«Из всех европейцев, – утверждал Ницше (и совершенно справедливо), – живущих или когда-либо живших, – Платон, Вольтер, Гёте – я обладаю душой самого широкого диапазона» («Злая мудрость»). Я вспомнил высказывание великого философа, размышляя о кинопроизведениях Павла Лунгина. Он единственный европеец в современной российской кинорежиссуре (конечно, если не считать талантливой молодёжи). Говоря о европеизме, я подразумеваю длительную культурно-историческую память, которой обладает Лунгин. Эта искушённость не позволяет ему поделить явления мира на белые и чёрные, как у нас водится. Также европеизм Лунгина – это антагонизм духовному захолустью, это приверженность индивидуализму, когда в центр творчества поставлен человек, а не община, человек с его богатством и ущербом, с его высотой и низостью.
Самым знаменитым фильмом Лунгина является «Остров». Я помню время, когда много говорили об этом фильме. Помню, кто-то поднёс мне с трепетом, как величайшую ценность, официальный диск, называя картину гениальной. В центре киноповествования отец Анатолий, бывший в войну кочегаром баржи, пленённый, расстрелявший по приказу немецкого офицера своего собрата и тем спасший себе жизнь. Потом раскаялся, ушёл в монахи. Сиюминутный эффект от образа отца Анатолия очень сильный, но длительная психологическая убедительность отсутствует. Также я не преувеличивал бы масштаб актёрского дарования Петра Мамонова, замечательно и – увы! – ограниченно сыгравшего главного героя. Ни сценарист Дмитрий Соболев, ни сам Лунгин как режиссёр, ни Петр Мамонов не сумели обеспечить своего героя той мощью религиозной страсти, которая есть в отце Сергии (гр. Л. Толстой, «Отец Сергий»). Образ отца Анатолия очень яркий, но от этой Schrillheit («кричащая яркость», нем.) зрение быстро оправляется. Образ в целом удачный, но прямолинейный, склонный быстро забыться.
Между тем лучшее и самое важное в фильме – затронутая тема расового различия. Какие это поразительные кадры, когда режиссёр и мы, его зрители, вглядываемся в арийские лица германских военных и в простодушные, испуганные, непокорные лица советских моряков! Как не поддаться обаянию чистой расы! Как не содрогнуться от бесчеловечности её поступи и поступков!
Очень важная веха в творчестве Лунгина и вообще в истории российского кинематографа фильм «Царь» о личности и правлении Иоанна Грозного, великолепное и подлинное воплощение исторической реальности в художественной кинокартине. Режиссёр приблизил нас к наиболее реальному пониманию не только Иоанна, но всей отечественной истории.
Надо отдать должное Алексею Иванову, автору сценария, и самому Лунгину как соавтору, что они сумели в кровавом тумане, среди лоскутов событий, и судеб, и тел («разделение членов до полной телесной погибели», как призывал сладострастно Малюта Скуратов), из этого кошмара они сумели изъять цельный, мучительный, совершенный сюжет.
Большая удача, что митрополита Филиппа успел сыграть Олег Янковский. Минус в том, что у Петра Мамонова не оказалось достаточно сил на роль Иоанна, если только это не задумка режиссёра. Митрополит Филипп (Олег Янковский) каждым словом, каждым движением и взглядом превосходит деспота, дух его силён, неуязвим для облечённого немыслимой властью деспота. Столь же силён его племянник воевода Иван (роль исполнил Алексей Макаров). Сцена, когда Ивана терзают на дыбе, дабы он оговорил дядю, оклеветал своих товарищей-воинов, – сцена эта с художественной точки зрения могущественна и достойна быть вписанной в анналы отечественной кинематографии.
Павла Лунгина многие считают едва ли не русофобом. Но факты опровергают это. Ту силу русского характера, которую показал Лунгин, не всякому художнику-патриоту показать под силу. И вовсе не из художественной импотенции, а из неверия в свой народ, в его возможность ответить на любой вызов. Между прочим, русский «глубинный народ» (В. Сурков) и консервативнее, и либеральнее, и шире, и глубже любой идеологии. Поразительно, как отчётливо понимает это Лунгин, как живо он это чувствует.
Беспредельную злобу в народной душе и бескрайнюю доброту в ней режиссёр показал еще в 2000 году в фильме «Свадьба». Он стремился к этому и в «Братстве». Но судьба фильма трагическая. «У каждой книги своя судьба», – говорили древние. Они не знали киноискусства. К судьбам фильмов это также относится в полной мере. У «Братства» судьба бестолковая. Пример того, как талантливый художник может сам умалить картину, замысел которой был велик, дерзок. Воины-афганцы, депутаты Государственной Думы и прочие блюстители порядка опасались крамольного взгляда на эту войну, пожалуй, ставшую самой неоднозначной войной, которые когда бы то ни было вела Российская империя. Речь заходила даже о цензуре. Но она не понадобилась, Лунгин сам себя цензурировал. «Братство», как подраненная птица, тащится по земле, местами вскакивает, но никак не может взлететь. Вся фронда заключается в том, что брутальная, цветущая на крови тема тронута декадентским тленом.
Это другая излюбленная ипостась Лунгина-художника. Желание создавать культуру, отталкиваясь от прежних выдающихся образцов культуры, вполне понимая её основную цель – усмотреть и представить публике новые знания о духовном и душевном состоянии человека, что прекрасно удалось в постмодернистском фильме «Дама пик», где очень достоверно представлена вечная человеческая страсть к азартной игре. Но там, где война, там подобная художественная стратегия себя не оправдывает. «Братство» осталось в творческой биографии режиссёра невзрачной и, если быть честным до конца, в общем, неудачной страницей. Хотя это и лучшая кинокартина об афганской войне на сегодняшний день. Прекрасно исполнил роль молодого лейтенанта-правдолюбца Антон Момот. Конечно, ему ещё расти и расти, но о своём значительном художественном потенциале он уже заявил, как никто другой из игравших в кинокартине.
Лунгин не устаёт открывать новые таланты, а те, что «открыты», имеют возможность раскрыться, блеснуть новыми гранями. Вообще, Лунгин не смущается приглашать на съёмочную площадку актёров, превосходящих его по харизматичности. Отметим, что это отнюдь не азбучное правило в кинематографии. (Франсуа Озон, потомок гр. Толстого в кинематографии, например, не терпит в своих картинах кого бы то ни было, кто мог бы соперничать с ним в создаваемом художественном пространстве, как и гр. Лев Николаевич, художник-диктатор.)
Несомненно, лучший фильм Лунгина, самый совершенный в художественном отношении, – «Дирижёр». Невероятное чувство света и тени, белый снег в Подмосковье и знойная зелень в Иерусалиме. Усталая и чувственная еврейская молодёжь, осовремененный, упрощённый, но по-прежнему волшебный иврит. Извечная мечта о бессмертии… Боже мой, до чего это близко и дорого русскому просвещённому человеку! Если кто и вносит большое понимание в труднейший русско-еврейский вопрос, так это Павел Лунгин. Эта распря, это взаимопритяжение, – они, по Лунгину, не прервутся до скончания дней наших народов, и режиссёр учит благородству в этом сосуществовании.
От утилитарного подхода к искусству избави нас Бог! Ницше, которого мы вспомнили в начале и вспомним в конце, просто испепелил «мораль полезности» в искусстве. Но даже он не оспаривал воспитательную роль художника. Поэтому, не стесняясь и не кривя душой, я могу сказать, что внимательный просмотр картин Лунгина сделал меня – не побоюсь этого слова – лучше. Терпимее, человечнее. И это меня, немолодого скептика, едва ли не наизусть выучившего исполненные мизантропии тексты «Стены» Сартра и «Стужи» Бернхарда.
Художник Лунгин свою просветительскую и гуманитарную миссию выполнил превосходно.
Илья Кириллов
С Петром Мамоновым на съёмках «Острова» / Дмитрий Зверев / Итар-тасс