Знаком я с Битовым давным-давно. Знакомство было, что называется, шапочное. Даже не помню, кто и как познакомил нас. Но знакомство дальше приветствий при случайных встречах в Доме литераторов 70-х годов ХХ века не шло. Он знаменитый прозаик, я ещё был молодой поэт, разница в возрасте, разный круг общения... При всём при том Битова я читал в течение многих лет. Помню, как вышла его первая книга «Большой шар» и о ней говорили москвичи... Почему именно москвичи? Потому что в начале шестидесятых Андрей Битов жил в Ленинграде, но известность молодого писателя уже коснулась Москвы.
Мне нравились его рассказы, повесть «Жизнь в ветреную погоду», несколько меньше «Уроки Армении», в которых я уловил отзвуки тогда мало известных очерков «Добро вам…» Василия Гроссмана и гениального «Путешествия в Армению» Мандельштама, а позже и книга «Шесть путешествий» – книга, посвящённая странствиям по республикам Советского Союза.
К Битову хорошо относились и явные почвенники, и тайные демократы... Его писательская репутация была безупречной, а известность упрочена романом «Пушкинский дом», опубликованным «за бугром». Тогда это было серьёзным проступком для советского писателя, но через несколько лет даже это власти Битову простили. Вот что значит репутация настоящего писателя!
В давние годы появилась посвящённая ему шутка, переиначенная из известной поговорки: «За одного Битова двух Небитовых дают...»
А Юрий Поляков в 90-е годы ХХ века в одном из своих фельетонов как-то назвал его Кульбитовым...
Сергей Довлатов в своих заметках рассказал смешной анекдот о том, как Битов ударил Вознесенского: «Вижу – стоит Вознесенский. Как я мог пройти мимо? Вот я его и ударил», – или что-то похожее.
Конечно, эти фенечки широко известны, но если человека окружает подобное внимание, это означает, что он не только популярен, а почти легендарен.
Он всерьёз занимался Пушкиным, которого любил безмерно. В итоге появился памятник пушкинскому Зайцу. Тому самому, который перебежал дорогу поэту, и благодаря этому суеверный Пушкин отложил свою поездку в «революционный» декабрьский Санкт-Петербург.
Андрей Битов стал духовным отцом ещё одного питерского памятника – знаменитого Чижика-пыжика, который на Фонтанке водку пил… В итоге бронзовая птичка поселилась на мосту над Фонтанкой.
Когда меня приняли в ПЕН‑клуб, где Битов в течение нескольких сроков подряд избирался президентом, встречаться получилось чаще, и мне довелось лучше узнать этого интересного человека.
На протяжении многих лет я видел, как менялся Андрей Георгиевич, говоря грубее, как он начал стареть и из стройного и весьма элегантного человека с выразительным лицом и прекрасно причёсанной каштановой шевелюрой с пижонским коком на лбу постепенно превращался в человека немолодого, коротко стриженного, хотя и с модной щетиной на щеках, с дряблыми мешками под глазами – следами многолетнего пристрастия к алкоголю, как он потяжелел, хотя и не утратил своей обычной элегантности.
Вот тут я написал, как менялся Андрей Георгиевич, и спохватился: мы тоже менялись, и, если посмотреть со стороны, а то и просто в зеркало, явно не к лучшему. Природа беспощадна ко всем нам.
Также мне хорошо запомнился устный экспромт Битова, посвящённый творчеству Марселя Пруста. Он говорил о том, что в советское время, как ни странно, Пруст (в переводах тридцатых годов) помогал сохранить всю прелесть русского языка. Сегодня, когда стихия языка уже никем и ничем не сдерживается, этот французский классик утонул в море переводной литературной халтуры… Да, и в раннем Битове это есть – и отголоски Набокова, и изысканные обороты Марселя Пруста.
В своих парадоксальных рассуждениях он точно нащупал какую-то болевую точку реального обнищания русского языка.
Он замечательно говорил, с блеском формулировал свои мысли, был способен в обыденном разговоре блеснуть парадоксом или метафорой.
К сожалению, мы не имеем обыкновения записывать наши встречи, наши беседы, искромётные фразы собеседников... увы, эта культура утеряна, а ведь именно это умение подарило нам такие книги, как, например, «Записки об Ахматовой» Лидии Чуковской.
Одна из презентаций его новой книги о Пушкине проходила в зале Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Вокруг стояли оригиналы и копии старинных статуй, которые, казалось, внимательно вслушивались в речь писателя. Мне, как и всем присутствующим, достался экземпляр новой книги Андрея Георгиевича. К нему выстроилась очередь за автографами. Я в эту очередь не встал, чтобы не мучить Битова очередной подписью. Сегодня могу только пожалеть об этом.
