В фаворе у неба

Присвоение в апреле почётного звания народного артиста России Вадиму Репину наконец-то «узаконило» давнюю народную любовь к нему, яркие проявления которой – на каждом выступлении и при любом появлении в медиапространстве. И неважно, идёт ли речь о творчестве или личной жизни. Любая новость о скрипаче приковывает пристальное внимание многочисленных поклонников его таланта. После одного из концертов в Парке науки и искусства «Сириус», традиционно завершившегося восторженно-оглушительными и продолжительными рукоплесканиями, Вадим Викторович дал интервью «ЛГ».

Только плач твоей струны...

– В октябре вашему итальянскому «коллеге» Никколо Паганини исполнилось бы 240 лет, а 40 лет назад на киностудии «Ленфильм» вышел байопик Леонида Менакера, где скрипичные партии исполнили Леонид Коган и Михаил Гантварг, а также прозвучала ставшая впоследствии хитом песня Сергея Баневича и Татьяны Калининой «Дорога без конца»:

Дополню этот образ строками другого поэта – Надежды Мирошниченко:

На афишах концертов в Италии вас представляют «русским Паганини». Скажите как на духу: искуситель рода человеческого предлагал заключить сделку?

– Если сделка, то только с Богом (смеётся), но и в этом случае всё – без формальностей: по любви и обоюдному согласию.

– Причём с первого концерта в пятилетнем возрасте, когда вы исполнили творение Франческо Верачини! А знакомство со скрипкой состоялось в музыкальной школе, куда вас привела мама?

– Да, в пять лет мама привела меня в музыкальную школу и с того момента посвятила свою жизнь моему совершенствованию как артиста и музыканта. А в школе мне тогда дали маленькую скрипку в 1/16 обычного размера – остальные инструменты оказались заняты. Ощущение лакированного дерева пальцы потом сохраняли весь день, а ночью я долго не мог заснуть, пытаясь понять, как же извлекается звук.

– С той поры в ваших руках побывало немало легендарных раритетов. К примеру, Ruby работы Антонио Страдивари.

– В Генуе, где упокоился Паганини, я играл на его инструменте Cannone – «Пушка», созданном Джузеппе Гварнери...

Итальянская публика чрезвычайно строга и щепетильна. Для неё нехарактерно публичное сравнение чужака с их великим соотечественником. Это больше чем дежурный комплимент, за что искренне благодарен.

«Скрипач дьявола»

– При жизни «скрипача дьявола» современниками-врачами опубликованы о нём две статьи – в 1831 году: «Искусство скрипичной игры Никколo Паганини» Карла Гура, лечившего музыканта в Вене и Париже, а также «Физиологический очерк» известного мантуанского ларинголога Франческо Беннати, удостоенного награды Парижской академии наук. Оба исследования – в духе гипотезы Бальзака о приспособлении физиологических особенностей человеческого организма задачам гениальной натуры, чтоб «достичь Невероятного и выразить Невозможное», как пишет о Паганини Гёте композитору Цельтеру 9 июня 1831 года. «Столбом пламени в грозовую ночь» увидел великий немецкий писатель музыканта на концерте в Веймаре 30 октября 1829-го.

Описания, которые дают гению эскулапы, заслуживают внимания – я даже сделал выписки. К примеру, Беннати в майском номере «Парижского обозрения» отмечал: «Паганини бледен и худ, среднего роста. Хотя ему сорок семь лет, из-за чрезмерной худобы и отсутствия зубов, отчего рот его провалился, а подбородок резко выдвинулся вперед, он выглядит гораздо старше. Крупная голова на длинной и тонкой шее кажется непропорционально большой по сравнению с тонким туловищем».

– Как выглядело лицо?

– Согласно свидетельству объективного очевидца: «Высокий лоб – широкий и квадратный, орлиный нос, изогнутые в иронической, почти как у Вольтера, усмешке губы, большие торчащие уши, длинные взлохмаченные волосы, контрастирующие своей чернотой с бледностью лица».

