.
Клейкие листики тоже
Всё понимают.
Из лирической поэмы «Взросление»
В детстве каждый первый
был заводилой.
А копнёшь – сидел себе,
ныл в кулак...
Потому не ври! Знать, ума хватило
Ободрать мне с памяти лоск и лак.
Чтоб без многочисленных оборотов,
Всё как есть, по правде, «по чесноку».
«Эй, короче, толстого на ворота!»
Толстый – это я. Я уже бегу.
Правда, ровно в семь я бываю занят –
Телевизор крутит мне сериал.
И друзья кричат: «Ты там резче,
Саня,
Без тебя Ванька не возьмут в «Реал».
Я спешу домой, всех бросая нагло.
Телевизор «Радуга»: рябь и свист.
На экране скачет с катаной наголо
Бородатый (значит, крутой) артист.
Не Тимон и Пумба кричат: «Акуна!»
Или там: «Матата!» (любой поймёт),
Но крошат в капусту людей сёгуна
Злобные, оскаленные даймё.
А потом – обратно, играть с мячами
(и с мечами – палок вокруг полно),
Вратаря поставив меж кирпичами,
Бить под перекладину всё равно.
Я встречаю редко друзей дворовых.
Разбросала жизнь, поменяла суть.
Но при встрече громко кричу:
«Здорово!»
Остальным – срифмую и донесу.
Навалилось дел, что не сделать
за ночь.
Утром на работу – касанье, пас, –
Чтоб кричал бухгалтер: «Живей,
Сан Саныч!
А не то отчёт сам себя не сдаст.
У тебя экскурсия в десять тридцать!
Двадцать человек». Аж в глазах
темно.
Я давным-давно зарекаюсь
бриться
И похож на чудика из кино.
Ровно в семь отпустит меня работа...
«Саня, на ворота – ты жиробас!» –
Мне кричит из детства
с издёвкой кто-то.
Не, ребята, поздно. Теперь я пас.
* * *
Разъятая на органы страна:
На лес, на нефть, на золотые жилы.
В глубинке, где пригрелась тишина,
Ждут городских поэтов старожилы.
Неужто я так беспросветно глуп,
Раз вижу немощь в этой
древней силе?
Шесть лавок, восемь стульев –
сельский клуб,
Куда нас со стихами пригласили.
Здесь пели ветры испокон веков.
Теперь тайга всё реже и плешивей.
И страшно в этом царстве стариков
Хоть парой строк,
хоть парой слов сфальшивить.
* * *
Жизнь уходит в драму то и дело.
Дядя Ваня на язык остёр:
Говорит, мол, чайка пролетела
Над вишнёвым садом трёх сестёр.
Промелькнула искоркой надежды,
Сполохами виденных зарниц
И остыла словом где-то между
Сжатых губ и сомкнутых страниц.
Никакой заумной подоплёки,
Лишь вопрос, тягучий, как смола:
Отчего наводит грусть далёкий,
Лёгкий росчерк птичьего крыла?..
* * *
Выдох-вдох... Судьба не даёт нам
лёгких
И прямых путей, чтоб наверняка.
Нас отныне двое. И нам, как лёгким,
В одиночку даже вздохнуть –
никак.
Александр Тихонов