Он прожил 83 года. Немало! Из них – почти 70 лет писал. Много! Получилось 79 томов. Очень много! Он писал всё. Романы, драмы, стихи, философские и теоретические труды. Впрочем, всем его работам можно дать одно условное название – «Отверженные». И обозначить одним эпиграфом: «Я всем поверженным и угнетённым друг». Хотя самого писателя вряд ли можно назвать отверженным и поверженным.

Виктор Гюго – из семьи наполеоновского генерала. С ранней юности – награды, литературные премии и… успех, успех. Член Французской академии, Национального собрания и Сената. В день его 79-летия во Франции объявили национальный праздник. В день смерти – национальный траур, на 10 дней!.. Счастливая творческая судьба. И при жизни, и после неё. И всё же… Личность творца – более чем противоречива. Творческая судьба ещё более парадоксальна. Он всю жизнь спорил сам с собой. Идеалист с реалистом. Романтик с прагматиком. Мечтатель с бунтарём. Философ с моралистом. Революционер с проповедником. Он хотел примирить непримиримое. И верил, что жестокость, подлость и зло можно победить милосердием. К отверженным.

И всё же Гюго отверженным не был. Его много публиковали, много восхваляли. И при жизни, что редкость, и после неё. Его много критиковали и много запрещали. Что не редкость. И при жизни, и после неё. Он не один раз платил и за блестящий талант, и за революционность суждений. «Революция не случайность, а необходимость... Она есть потому, что ей следует быть…» И это – не только его жизнь. И не только его творчество. Это – целая историческая эпоха. Французских революций и народных восстаний. Принадлежащих всему миру… Хотя он мог выбрать иную судьбу. Пышные королевские почести благополучного буржуа и благоуспешного пэра Франции. Но свернул на другую дорогу. Дорогу сопротивления. Которая привела его к изгнанию… И всё же он отверженным не был. Он потерял всё, но он сохранил честь. Вместе с ним сохранила честь Франция. И страна была ему всегда благодарна. Хотя врагов у писателя было немало. И при жизни, и после неё. И после неё, возможно, даже больше. Кто-то и до сих пор пытается принизить и осквернить его неоспоримый гений. Метко заметил Ромен Роллан: самый верный путь во Французскую академию – «втоптать в грязь Виктора Гюго».

В 1870 году он призвал народ к борьбе с пруссами: «Организуем грозную борьбу за родину... Защищайте Францию героически, с отчаянием, с нежностью!..» Этот страстный гневный призыв был услышан и спустя 70 лет – во время фашистской оккупации. Недаром в число своих главных врагов нацисты зачислили и Виктора Гюго. И снесли его памятник в Париже. Кстати, после войны памятник писателю не стали восстанавливать, а к 2000-летию Парижа поставили на его место модель фордовского автомобиля. Общество потребления победило общество гуманизма… Да и разве могли простить его буржуа, о которых он с таким отвращением написал в «Отверженных»: «В глубине их совести такой навоз, такая клоака, что от них шарахнется любая коровница, сморкающаяся в руку». И всё же Гюго отверженным не был…

В сентябре 1852 года его друзья устроили в Брюсселе банкет в честь романа «Отверженные». Гюго, взъерошив седые волосы, грустно говорит: «Одиннадцать лет назад вы провожали почти совсем молодого человека, сейчас перед вами старик. Волосы изменились, сердце – нет». Его пощадило время. И при жизни, и после неё. К тому же он не был отверженным… И где-то вновь, далеко-далеко, звонит колокол. И не только над собором Парижской Богоматери. И не только по Виктору Гюго. И «этот колокол отмеряет живым время, а мёртвым – вечность… Увы! Тем, кто лишён свободы, он тоже отмеряет вечность».