Сейчас нередко забывается, что сам Запад не считал нацизм преступным вплоть до конца Второй мировой. Гитлер и нацистская партия воспринимались респектабельным политическим партнёром. Партии схожего типа действовали повсюду, были особенно популярными среди аристократии. Недавно наделала шуму фотография британской королевской семьи с поднятыми в нацистском приветствии руками, причём в такой позе запечатлена девочкой и нынешняя королева. Но тогда, в 1930-е, они даже не могли и подумать, что эта идеология вскоре окажется под запретом! Наоборот, в ней видели яркое отражение западных ценностей и надеялись как на спасение от коммунизма.
Фашизм и близкий к нему нацизм были общеевропейской политической модой. Виделись одновременно и как прогрессивное, модернизационное течение, и как некое начало, возрождающее истинно европейский боевой дух, уже почти утерянный под воздействием финансового капитализма. Он давал надежду на преодоление классовых противоречий и объединение обществ на основе традиционных ценностей, осмысленных в каждой стране по-своему как исконно национальные. Фашизм представлял собой часть консервативного движения, пусть и радикальную, и был призван именно выражать западные ценности, а не противостоять им. Можно спорить, насколько он их действительно выражал, а не изобретал в романтическом угаре заново, но несомненно то, что он был очень органичным явлением и заключал в себе специфически западный взгляд на вещи.
Нам, людям восточно-христианской культуры, те западные ценности, которые культивировал фашизм, действительно крайне чужды. Столкновение с ними позволило ещё раз увидеть, насколько мы разные цивилизации. Для нас они были и остаются чем-то из ряда вон выходящим, чем-то абсолютно преступным и в принципе недопустимым. Но если оценивать деяния властей Третьего рейха не с наших позиций, а сравнить их с принятыми тогда на Западе политическими и социальными практиками, они не будут выглядеть столь возмутительно. Нацизм лишь по-своему систематизировал ту колониальную идеологию, которую развивали более западные народы, главным образом англичане (о чём немало написано, например, М. Саркисянцем).
Бесчеловечные практики нацизма принципиально не отличались от того, чем привычно занимались европейские народы в колониях, разве что были более централизованными. Расовый подход был нормой западных обществ. В Америке расовое законодательство просуществовало до 1960-х годов. А официальный антисемитизм с весьма жёсткими мерами был вообще во многовековой европейской традиции. И нет ничего удивительного, что нацизм там долго не воспринимался как что-то недопустимое. Наоборот, большую часть советской войны с Германией наши «западные союзники» проводили переговоры и размышляли, против кого (и в союзе с кем) открывать второй фронт. Их выбор был не ценностным, а прагматическим.
Наша победа над фашистским лагерем стала шоком для Запада. Но мы как победители диктовали условия будущего мира, и одним из них было осуждение нацизма. Надо понимать, что это мы навязали Западу осуждение, заставили отказаться от того, что ещё недавно виделось выражением важнейших его ценностей, духовным триумфом. В этом была главная победа – мы если не сломали, то сильно надломили идеологический хребет тогдашнего Запада, его систему ценностей, его позитивный самообраз. И хотя свершалось это без особой антизападной мысли (ведь мы сами себя считали частью этого сообщества, его культуры), на деле мы навязали ему наш взгляд на то, что считать допустимым, а что нет. Взгляд для самого Запада чужой.
Наш ужас от нацизма – специфически наш, русский, он не западный. Мы заставили Запад осудить то, что нам в нём чуждо, неприемлемо. Но могли ли мы изменить саму природу его цивилизации?
Потом несколько десятилетий западные народы пытались обрести новый положительный самообраз на основе только части своей культуры, той, которая была актуализирована либеральной и социалистической мыслью. И они смогли это сделать, смогли создать новую западную идеологию, новый миф, вновь почувствовать себя вершиной человеческого прогресса. Они смогли этим мифом увлечь даже наш народ. Однако за всем этим самолюбованием всё сильнее проступают явления столь глубокого кризиса, что всё большее число людей задумывается, а есть ли вообще будущее у такой системы?
На самом деле Запад уже почти 70 лет живёт в режиме культурного самоотрицания. И где-то с 70-х годов всё более переходит к режиму самоуничтожения. Вот мы навязали ему нашу ценность – мирное сосуществование народов разных культур в одном политическом пространстве. Это наша специфика, основанная на глубоких свойствах нашей культуры. На Западе-то такого опыта прежде не было. В результате наше радушие, или, можно сказать, комплиментарность к иному, там заменили на «толерантность», то есть терпимость, уступчивость. Это неслучайно, не игра слов. Западному человеку надо заставлять себя терпеть представителей иной культуры, учить себя уступать, где не хочется. В западных традициях прямо обратное – утвердить своё словом или силой, побороть инаковость. Толерантность – это терпимость к гадостям, то есть целая духовная практика, сознательный тренинг на смирение с тем, что никакой симпатии не вызывает. Понятно, что подобные практики саморазрушительны, причём и для каждого конкретного человека, и для общества в целом. Нам это непонятно, у нас иная традиция обращения с иным, неконфликтная. Но можно ли было ожидать, что западные народы её воспримут? Нет, конечно. Они извратили нашу ценность, они сделали из неё саморазрушительную толерантность.
Чтобы заставить себя терпеть то, что терпеть не хочется, нужно чувствовать себя виноватым. Система мультикультурализма построена на комплексе вины: одни европейские народы культивируют свою вину за колониальное прошлое, другие за фашизм. Они создали культ вины, и от нас требуют того же – взять на себя комплекс коллективной вины за своё прошлое. Это что-то вроде нормы политкорректности современного Запада. Принимаемые в ЕС потоки переселенцев с их чуждыми культурами осознаются как наказание за прежние грехи, а открытость к ним и предоставление хороших условий – как способ самооправдания, исправления. Запад, надломленный Нюрнбергским процессом, живёт в режиме искупления прежних зверств и именно в этом находит свой позитивный образ, спасительный духовный подвиг. И в принципе это красивый настрой, благородный жест, вызывающий уважение. Но вот результат довольно спорен: Запад теряет себя, разрушает свою цивилизацию. Это уже сейчас очевидно, а ведь процесс будет ещё долгим.
Может, нам этому радоваться? Получается, что, взяв Берлин, навязав осуждение нацизма, а потом немало поспособствовав и падению колониальной системы, Россия сломала хребет всей западной цивилизации. А ведь исторически можно сказать, что это действительно наш извечный враг, которого мы смогли победить не только оружием, но и на ценностном уровне. Но почему-то не радуется. Никуда не деться от того, что Запад – близкая нам цивилизация с общими христианскими корнями, которая оказала на нас немалое влияние и многие достижения которой нам дороги. Наш восточно-христианский мир слишком мал, невелик и культурный обмен. Нам нужен Запад как партнёр по диалогу, как близкое цивилизационное пространство. Нам грустно видеть его падение, страшно представить на его месте исламистские государства и театр новых религиозных войн.
Кроме того, есть опасность, что там победят силы исторической реакции – те самые, которым решения Нюрнбергского трибунала не закон. И это будут не нынешние весьма умеренные крайне правые, которыми так пугает европейцев либеральная пресса. Это будет настоящая фашистская реакция, готовая пойти на всё ради спасения и утверждения западной цивилизации. Если это произойдёт, то взрывообразно, быстро. И мы снова будем иметь дело с Европой победившего нацизма. Разве что сильно ослабленной внутренними конфликтами с мусульманским населением. Не думаю, что нам принесёт уют такое соседство.
Олег НЕМЕНСКИЙ