Александр Солженицын – возможно, одна из самых многогранных фигур в литературе и культуре XX века. Прозаик, поэт, драматург и публицист. Лауреат Нобелевской премии по литературе. Общественный и политический деятель. Диссидент. Правозащитник.
«Каково, на ваш взгляд, значение Солженицына для литературы XX века и что его творчество значит для вас лично?» – на этот вопрос отвечают известные деятели литературы и культуры.
Алексей Варламов,
писатель, ректор Литературного института имени А.М. Горького:
– Солженицын для меня – прежде всего очень интересный писатель. Мое личное знакомство с его сочинениями складывалось таким образом, что сначала, ещё учась в школе, я узнал, что есть такой ужасный, страшный враг Советского Союза, а потом прочитал «Матрёнин двор» и поразился тому, как это написано. Забыл обо всём, что слышал, а просто читал. И мне всё невероятно понравилось – слог, стиль, интонация, образы героев. Потом то же ощущение было и от «Одного дня Ивана Денисовича» – не привкус запретности, а именно ощущение очень классного текста. А как я читал книгу «Бодался телёнок с дубом»! Мне её дал уже во времена перестройки Николай Дорошенко, теперь уже даже не знаю, с какой целью и как она у него оказалась, но я ему за это очень благодарен, потому что прочитал залпом, за одну ночь, как если бы под дверью стояли сотрудники КГБ и надо было во что бы то ни стало успеть прочесть. И всё моё сочувствие, вся моя читательская симпатия была на стороне главного героя, а антипатия обращена к его врагам. Солженицын обладает драгоценным писательским свойством заражать читателя своими произведениями, своим напором, убедительностью, азартом. Я никогда не ощущал в нём скуки – очень живой, свободный, вольный человек. Надо сказать, что это ощущение у меня потом ещё сильнее утвердилось, когда я посмотрел фильм об Александре Исаевиче, снятый Станиславом Говорухиным в Вермонте. Солженицыну было тогда за семьдесят, но сколько же энергии, огня, жизни было в этом человеке – в его движениях, словах, в его улыбке… Вот что меня поразило. Он оказался удивительно весёлым человеком! Автор «Архипелага ГУЛАГ», «Красного колеса» – этих огромных, серьёзных трудов – своей жизнью и характером как будто всё это преодолевал и не позволил себя сломать.
Павел Басинский,
писатель, литературовед
– С Солженицыным на самом деле всё непонятно. Это только кажется разным людям, что они понимают эту фигуру, – неважно, в отрицательном или положительном смысле. Но я думаю, что Солженицын толком ещё не прочитан и толком не понят как общественная и даже политическая фигура.
Солженицын остаётся загадкой. Во-первых, как художник. На самом деле, это, возможно, один из самых модернистских писателей ХХ века. «Архипелаг ГУЛАГ» – это что? Какой это жанр? «Опыт художественного исследования»? Но вы только всмотритесь в эти слова. Опыт. Художественного. Исследования. Тут всё нужно осмыслять по-новому, модернистски. Мне лично непонятен жанр «Архипелага». Я считаю, что Солженицын придумал какой-то новый жанр, которого в мировой литературе в принципе ещё не было.
И когда мне говорят, что «Архипелаг ГУЛАГ» нужно изъять из школьной программы, что там неправильное количество миллионов лагерников (меня поражают люди, которые считают, что есть какое-то правильное количество миллионов невинно пострадавших людей) и т.д. и т.п., – я не понимаю, о чём идёт речь. «Архипелаг ГУЛАГ» – великая книга о том, что людей нельзя держать в клетках. Что люди не звери. Что ХХ век – трагедия. Что эта трагедия не унижает человека, а вот так странно – возвышает его. И про многое другое эта книга. Но я бы ученикам говорил даже не об этом. А о том, как она написана. Это же волна, которая смывает всё на своём пути.
Я считаю Солженицына великим прозаиком ХХ века. Рядом с ним – только Булгаков, Шолохов, Пастернак, Набоков. Это всё не просто национальные, но и мировые величины.
Александр Ливергант,
главный редактор журнала «Иностранная литература»:
– Кому придёт в голову отнести книги Александра Солженицына к литературе смеха? Подобное утверждение может показаться кощунственным – описанное в «Архипелаге» или в «Круге первом» смешным при всём желании не назовёшь. А между тем у автора «Одного дня Ивана Денисовича» исключительно развито чувство смешного, – с горьким, трагическим накрепко, неотделимо связанного. Вспомним хотя бы вставную новеллу «Улыбка Будды» из «В круге первом». Наивный зэк на радостях, что может теперь, в преддверии визита в Бутырку госпожи Рузвельт, писать воспоминания (а также «молиться своим богам» и «брать без спросу со стола папиросы «Казбек»), пристраивается в углу камеры и строчит мемуары «Как меня пытали». А другой заключённый, получивший «десятку» за «неосторожное» знакомство с американским туристом, подсаживается к столу и просматривает журнал «Америка» – «почему-то очень торопливо».
Не зря же говорят, что когда, как писал Пушкин, «до петли дойдёт», только смеяться и остаётся.
Александр Торопцев,
писатель, руководитель семинара по детской литературе
в Литературном институте имени А.М. Горького:
– С малых лет я живу в социальной теплице. Она спасает меня от резких движений, предоставляя время и силы на спокойное осмысление происходящего.
В 1972 году это было. Мне дали на несколько минут журнал «Новый мир», и я прочитал стихотворение «Белый бакен» Евгения Маркина. О Солженицыне знал совсем мало, его сочинений не читал, но уважал втайне и эту тайну на суд не выносил. Уважал же я Александра Исаевича за то, что он окончил физико-математический факультет. Да ещё и с отличием. А я, мечтая о мехмате, поступил в МИЭМ.
Вскоре мне пришло письмо из лагеря от друга детства. Ах, какие там слова да мысли были! Хоть в Верховный Совет человека выбирай-приглашай, а не на зону сажай. Я вышел на травку Домодедовского жилпосёлка, прилёг у шахматной доски с первым, обычным для моего друга, ходом е2 – е4, рассказал ему о письме и вдруг услышал равнодушный ответ: «И в тюрьме тоже люди живут. Твой ход».
Через несколько дней мне даровали на сутки книгу «Один день Ивана Денисовича». И я оробело обомлел. И обиделся на друга, – он ведь читал о дне Шухова, первый бригадир которого, Кузёмин, «как-то на голой просеке у костра сказал: «Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут».
Читал! Но мне ничего не сказал, решив не выпускать меня из теплицы.
А обомлел-то я от строки Солженицына. Да суровая, но по-русски образная и психологически извивистая. Извивы душ человеческих, оказавшихся в нечеловеческих условиях, у него тонки и, кажется, вот-вот изорвутся, но нет, тянутся они и тянут Шухова по дню его, бесконечно суровому.
Так же по случаю достался мне и «Матрёнин двор». К тому времени я не успел повидать глушь российскую. А торфоразработки я увидел гораздо позже. И понял я на торфоразработках в глубинах Владимирской области, что где-то я уже это видел или чувствовал даже.
Видел-видел. Во дворе Матрёнином видел. Да так явственно, что теперь, увидев землю эту наяву, я ничего нового для себя не обрёл. И своей Матрёны я не успел найти в том путешествии, начавшемся в двухэтажном барачном посёлке уже под вечер. Загулялись мы с другом по местной пересечёнке, блуканули, часа четыре в полном одиночестве шли по шоссейной узкоколейке в закат, а потом и в темень непроглядную – уж какие там Матрёны. Но почему-то Матрёну я вспомнил, уже в постели вспомнил – такая уж здесь земля, для русских баб тяжелющая.
А уже на следующий день я нырнул в свою теплицу.
Андрей Василевский,
главный редактор журнала
«Новый мир»:
– Самое главное: Солженицын как культурное и общественно-политическое явление существует, и его невозможно «отменить». Как бы этого ни хотелось его оппонентам. Можно попробовать заплевать, что и делается. Ложь в адрес Солженицына, идущая ещё из советских времён, даже давно опровергнутая, повторяется и повторяется. Но уже очевидно, что все эти инвективы опосредованным образом тоже работают на его канонизацию.
В 1998 году – к 80-летию Александра Исаевича – я отвечал на анкету «Литературной газеты» так (цитирую по своему файлу): «Сейчас он для меня большой писатель, печатающийся в большом журнале. Думаю, что именно в «Новом мире» его произведения читаются, как теперь принято говорить, адекватно. Именно в «Новом мире» этот уникальный писатель может быть самим собой, не смыкаясь вольно или невольно ни с каким из литературно-политических флангов».
И вот теперь, уже к 100-летнему юбилею, в декабрьском номере «Нового мира» мы видим сразу несколько публикаций: статьи Егора Холмогорова «Улица Солженицына», Павла Крючкова «Неповторимый голос. Александр Солженицын в звучащей литературе», Ричарда Темпеста «Человек непокорный. Заметки о повести «Раковый корпус», а также короткие эссе лауреатов открытого «солженицынского» конкурса, проводившегося на нашем сайте (nm1925.ru). Были материалы о писателе Солженицыне и в других номерах этого года.
Солженицын, к сожалению, по-настоящему не прочитан, и не только его недругами, но и друзьями. Возможно, когда-нибудь это про-изойдёт.