Думаю, поэтому почти написанная книга о Юлии Борисовой долго не выходила – автор добавляла и добавляла новые штрихи. Но есть и вторая возможная причина – сама героиня. Наша современница, о которой мы много знаем, и вовсе не углубляясь в архивы; за ней не нужно гоняться по театрам, она по-прежнему, уже 70 лет «в открытом доступе» – в Московском театре им. Евг. Вахтангова на Арбате, часть его славной истории, один из его сияющих символов. Но при этом остаётся загадочной природа актрисы, обновляемая, неуловимая, перетекающая, играющая ракурсами и красками, парадоксальными интонациями, причудливой жестикуляцией и мгновенными трансформациями. Нечто называемое борисовским, что не прямо ложится на лист бумаги, но с ощущением которого мы всегда покидаем её спектакли. Попробуйте опишите!

Сейчас, когда мы всё же прочитали книгу «Люблю. Юля». /Под общей редакцией Д. Трубочкина. – М.: Театралис, 2018. – 216 с.), ожидания оправдались именно с точки зрения познания её уникальности: какая она, Борисова? Как её понимает и формулирует Вера Максимова? Это увлекательное и очень ритмичное чтение. Автор как бы спешит рассказать обо всём сразу, не структурируя, не дожидаясь выводов и обобщений, отнесённых обычно в конец. Детали личной жизни актрисы, её окружение, так называемый социальный фон – всё возникает одномоментно, быстрыми зарисовками, лирическими вкраплениями, репликами в скобках. Критик понимала театр как часть жизни, где всё переплетено и всё непросто; где ощутимо влияние политики, личных пристрастий, страхов, компромиссов… Вера Анатольевна и эту сферу хорошо знала, просто блестяще, и это знание придавало её повествованиям (особенно устным) некую стереоскопию. Поэтому сейчас всё написанное Максимовой о Борисовой, несмотря на вроде бы импровизационную, лёгкую манеру письма, лишено случайности!

Открывает книгу глава «Судьба ко мне благоволила» – беглый абрис, эмоциональный обзор «всей Борисовой», в котором, однако, прочно запечатлён образ актрисы. А также скрещиваются сущностные применительно к ней понятия – Судьба и хрупкое существо перед безличной силой. Автор как бы настаивает, и не раз, на этом внесценическом персонаже, и рассуждает: везло ли актрисе от щедрот самой Природы или она направляла ход безжалостной Судьбы, шла ей наперекор? И главный вывод: «ещё долго в нашем театре не повторится подобная артистическая судьба».

Книга построена не на последовательном разборе ролей (как в классических монографиях), но на этапах личностного роста героини. Главы имеют красноречивые названия: «Ермоловых и Комиссаржевских среди вас нет» (о годах учёбы в училище), «Сын таких родителей…» (о Евгении Симонове), «Исай» (об Исае Спекторе, директоре театра и её муже) и т.д. И каждая глава полна подробностей, каких не встретишь в одном источнике. Максимова собирала по крупицам атмосферу Щукинского училища и голоса людей, встретивших на его пороге Борисову-студентку. Скульптурно выступают из исторической дали живые типы 1940–1960-х годов, вахтанговские педагоги и режиссёры – Вера Львова, Александра Ремизова и важная, с лорнетом, Елизавета Алексеева, на всю жизнь любимый педагог Борисовой; мелькнул молодой Владимир Этуш, ещё не нынешний прославленный мэтр; входит на репетицию вечно парадный, празднично-накрахмаленный Рубен Симонов; а вот его сын, молодой Евгений Симонов, собирающий вокруг себя весёлые студенческие компании… Историческая ткань течёт из-под пера Веры Максимовой и окутывает своей иллюзорностью. И пока течёт эта кинолента, будто река времени, мы открываем почти пошагово и саму героиню, то, как собиралась её большая карьера.

Вера Максимова

Сложнейшую задачу реставрации разных эпох Вера Максимова проводит виртуозно! В таких случаях только опорой на актёрские воспоминания (зачастую непрочные) не обойтись. Надобен большой и самоотверженный труд театроведа, воссоздающий ушедшее по достоверным деталям, склеивающий их воедино из собственных знаний, подсказок коллег, всего культурно-исторического пространства. Здорово! Это школа! (Это мне отчасти напомнило по манере и по методике, как писала критик Инна Вишневская, близкая коллега Максимовой; несколько десятилетий они друг другом восхищались.)

Письмо плотное, при этом свободно рождающее яркие образные сравнения и исторически важные наблюдения. Из них мы понимаем, почему они так поступали в тех или иных предлагаемых обстоятельствах. А обстоятельства предлагались порой самые ужасные – делать выбор между людьми, лгать из чувства самосохранения, сказать горькую правду близкому человеку… В этих острых ситуациях, повторяю, Вера Максимова знала толк, она в них разбиралась дотошно, бывало, переоценивала актёра в контексте его поведения или поступка (о чём автор этих строк не раз с ней спорил). Но у иных пишущих подробности закулисья рождают светский репортаж. А у Максимовой из этих подробностей жизнь человеческая слагается. И порой само искусство строится.

«За это жизнью заплачено», – сказано на последних страницах словами самой Юлии Константиновны Борисовой. В этом пункте автор и её героиня, безусловно, нашли друг друга. Борисова, судя по книге, встречалась для разговоров с Максимовой, чего не делала практически никогда. Нет её интервью, нет публичных выступлений – в век повальной публичности. Поэтому записанная и приведённая здесь прямая речь актрисы читается откровением. Мы понимаем, что эти строки, дышащие подлинностью чувства, вдохновляли критика, она собиралась их осмыслить, но не всё успела… Готовые главы и отдельные фрагменты тактично свёл воедино Дмитрий Трубочкин.

Остальное довершило издательство «Театралис», успешно сотрудничающее с Вахтанговским театром, особенно с его музеем, и выпустившее за последние годы более десятка книг: это документалистика, автобиографическая проза, исследования, монографии, воспоминания. Собралась Вахтанговская библиотека, и с её появлением стал яснее их исторический путь. Книга о Юлии Борисовой – и по заголовку, и по сути – часть его. На этом пути переплелись и вера, и надежда, и любовь. И они по-прежнему манят нас к этой актрисе в её театральный дом на Арбат.

Александр Колесников

Мы давно знали, что Вера Максимова (1936–2016) пишет книгу о нашей замечательной актрисе Юлии Борисовой, как и то, что она никак не может её дописать. Ещё бы она могла! Каждый день – Малый театр, где работала заместителем художественного руководителя; Институт искусствознания в Козицком переулке и заботы о журнале «Вопросы театра», который она возглавляла; вечером – опять театр, любой из десятков, посещаемых в любую погоду. Она находилась в зале почти каждый день. Пересматривала спектакли, ей было не лень. С её опытом моментального распознавания театральной реальности она могла всё понять с первого просмотра. Но шла опять, даже если не собиралась писать о чём-то или о ком-то. Проверка себя – часть её методики. Звонить ей можно было только после одиннадцати-двенадцати ночи. И на следующий день она всё обсуждала по телефону. Её разговоры длились от 40 минут до часа. Она не жила вне театра, вне разговоров и споров о нём, вне встреч с людьми театра, – это её стихия, и только в ней, кажется, обретался смысл жизни. Она разрывалась между живым сценическим впечатлением и необходимостью спокойно осмыслить его в книге, статье, докладе.