Любопытно, что в повседневной жизни музыкант врачу не казался угрюмым и замкнутым, каким того часто изображают. С друзьями и маленьким сынишкой Ахиллом – весёлый балагур, жизнелюбивый и остроумный. Да, необыкновенно впечатлительный и отличающийся нервной возбудимостью, но живой и беспечный.

Его левое плечо почти на 15 сантиметров – на шесть дюймов – возвышалось над правым. И когда Никколо стоял, опустив руки, казалось, что одна верхняя конечность значительно длиннее другой. Связки, соединяющие кисть с предплечьем, запястье с кистью и фаланги между собой отличались расслабленностью и особым растяжением. Касающиеся струн пальцы левой руки могли легко и быстро, без смещения кисти передвигаться в сторону, противоположную их естественному изгибу. И гибкость эта, по мнению эксперта, была не столько приобретённой, сколько природной.

– Безусловно, абсолютный слух?

– На репетициях оркестра, во время оглушительного звучания труб и барабанов, «слышит самые незначительные неточности настройки инструмента на невероятно далёком расстоянии».

Неповторимая манера игры – неестественная и гротескная: скрипка уложена на левое, задираемое вверх плечо, левый локоть прижат к туловищу и почти неподвижен, гибкая кисть движется без усилий, а корпус сильно искривлён, устремлён вперед и выглядит нелепо. При этом абсолютная свобода и непринужденность движений, невообразимая лёгкость и совершенное исполнительское мастерство.

Телесные деформации, возникшие из-за упорных репетиций, отразились и на скрипке. Её внимательно изучил в 1885-м Эдвард Герон Аллен и обратил внимание на потёртости сбоку от шейки и на спинке, что свидетельствует о силе, с которой держали инструмент во время исполнения высоких пассажей и пиццикато: «...этим объясняются длинная бороздка вдоль грифа и широкое пятно около шейки на деке инструмента. Потёртость краёв в изгибах скрипки – это впечатляющее свидетельство силы, с какой он ударял по струнам в решительных пассажах на первой и четвёртой струне».

Алгеброй – гармонию

– А в чём секрет знаменитых двойных флажолетов – извлечения звуков-обертонов?

– Карл Гур, на многих концертах пристально наблюдавший за игрой Паганини, утверждал, что ради высоких звуков, простых и двойных флажолетных, пиццикато левой руки он использовал тонкие и идеально сбалансированные струны. Четыре струны настраивал на полтона выше – такая хитрость: на фоне приглушённого оркестра скрипка «сверкала», как стрекоза в струях дождя. Поднимал четвёртую струну на треть тона в миноре и мажоре. Толстые струны не выдержали бы сильного напряжения и звучали скрипуче и резко. Игру Никколо отличали сильный звук и «божественно нежная квинта».

Четвёртую струну натягивал не выше и не ниже предназначенного ей тона. К примеру, соль. Менял её перед каждым выступлением, что помогало держать строй. Также настраивал остальные струны на ля-бемоль и си-бемоль (для последнего варианта необходима более тонкая).

– Главные профессиональные отличия Паганини от других скрипачей?

– Это и особая настройка инструмента, и своеобразное владение смычком, и соединение звуков, извлекаемых с помощью смычка и пиццикато, производимого левой рукой, что Никколо делал иногда одновременно. А ещё, как вы упомянули, частое употребление флажолетов – двойных и простых; игра на четвёртой струне и, конечно, «неслыханная виртуозность, потому что никто из живущих сейчас скрипачей не решается делать то, что совершает он».

К примеру, пассажи на двух струнах для остальных представляли трудность, а для него – отдых. Уникальная аппликатура: иногда один палец «перешагивал» через другой, а иногда всего одним пальцем извлекалось несколько нот. Большой палец левой руки отгибался в противоположную от естественного сгиба сторону, ложился сверху на руку, когда требовалось исполнить некоторые эффекты. Прибавьте трели, создаваемые мизинцем...

