В нашей прекрасной стране на фоне очень слож­ных процессов в литературе и изменения её ста­туса возникло множество литературных курсов и школ. Очень часто, особенно обжившиеся в разных сетевых сообществах молодые писатели (или не очень молодые писатели), начинают учить других ремеслу.

В частности, практической стилистике. Это пред­мет мистический, и учитель в какой-то момент может решить, что он твёрдо знает, как надо. Чаще всего он всматривается в непривычно звучащие фразы и облег­чённо вздыхает: посмотрите, как тут коряво написано, и, стало быть, коготок увяз – всей птичке пропасть. Дрянь книга.

Я хотел бы предупредить, что это очень риско­ванный подход. В своё время много издевались над «овальным столом круглой формы» из «Преступле­ния и наказания». Довлатов потом писал, что Досто­евский имел право на этот овальный стол, а другие люди объясняли, что если стол раздвинуть, так будет овальный, но не в этом дело. Меня всегда интере­совали яростные споры вокруг выражений «кивнул головой», «нажал на курок» и многих других как бы неловких фраз.

– «Кивнул головой»! Боже мой! Здесь написано: «Кивнул головой!» – о чём ещё можно говорить с таким автором?! – кричат эти люди с облегчением, потому что думают, что объяснение найдено.

Имеется в виду, что ничем другим кивнуть невоз­можно (это не так). Но ответить им можно лермонтов­ским «Из-под куста мне ландыш серебристый привет­ливо кивает головой». Бунин пишет в «Тёмных алле­ях»: «Она кивнула головой и стала надевать перчатки». Так говорит и Зощенко: «Он молча кивнул головой. И я стал задавать ему вопросы, извинившись, что вме­шиваюсь в его интимную жизнь» – и это он не имити­рует речь низов, нет, – Зощенко так складывает свою великую книгу «Перед восходом солнца». А вот перевод Томаса Манна: «Довольно-таки романтический обы­чай, – заметил на это штатский. – Я сказал бы даже сентиментально-фанатический, – на что Иоахим гордо и радостно кивнул головой». Или «Фиеста» Хемингуэя: «Баск, прислонившись к моим коленям, указал гор­лышком меха на город и подмигнул нам. Потом кив­нул головой». То же самое в «Аэлите» Толстого: «Лось засмеялся, кивнул головой – согласен». У Заходера то же самое в его «Винни-Пухе».

В этот момент читателя-стилиста охватывает ото­ропь. С одной стороны, он – традиционный норматив­ный стилист и должен уважать традиционную отече­ственную иерархию: «Пушкин не мог писать плохие стихи, Тургенев – гений пейзажа, Набоков – мастер языка» и тому подобные клейма. А теперь надо либо признать, что иерархия нарушается, а кого-то нужно лишить почётного звания. Или же нужно решить, что «и так можно».

Как правило, нормативный стилист выбирает тре­тий путь. Он говорит, что Лермонтову можно, а тебе, имярек, нельзя, потому что ты не Лермонтов, и при этом начинает злиться. Литературными учителями придуманы сотни всяких правил – о том, что не дол­жно быть одинаковых слов на одной и той же странице, о том, что надо писать только короткими предложе­ниями без деепричастных оборотов, о том, что должно происходить на странице, соответствующей золотому сечению от объёма книги – и тому подобное. При мне несколько раз такие учителя-стилисты приступали к показательному редактированию своих современни­ков, и приводило это к результатам нелепым и ужас­ным. Утешаться можно только тем, что и Ломоносов, и Платонов тоже погибли бы под их рукой.

Нет, писать нужно, думая над всяким словом, что там – над каждой запятой. Смотреть в словари нако­нец. Но литература такая вещь, что в ней всё нераз­дельно: сюжет, стиль и синтаксис. Магия текста заклю­чается в том, что правил нет. Всё неочевидно, и при всех необходимых стараниях, только если захочет Гос­подь, слова соединятся в музыку и читатель ступит в прекрасный и яростный мир чужого воображения. Кивнув головой или нет – дело десятое.