Русский жестокий рассказ: Сборник / составитель Владимир Сорокин. – Москва: АСТ: CORPUS, 2014. – 636 [4] с. – 5000 экз.
Абсолютно очевидно, что русская литература, скажем, от французской или немецкой отличается. Понятное дело, это связано и с кругом тем, и с особенностями путей исторического развития государств и обществ. Впрочем, за счёт подобных факторов литературное наследие каждой страны – уникально. Внешние различия существенны, однако есть и внутренние, глубинно-философские. Так чем же по-настоящему отличается наша с вами литература от любой другой, как проявляет себя «загадочная русская душа» на страницах книг? Рискну предположить, что одно из коренных отличий выделить можно. Гуманистическая парадигма – вот, наверное, лучшее определение для долгосрочного писательского тренда в нашей стране. Наши классики – и речь здесь далеко не только о XIX веке – даже при изображении самых ужасных сторон человеческого бытия исходят из некоей надежды, что ли. Надежды на то, что даже в самом плохом герое (оговоримся: не декорации-персонаже, а именно герое, существенном действующем лице произведения) всегда можно отыскать хоть маленькую, но светлую чёрточку. И именно это даёт возможность вдохнуть в него жизнь – и позволить читателю «подключиться» к проблематике произведения. Впрочем, с таким постулатом согласятся не все. За убедительным примером обратной позиции далеко ходить не нужно. Вот он: составленный Владимиром Сорокиным сборник «Русский жестокий рассказ».
Чтобы ввести читателя в курс дела, позволю себе полностью привести список авторов, чьи рассказы вошли в книгу. Итак: Николай Гоголь, Владимир Одоевский, Михаил Лермонтов, Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Всеволод Гаршин, Антон Чехов, Леонид Андреев, Фёдор Сологуб, Максим Горький, Иван Бунин, Семён Подъячев, Владимир Набоков, Гайто Газданов, Исаак Бабель, Михаил Зощенко, Даниил Хармс, Андрей Платонов, Варлам Шаламов, Александр Солженицын, Василь Быков. Уфф, как долго печатать. Богата русская литература, богата! Продолжим. Юрий Мамлеев, Владимир Казаков, Евгений Харитонов, Виктор Ерофеев, Татьяна Толстая, Людмила Петрушевская, Юрий Буйда, Виктор Пелевин, Роман Сенчин, Михаил Елизаров, Владимир Сорокин. Всё. Собственно говоря, остановка была неслучайна. Именно в этой точке заканчивается, по сути, одна книга – и начинается другая. Заканчиваются рассказы грустные, заставляющие задуматься о тяготах земной жизни и способах их преодоления. И начинаются – собственно жестокие. Причём жестокие настолько, что порой кажется, что ради жестокости и написаны. Вот, скажем, рассказ Романа Сенчина «Очистка». По городу гуляет подвыпивший парень, периодически «докапывается» до прохожих, обращаясь к ним – «зёмы» (земляки). Не самая приятная ситуация – но представимая. И вот в какой-то момент парня берут под руки два хорошо одетых субъекта – и уводят на стройку. Там происходит следующий диалог:
– Зёмы?!
– Мы не зёмы. Мы очищаем город от мрази!..
И далее: «Рот Генке закрывают рукой в мягкой перчатке, резко наклоняют вперёд. <…> Андрей коротко размахивается и крепко бьёт Генку молотком по затылку раз и второй». И знаете, что интересно? Акт совершенно немотивированной жестокости в рассказе выглядит органично. Генка отвратителен, в убийцах есть некий лоск. Вроде так и надо. Ничего не напоминает? Апология СС? Апология СС.
Вторая половина сборника производит скорее впечатление фрагментарного романа. Кажется, что действие всех рассказов происходит в какой-то одной параноидально-чернушной системе координат. Вроде и авторы разные, и манеры у них разные. Но по итогам прочтения складывается абсолютно чёткое ощущение того, что тебе приснился какой-то долгий кошмар. Немотивированная агрессия, жестокость, плоские персонажи. И вот это ставится составителем в один ряд с произведениями Гоголя, Толстого, Бунина, Чехова. Зачем? Скорее всего, чтобы уверить читателя: вся русская литература подводит нас к Сорокину и Буйде, Елизарову и Ерофееву. И радует в итоге только одно: грань между, собственно, настоящей литературой и суррогатом ясно обозначена за счёт хронологичности расположения текстов. Сразу видно, где колесо русской словесности, а где грязь, налипшая на него за последние 20–30 лет. Тут уж не запутаешься.
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться