Кадзуо Исигуро, при упоминании которого в первую очередь принято сообщать, что он обладатель Букеровской премии за роман «Остаток дня», писатель с подвывертом. Потому что следом за трофейной осанной повелось упоминать, что каждый роман у него не похож не предыдущий. Так, уже названный «Остаток дня» являет собой житие английского дворецкого, а пристойно экранизированный «Не отпускай меня» – слезоточивую фантастику о клонах, интернатах и гуманности. Ещё одно немаловажное коленце в том, что японец Исигуро лишь этнический: о шести годах переехал в Англию и поневоле заимел стек и фетровый котелок. Вот и его «Погребённый великан» – книжка не без подвоха. Честное фэнтези с причитающимся разрезом глаз с порога начинает манерничать и всячески открещиваться от родни: не так, мол, воспитаны.
Фэнтезийная выработка в «Погребённом великане» – строго по документации. Отгрузив минимально необходимое количество огров, эльфов и ржавых кирас, Исигуро начинает заниматься тем, чем и пристало заниматься лауреатам Букеровской премии: ставит вопросы и старательно избегает ответов. Британский японец далёк от демиурговских замашек Толкина, так что дотошной проработанности вымышленного мирка в «Погребённом великане» можно не искать: всё совсем не об этом. Приключенческий сюжет развёртывается неспешно, волшебство предпочитает оставаться где-то за кадром, батальных сцен кот наплакал, и закачиваются они, едва начавшись. Даже имеющийся дракон – и тот сляпан сикось-накось. Что поделать, не те нынче времена.
Подвох в том, что место действия интересует Исигуро лишь как чистая абстракция. Посему все непреложные для жанра атрибуты он либо использует как театральный реквизит, либо выворачивает наизнанку: и рыцари тут донкихотского образца, и великаны не настолько материальные, как принято. В разреженном пространстве романа такие семантические кульбиты приобретают отчётливый символизм, и номинально приключенческая история, где герои и без того предпочитают действию разговоры и коллективную рефлексию, окончательно превращаются в притчу о любви, мести и коллективной вине. Написанную так, словно её в полудрёме рассказывает у костра седовласый латник.
Собственно, к тому, как это написано, – главная претензия. Диалоги никогда не были козырем Исигуро, но здесь Акела, кажется, промахнулся окончательно. И если угловато-выспренные пассажи у бивуака поначалу с пониманием проглатываешь, то куртуазную беседу перед смертельной схваткой поневоле начинаешь принимать за издевательское жеманство. Авторскую речь в свете этого можно было бы снисходительно назвать бесцветной, но иногда она настолько отдаёт канцелярскими кулуарами, что брать на душу грех нет никакого желания: пусть его отмаливает переводчик.
К счастью, всё это становится неважно, когда добираешься до последней главы. Исигуро возвращает себе привычную перспективу от первого лица и выдаёт такую коду, от которой мурашки-мурашки-мурашки. И наплевать, что десять минут назад роман мог казаться неловким и раздражающим. Британские Филемон и Бавкида находят то, что не могли не найти, на гладкой морской гальке. Они несусветно хотели бы стать деревьями, растущими из одного корня, но вот незадача – в Англии деревья преимущественно «Тайбернские».
Андрей МЯГКОВ