Отсюда проистекает богатый синкретизм, свойственный казахской литературе в целом, но соблюдающий гармонию, не переходящий в разрозненность и эклектику. Эта особенность, с одной стороны, роднит казахскую литературу с русской – прежде всего на глубинном подсознательном уровне: их сближает родственность менталитета, особенности мировосприятия. С другой стороны, с литературой европейской: обладая пластичностью и открытостью, какое-то время испытывая нехватку письменного литературного слова, казахская литература училась и на европейских образцах, усвоив их и переложив на свой лад.
Первая книга современной казахстанской поэтессы Танакоз Толкынкызы символично называется «Мы – жители гор». И здесь важен первоначальный импульс, посыл, который заложен в этом недлинном названии. Горы имеют особое значение в мировосприятии казахского народа, так как исторически там сложился их культ, это место обитания духов – покровителей рода. И хотя шаманистские представления давно в прошлом, «дух гор» ощущается в этой поэзии и поныне. «Средь острых скал – пристанища не сыщешь / Здесь лишь вершины гордые царят…» – пишет поэтесса в стихотворении «Без пристанища». И это кажущееся противоречие – «жители гор», не находящие «пристанища» нигде, даже в горах, – органично для казахского народа и его поэзии. Поскольку в его ощущениях так и есть: жизнь – «то труд, то бунт средь снега и дождя».
И хотя прошлая жизнь, овеянная духом кочевнического скитальчества и поэзией акынов, сегодня ушла, «растаяв, как в степи мираж», она продолжает жить в творчестве современных казахстанских авторов. «И дух мой рухнул, как со скал лавина, / И всю судьбу перечеркнул шутя…» При всей верности традициям своего народа поэт остаётся верен прежде всего поэтическому чутью и законам творчества, которые не зависят от его национальности и места жительства, поэтому
Не удивляйтесь тем, кто любит ночь,
Своей любви никак не объясняя.
Другой казахстанский поэт корейского происхождения Станислав Ли пишет на русском языке. В одной фразе виден весь возможный потенциал его дарования. Лаконизм и многослойность, свойственные корейской поэзии, перекликаясь с казахской яркостью и эмоциональной насыщенностью, переплавляются в тексты, близкие и понятные русскому человеку. Как, наверное, и любому другому жителю Земли.
В поле весеннем
Ветер гладит
Молодые травы,
Как любящий отец –
Детей по головке…
Завидую им.
Что отличает эти стихи? Прозрачность и простота – такое ощущение первоначально производят они. Дело в том, что эта поэзия затрагивает глубинные ассоциативные ряды, призывая читателя к работе ума и воображения. Ведь чтение любого произведения в той или иной степени требует сотворчества автора и читателя. Здесь же заключён своеобразный парадокс, который при понимании, как и все явления, парадоксом вовсе не является: при внешней кажущейся простоте эти стихи не открываются просто, от беглого прочтения, они раскрываются в своей многослойности и дарят свой аромат тому, кто читает их внимательно, пропуская через себя каждое слово. И это требует определённых душевных усилий от читателя. И тогда эти строки могут оказывать в некоторых случаях почти лечащий эффект.
– Красота! – вырывается вздох
Изумлённой, притихшей души –
И как будто и мрак за порог
Отступает в полночной тиши.
Большинство стихов Станислава Ли написаны без рифмы, если рифмы и встречаются, то они непримечательны, неброски. В этом видится не просто следование одному из направлений восточной поэзии, а скорее следование внутренним ощущениям. Отсутствие рифм, а также привычной силлабо-тоники ещё больше «оголяет» эти стихотворения, делая упор на смысл, эмоцию, само ощущение, настроение, мимолётное и схваченное сразу, в первозданном виде. Это словно неостывшие мгновения, не успевшие набросить на себя коросту времени, а также обрасти сознанием.
Стихи Алмаши Ареновой, наоборот, возвращают нас из метафизической реальности в некую «физическую ирреальность»: «Я вижу снова строфы Астаны / Прозревшей через много-много лет. / В ней бабочки, стрекозы, комары / И зябкость холода континентального пейзажа». Или стихотворение «Лучезарная беременность»: «Эстетика жизни как образ. Роскошный ковёр, нотный знак…» Поэтессе удаётся удивительным образом сочетать разговор о чём-то серьёзном, или сокровенном, или родном (городе) с поистине детской непосредственностью и, как следствие, непредсказуемостью.
Один мотив, который соединяет почти все стихи в этой подборке, – это мотив смеха, живого, «лучезарного», по-детски заразительного. «В них радость торжествует бесконечно», «Когда наступит час счастливых спазмов, / В моей семье родится вновь прозаик…» (понимать можно по-разному, но главное, что счастливых), а увенчивает подборку стихотворение «Смехопанорама»: «Мой раскатистый хохот посеять спешит / Снегопады смешинок под грохот». Смех как главное оружие от жизненных невзгод действительно помогает героине, например, вместо тоски по прошлому испытывать весёлость и находить повод для новых дерзаний: «Я не боюсь путешествий, / Можно обратно в юность…». Жизненная сила, бурлящая энергия героини этих стихов неисчерпаемы. Иногда она проходит совсем «по краю», и это роднит творчество Алмаши с жанром частушки. Именно не по форме, а по вложенному содержанию и смыслам…
Такие стихи могут производить неоднозначное впечатление на «культурного читателя», но факт то, что они занимают своё место как необходимый элемент системы. Роль и ценность частушек никто отрицать не станет, а эти стихи могут восприниматься как своего рода частушки, выращенные до культурного уровня. Это слишком упрощённо, конечно, ведь прежде всего это стихи. «Пишу стихи и песни, где грустно и смешно…» – признаётся автор. Только следует уточнить, что эта «грусть» мимолётна, как сама жизнь, которая не задерживается на мгновениях. И сама героиня вызывает ассоциации не с обычной земной женщиной, а с настоящей богиней плодородия. То ли настолько сильна женская сущность в этих стихах, то ли потрясает гомерический масштаб смеха, который способны производить разве что греческие боги… Но вывод напрашивается один – это сила поэзии, поэтического обобщения делает произведение многослойным, благодаря чему мы верим этим стихам, написанным с детской непосредственностью, но взрослой мудростью...
Все три автора – мудры, талантливы и выражают себя по-разному. И это лишний раз говорит о богатом творческом потенциале страны, с которой они тесно связаны – рождением, жизнью. И эту связь нельзя обрубить или нарушить. И эта устойчивость задаётся именно их разноплановостью: благодаря жизненной стойкости и вере Алмаши Ареновой, медитативной грусти Станислава Ли и верно хранящей память о предках и традициях Танакоз Толкынкызы.
Наталья КАУЛИНА