«ЛГ»-досье

Александр Тихонов живёт в Омске. Работает заведующим экскурсионным отделом исторического мультимедийного парка «Россия – моя история. Омская область». Его стихотворения, проза и научно-популярные статьи публиковались в журналах «Наш современник», «Роман-газета», «Молодая гвардия», «Сибирские огни» и др. Автор книги стихов «Облачный парус» (Омск, 2014), романов «Охота на зверя» (Москва: АСТ, 2016) и «Синдром героя» (Москва: АСТ, 2017), соавтор научно-популярной книги «Сила Сибири. История Омского края» (Омск, 2016) и пьесы для детей «Волшебный планшет Джинна» (2017). Лауреат всероссийских литературных премий им. М.Ю. Лермонтова (2015), «В поисках правды и справедливости» (2016), региональной литературной премии им. Ф.М. Достоевского (Омск, 2015), «Русские рифмы», (2018).

* * *

Время спрессовано.
Время становится мной.

Лязгнув засовами,
дверь отпирает Всевышний.

Я – настоящее. Холод гудит за спиной.

Холод вселенский, космический. Страшный и лишний.

В будущем тоже сквозят
над планетой ветра.

Скрыто грядущее.
Мне не добраться до сути.

Время спрессовано.
В сердце вжимается страх.

Можно бояться,
за это никто не осудит...

«Было и не было»,
«будет – не будет» – потом

Стану гадать,
повзрослев и печалясь всё чаще.

Год девяностый, р.п. Большеречье,
роддом.

Мир познаю и живу сам собой –
настоящим.

* * *

Пальцы – по клавишам.
Галочка в нужной графе.

Пара хештегов: #зажгли
#офигительно #дико.

Селфи с концерта запостил
в «Фейсбуке» Орфей.

Через секунду их лайкнуть
должна Эвридика.

Город кипит: беспокойный,
безумный, чумной.

Поезд метро заливает
волной человечьей.

Втиснувшись боком,
сквозь зубы ругается Ной.

Что-то про тварей и этот
безрадостный вечер.

Мчатся маршрутки.
Устал молчаливый Харон

В душный салон за оплатой
протягивать руку.

– На остановке, пожалуйста. –
Спальный район

Сонно плывёт за окошком
под музыку Круга.

Пять пропитых мужичков
олимпийских кровей

Глушат из пластика.
Нет смысла в лучшей посуде.

Зевс-громовержец им всем
разливает портвейн.

– Вздрогнем, ребята!
Ведь мы же вершители судеб.

* * *

Аист устал....
Не буди его, пусть поспит.

Он прошлой ночью сквозь ливень,
под всплески грома

Нёс трёх детей алкашам,
что глушили спирт,

А для молящих о чуде –
дитя с синдромом.

Аист кружился над городом
в поздний час,

В окна бессонных квартир
заглянуть стараясь.

Может быть, всё перепутали и сейчас

Новую разнарядку пришлют
из рая?..

Кто просчитал адресатов в конце пути,

Сколько им радости выпадет,
сколько боли?..

Аист сопит в колыбельке, так не буди.

Пусть отдыхает, ведь это лишь сон,
не боле.

* * *

Тише, чем ветер про штиль
кораблю поёт,

Тише, чем время в песочных часах
шуршит,

Тише, чем жизнь неуклонно берёт своё –

Шёпот однажды забытой в тебе души.

Где-то внутри, за сплетеньем тягучих
жил,

Там, меж костей и клокочущих кровью
вен,

Вечный ребёнок,
твой ангельский слепок, жил.

Ты и не знаешь, кого поселить взамен.

Он вдруг ушёл...
Пустотой захлебнулся лифт.

Кошкою бродит по комнате тишина.

Вечный ребёнок капризен
был и тосклив.

Ты повзрослела, но радости лишена.

* * *

Словно кошка, зеркало ждёт
в прихожей

Твоего возвращения день за днём.

И в движениях плавных оно похоже

На хозяйку, что часто мелькает в нём.

А другие питомцы, чуток поменьше,

Из карманной породы ручных зеркал,

Незаметно живут в косметичках
женщин.

Каковы их повадки – я не вникал.

В их бездонных зрачках проступает
зыбко

Амальгама, как оттиск живой души.

