Город был потрясён и подавлен, телеканалы и радиостанции опрашивали свидетелей, просили известных людей, так называемых медиаперсон поделиться эмоциями и соображениями ума. На «Эхе Москвы» такой знаковой фигурой был, разумеется, и Виктор Шендерович.

– Это всё Путин! Путин! Путин! – начал он свой комментарий с истерического вопля.

Поразил меня, однако, не этот приступ почти личной ненависти, а ка­кое-то воспалённое и одновременно каменное бесчувствие.

– Ты бы сначала оплакал безвинно убиенных! – буквально заорал я, обращаясь к приёмнику. – И подумал: «Уронил бы слезу, пусть лицемерную, выразил бы сочувствие всем пострадавшим, пусть чисто формальное, а уж потом сводил политические счёты, сильно подпорченные беспардонной злобой».

Пожелание было наивное. Все самые жуткие и циничные акции террористов ранних нулевых рассматривались нашими либеральными витиями исключительно с одной не подлежащей сомнению точки зрения: это всё власть виновата. И чувством какой-то особой радости, почти восторга: Мы говорили! Мы говорили!

Можно было взрывать поезда, захватывать заложников, убивать детей – любое злодейство рассматривалось исключительно под углом возбуждения «ярости масс» против неправедной власти, которая, во-первых, вынудила кротких ваххабитов беспощадно казнить, а во-вторых, на каждом шагу проявляет чудеса то ли нераспорядительности, то ли злодейства. Характерно, что страшная участь несчастных жертв слёз и вздохов не удостаивалась. Яростным обличителям, точно так же, как и хладнокровным убийцам, они были нужны исключительно в качестве фишек в своей игре. Не вызволят заложников, логично будет обвинить государство в преступном равнодушии к судьбам граждан, освободят заложников, следует тут же заклеймить его за то, что цена операции оказалась слишком велика. «Цена победы» – так называется на том же «Эхе Москвы» цикл передач, планомерно доказывающих, что цена эта непомерно завышена.

Увы, нельзя не признать: власть в лице своих силовых структур часто оказывалась не на высоте этих поистине роковых задач и несомненно страдала от того, что жертв не удалось избежать. Но здравый смысл требует признать главное – не случись захвата, зверского и циничного, потерь не было бы вообще. Как же можно было, критикуя руководство, одновременно обелять и возвышать настоящих палачей?!

Я помню, один мой коллега с искренней эстетической горечью описывал тело погибшей террористки-смертницы: точёный профиль, тонкая аристократическая рука, артистичные пальцы… Зрительницы, застреленные террористами, такого лермонтовского описания не удостоились. В качестве злого укора российскому руководству они были очень кстати, однако сами по себе особого сочувствия не вызывали.

Понятно, что человечество ужаснулось. Если уж в городе-светоче возможно такое самовольное, идейное палачество, то чего же ждать всем прочим славным столицам, мегаполисам, а также промышленным и культурным центрам? В частности, Москве, соединившей в своих пределах все упомянутые качества и признаки?

Вот об этом и собрались поговорить в эфире всё того же «Эха Москвы» его главные персонажи. Пламенная ведущая, которая не устаёт оповещать аудиторию, что терпеть не может свою Родину, и бывший лидер всего нашего демократического эфира, которому хватает ума не снисходить до подобных признаний, но хватает и тонкого снобизма, чтобы дать понять слушателям, что в особо тёплых чувствах к оте­честву его тоже подозревать не стоит.

Едва заслышав по приёмнику их знакомые голоса, я тотчас догадался, к чему будет сведён этот разговор о событиях в просвещённой Франции. К тому же самому воплю, который издал некогда в том же самом эфире Шендерович, разве, может быть, в манере, более корректной и обдуманной.

Начали, понятно, с того, что выразили сочувствие французскому государству – это своей державе сострадать как-то не поворачивается язык, а родине «Марсельезы» отчего же нет? Святое дело. Бестрепетных воинов джихада тоже не остереглись назвать «отморозками», хотя недавно их братьев по вере, учившихся взрывать русские дома в тех же самых лагерях Аль-Каиды, уважительно именовали «борцами за независимость». Праведно и вполне искренне скорбели наши оппозиционеры по поводу гибели французских коллег, казнённых с леденящей кровь наглядностью. Однако преследовала мысль: почему же три-четыре месяца назад столь же наглядный расстрел российских журналистов в Донбассе не аукнулся на «Эхе Москвы» такой же скорбью? Там даже на обычное формальное сочувствие поскупились, высказавшись в том смысле, что нечего было телевизионщикам и фотокорреспондентам охотиться за «расчленёнкой».

Кстати, о мыслящих людях. В России они, как выяснилось из учёного разговора на «Эхе», склонны к фундаментализму. К фундаментальному мышлению, от которого, как вы понимаете, до исламского фундаментализма один шаг. Иными словами, в некотором мировоззренческом смысле ответственной за кровь, пролитую на парижских улицах, следует признать-таки Россию. Или, выражаясь деликатнее, консервативный российский склад ума...

Приехали. Исповедовать вечные человеческие ценности, верить в простые вещи, на которых держится будничная жизнь: в дружбу, в любовь не по расчёту, в солидарность людей, которые сами себя кормят, – это всё, оказывается, признаки беспардонного консерватизма, препятствующего таким озарениям свободы, как однополые браки, кощунство в храмах и ненависть к собственной стране.

Как раз в то время мне, как писали советские публицисты, довелось побывать в городе-светоче Париже. Первое, что я увидел на Лионском вокзале, – парашютистов, ведущих закованного в наручники араба. Все урны на Елисейских Полях были запаяны, чтобы не возникало соблазна подбросить туда взрывчатку. Патрули – здоровенные омоновцы (по-французски СРС – роты республиканской безопасности), парашютисты и даже морские пехотинцы – несли службу по трое. Двое мужчин и одна женщина, на случай если обыскивать придётся даму в хиджабе. Как это происходит, я видел своими глазами у входа в универмаг «Галери Лафайет». Примечательно, что непочтительные парижане, всегда готовые покачать с полицией права, относились ко всей этой суровости с полным пониманием. Ибо Париж только что пережил серию джихадистских атак. Ибо Париж спасал себя и своих горожан.

А вот Россия в глазах наших оппозиционеров делать этого не имеет права. Не достойна. И единственное, что им от неё нужно – кроме денег, конечно, – чтобы её не стало.