Согласно биографам, однажды Паганини играл вместе с выдающимися венскими маэстро, в том числе известным исполнителем квартетов – скрипачом и дирижёром Игнацем Шуппанцигом. И восхищённый мастерством гения композитор Йозеф Майзедер попросил показать, как удаются на нижней части грифа звуки флейты, которые остальными извлекаются только у самой подставки, и раскрыть тайну недосягаемой силы и быстроты стаккато-пиццикато, исполняемых рукой без смычка. В ответ он услышал: «У каждого – свои секреты». Майзедер возразил: «...Вы можете опубликовать их без всякого опасения. Ручаюсь, никто не сумеет воспользоваться ими».

Трепетная вибрация струн Паганини придавала звуку теплоту и красоту человеческого голоса. «В Адажио я слышал пение ангела», – признавался Франц Шуберт после одного из концертов. С ним соглашался и Феликс Мендельсон, и другие знатоки, превозносившие проникновенно-печальные, «небесные» мелодии в исполнении Никколо.

«Журналь де Франкфурт» 3 апреля 1831 года написал: «Подобные шедевры не могут погибнуть, потому что рождены самым глубоким человеческим чувством». В его музыке, по утверждению современников, пульсировала сама жизнь во всей полифонии своих проявлений и тончайших флюидов души мира. Секрет одухотворённого искусства – в неповторимой личности Художника.

Крест таланта

– Паганини нередко выступал перед монархами, а европейские правители охотно приглашали его для частного концерта. Как тут не вспомнить благоволение к вам королевы Бельгии, пожаловавшей бельгийское гражданство...

– ...Монаршая милость в моём случае связана с победой на одном из самых престижных конкурсов скрипачей имени королевы Елизаветы в Брюсселе. Это лишнее основание ощущать себя человеком мира, не забывая о русских корнях.

Как музыкант и создатель Транссибирского арт-фестиваля, я верю в миротворческую миссию Искусства, которое из века в век открывает доступ солнечных лучей к сердцам, пробуждая в них любовь. Подтверждение тому – транссибирский концерт в миланском La Scala, где в мае прозвучали произведения «Диалог: Я и Ты» Софии Губайдулиной и La Sindone Арво Пярта, написанные по моей личной просьбе специально для нашего фестиваля, а ранее были исполнены в Новосибирске.

Точка в нынешнем IX Транссибирском сезоне, объединившем тринадцать городов и около пятидесяти концертов, мастер-классов, творческих встреч с участием двенадцати коллективов и более тридцати солистов, поставлена в конце октября в Самаре в сопровождении Симфонического оркестра Самарской филармонии под управлением нового руководителя, Филиппо Десси. Прозвучали хиты из золотого репертуара: Увертюра к опере «Вольный стрелок» Макса Вебера и Первая симфония Эдварда Грига, «Интродукция и Рондо-каприччиозо» Камиля Сен-Санса и Первый скрипичный концерт Макса Бруха.

– Аншлаг, овации, планы...

– …Планов много, но говорить о них раньше времени – искушать судьбу. Особенно, когда вокруг столько рассмешивших Господа Бога.

– После памятного концерта в Московской консерватории, где вы впервые встретились с будущей супругой Светланой и дали ей автограф «с пожеланием счастья», хотя до этого поклонникам обычно писали «всех благ», «на память», «удачи», скажите, возникло предчувствие совместного счастья, лепту в которое вам вскоре предстоит внести?

– Знаете, будущее нередко подаёт нам особые знаки в настоящем, но заметить их и правильно истолковать получается не всегда. Тогда, при встрече моего взгляда с лучезарными глазами Светы, во мне вспыхнула искра необъяснимой радости и восхищения, почему и захотелось пожелать этой красивой и жизнелюбивой девушке благоденствия, в первую очередь – семейного. А уж сойдутся ли наши пути когда-нибудь ещё раз, можно было лишь мечтать.

Я двадцать лет провёл в Европе: страны и города в моём гастрольном графике выстроились в такой причудливый лабиринт, что предвидеть новую встречу в тот момент казалось решительно невозможным. И всё-таки чудеса случаются! И теперь для меня Света и, конечно, дочь Аня – главные якоря-магниты, которым подчинена вся моя жизнь.

– И стихотворный образ «скрипка – и любовь ему, и жена» решительно не подходит биографии русского Паганини…

– …У каждого – свой крест, который иногда как оберег.

Беседу вёл Виктор Терентьев