В июне двухтысячного года в ПЕНе представлял свою первую книгу военный журналист Григорий Пасько, который проходил по уголовному делу о шпионаже. Битов был его общественным защитником вместе с Сашей Ткаченко. Он и открыл премьеру этой книги. «Именно тюрьма сделала Григория писателем, – заметил Битов, – как это ни печально».
Многие тогда ещё были живыми и красивыми людьми. Пришла Таня Бек, Феликс Светов, знаменитый Лев Разгон… В общем, собралась хорошая компания. Мне запомнились два воспоминания Андрея Георгиевича. Приведу их практически слово в слово.
– Когда я пришёл к Анне Ахматовой подписывать свою первую книгу, «Большой шар», я поднаписал ей всякого, а Анна Андреевна заметила, что главное в автографе три момента – это кому он написан, от кого и когда. Всё остальное не имеет значения и забывается.
От Ахматовой Битов перешёл к ещё одному воспоминанию:
– Когда мы встречались с Грэмом Грином, он подписал мне свою книгу так: «Андрею Битову, с которым мы говорили о Казанове...» А я абсолютно не помню о том, что в нашей беседе возникал Казанова. Вот как бывает... Оказывается, говорили.
Последние годы Андрей Битов писал, судя по публикациям, немного, часто выступал как автор предисловий и послесловий к чужим книгам, постоянно бывал за границей – в Америке и в Германии, где читал лекции по русской литературе. Эти предисловия и послесловия собрались в книгу, читать которую было интересно. К сожалению, в России писателям становилось всё труднее. Литературу сильно потеснили газеты, которые доходчиво и немедленно откликались на современность.
Конечно, он был человеком, что называется, закрытым, на мгновение мог приоткрыться и снова замыкался в своей не ведомой никому вселенной. Но я всё же был достаточно далёк от этого умного и талантливого человека. Возможно, в близком кругу он был другим.
Здесь мне хочется подробнее остановиться на книгах Битова. Многое из того, что он написал более чем за полвека, он объединил в собрание своих творений под названием «Империя в четырёх измерениях». Замечательная находка. Более того, дважды выходила как бы заключительная книга этого собрания. Она называется «Пятое измерение» и была издана в уже не существующем издательстве при «Независимой газете», а переиздана в более полном варианте издательством «Рубеж» во Владивостоке. Именно во Владивостоке Битов инициировал установку памятника Осипу Мандельштаму. Последняя книга парадоксально представляется мне лучшей книгой писателя – она воздушна, мимолётна, собрана из заметок, интервью, кратких предисловий к чужим книгам. Это книга, думаю, всегда будет вызывать интерес.
В последние годы Битова преследовали превратности судьбы. Он боролся с онкологией, сгорела его Переделкинская дача. Правда, дачи в этом писательском посёлке стали гореть так часто, что это уже не удивляло. Удивляло то, что обитателям этих дач иногда удавалось остаться в живых.
В мае 2012 года в атриуме Пушкинского музея на Пречистенке, где вручали Новые Пушкинские премии, после торжественной церемонии все направились к накрытым столам. А я случайно увидел Битова, который, может быть, впервые в жизни к этим столам не приблизился. Держа в руке большой, подаренный ему собственный фотопортрет в раме, он направлялся к выходу из музея, с трудом передвигая ноги. Всю жизнь он прожил молодым и внезапно стал старым... Такова жизнь каждого человека: от вдохновенной юности – к неумолимым мгновениям заката.
Битов ушёл из жизни 3 декабря 2018 года, а прощальная панихида состоялась в пятницу 7 декабря в Большом зале ЦДЛ. Но столпотворения поклонников не было, на прощание пришло человек сто... Меня поразило, что почти не было членов ПЕН-центра, который Андрей Георгиевич возглавлял более двадцати лет.
Он передал свои обязанности прозаику Евгению Попову, а сам отстранился от дел и иногда появлялся на встречах в ПЕНе с непроницаемым лицом. Предпоследний раз я видел его на новогодней вечеринке ПЕНа в декабре 2017 года. Он сидел в углу на диване и смотрел в неведомое. Всё кончилось – успехи, Пушкин, проза, великолепный когда-то каштановый кок давно перешёл в почти полное отсутствие причёски. На моё приветствие ответил через силу. Объектив фотографа схватил эту встречу. Последний раз я попрощался с Андреем Битовым, когда подошёл к его гробу на сцене ЦДЛ попрощаться навек.
В самом конце жизни он испытал, как мне кажется, настоящее писательское счастье: в свет вышел его восьмитомник. Восемь томов – восемьдесят лет жизни. Восемь измерений жизни писателя Битова.
Наверное, вы знаете, что перевёрнутая горизонтально восьмёрка – это математический знак бесконечности. Думаю, Андрею Георгиевичу понравилось бы это сопоставление. Он вообще любил всяческие литературные игры с цифрами.