Продолжают встречать и дарить
улыбку,

Если ты продолжаешь с улыбкой жить.

* * *

По центру сцены, на стене – ружьё,

Нелепое в трагедии Шекспира.

Дотошный зритель думал: «Ё-моё,

Ну почему не шпага, не рапира?!»

Другой смекнул: «Ружьё –
как тяжкий рок,

Нависший над страной,
где Клавдий правил!»

Вот только Гамлет не спустил курок,

Хоть дядя был совсем
не честных правил.

«Какой глубокий, тонкий
смысл сквозит!», –

Шептались люди, выходя из зала.

«Вчера убрать забыли реквизит», –

Уборщица уборщице сказала.

* * *

Нежную мякоть рассвета

Солнце кусает несмело…

Тонкими пальцами веток

Лес шевелит онемелый…

После тягучего штиля,

Ветер почувствовав сладкий,

Книги встряхнулись от пыли,

Шторы расправили складки.

Мир потянулся – и ожил,

Замер в предчувствии мая.

Клейкие листики тоже

Всё понимают.

Из лирической поэмы «Взросление»

В детстве каждый первый
был заводилой.

А копнёшь – сидел себе,
ныл в кулак...

Потому не ври! Знать, ума хватило

Ободрать мне с памяти лоск и лак.

Чтоб без многочисленных оборотов,

Всё как есть, по правде, «по чесноку».

«Эй, короче, толстого на ворота!»

Толстый – это я. Я уже бегу.

Правда, ровно в семь я бываю занят –

Телевизор крутит мне сериал.

И друзья кричат: «Ты там резче,
Саня,

Без тебя Ванька не возьмут в «Реал».

Я спешу домой, всех бросая нагло.

Телевизор «Радуга»: рябь и свист.

На экране скачет с катаной наголо

Бородатый (значит, крутой) артист.

Не Тимон и Пумба кричат: «Акуна!»

Или там: «Матата!» (любой поймёт),

Но крошат в капусту людей сёгуна

Злобные, оскаленные даймё.

А потом – обратно, играть с мячами

(и с мечами – палок вокруг полно),

Вратаря поставив меж кирпичами,

Бить под перекладину всё равно.

Я встречаю редко друзей дворовых.

Разбросала жизнь, поменяла суть.

Но при встрече громко кричу:
«Здорово!»

Остальным – срифмую и донесу.

Навалилось дел, что не сделать
за ночь.

Утром на работу – касанье, пас, –

Чтоб кричал бухгалтер: «Живей,
Сан Саныч!

А не то отчёт сам себя не сдаст.

У тебя экскурсия в десять тридцать!

Двадцать человек». Аж в глазах
темно.

Я давным-давно зарекаюсь
бриться

И похож на чудика из кино.

Ровно в семь отпустит меня работа...

«Саня, на ворота – ты жиробас!» –

Мне кричит из детства
с издёвкой кто-то.

Не, ребята, поздно. Теперь я пас.

* * *

Разъятая на органы страна:

На лес, на нефть, на золотые жилы.

В глубинке, где пригрелась тишина,

Ждут городских поэтов старожилы.

Неужто я так беспросветно глуп,

Раз вижу немощь в этой
древней силе?

Шесть лавок, восемь стульев –
сельский клуб,

Куда нас со стихами пригласили.

Здесь пели ветры испокон веков.

Теперь тайга всё реже и плешивей.

И страшно в этом царстве стариков

Хоть парой строк,
хоть парой слов сфальшивить.

* * *

Жизнь уходит в драму то и дело.

Дядя Ваня на язык остёр:

Говорит, мол, чайка пролетела

Над вишнёвым садом трёх сестёр.

Промелькнула искоркой надежды,

Сполохами виденных зарниц

И остыла словом где-то между

Сжатых губ и сомкнутых страниц.

Никакой заумной подоплёки,

Лишь вопрос, тягучий, как смола:

Отчего наводит грусть далёкий,

Лёгкий росчерк птичьего крыла?..

* * *

Выдох-вдох... Судьба не даёт нам
лёгких

И прямых путей, чтоб наверняка.

Нас отныне двое. И нам, как лёгким,

В одиночку даже вздохнуть –
никак.

Александр Тихонов