Ренат Харис
Пролог
Мы подвигов не ищем всякий час,
но мы готовы к ним
не ради славы:
сумеет отстоять любой из нас
и честь, и красоту родной державы!
Джалильцы!
Не померкнет свет сердец,
прекрасен подвиг ваш,
как вдохновенье!
Вы – мужества бессмертный образец,
ведь красота рождается в боренье!
Муса Джалиль:
Держу в руках свой смертный приговор…
Последней тропкой по странице вьётся
зловещий чернобуквенный узор…
На точке жизнь, как тропка, оборвётся…
Не верю смерти – жизни верю я!
Пускай минуты гибелью чреваты,
и сам я, и живая песнь моя –
ещё политруки, ещё солдаты.
На приговоре свой последний стих
пишу – и загорается страница.
Как от огня, от этих строк моих
отпрянет прочь палач, верней, убийца.
Не уничтожить песни огневой!
К последней муке жизнь зовёт сурово,
но знаю, что воротится домой
мой приговор – сжигающее слово!
В нём – сила товарищей моих,
мощь духа, свет надежды,
пламя жизни,
в нём – верность и неукротимость их,
готовность умереть за честь Отчизны!
Гайнан Курмаш:
Щипцами пальцы мне ломал палач.
Орал, побагровев от раздраженья:
«Кто заразил нас гнилью неудач?!
Кто в рейх занёс заразу разложенья?!»
Да, это я –
от пыток весь седой,
успел я кровью плюнуть в ваши рожи:
той кровью, как серебряной водой,
микробов лжи и смерти уничтожив…
Кровь татарина –
огненная кровь!
Своей болезни ты не понимаешь:
как правде и любви ни прекословь,
ты не гниёшь, фашист, –
живьём сгораешь!
Останешься ты копотью, золой,
пятном на прошлом – чадным, вездесущим,
его мы можем вывести долой,
чтоб проявиться не смогло в грядущем!
Ты слышишь голосов грядущих гром?!
Вот-вот по швам все подземелья треснут…
Пусть радуются пушки – а потом
Земля и человечество воскреснут!
Абдулла Алиш:
Чтоб враг не забывал сиянья дня,
на пол бетонный уложив кастетом,
пытали светом яростным меня,
хлестали по глазам горячим светом.
Как алый уголь раскалился взгляд,
кровь заискрилась болью исступлённой,
кипели слёзы…
Мир сиял, как ад,
до белого каленья раскалённый.
На суше, в небесах и на воде
сверкающий, лучистый и приветный
свет, человеку надобный везде, –
фашист избрал орудьем пытки смертной.
На зренье наступает чёрный мрак,
и – словно ночь сама темнея рядом,
бахвалится своим весельем враг…
А я его растлеваю взглядом.
Враг не увидит слабости моей!
Я не обмякну, не заплачу глухо.
Как в раннем детстве, верю всё сильней
я в сказочную мощь и силу духа!
Струится свет в глаза, который час,
уже невыносима пытка эта,
но даже чадом обгоревших глаз
я не запачкал Долга, Правды, Света!
Фуат Булатов:
И свет в душе, и сердца гневный бой
убить отчаясь пытками другими,
раздев до нитки, в камере сырой
нас заперли босыми и нагими.
Запястья костенеют в кандалах,
цепями сводит ноги… Холод стали…
«А это вам – взамен ночных рубах!» –
фашисты нам с ухмылками орали.
Мы, снег жуя, росли.
Дурной язык
лип к ледяному топору бывало.
Но что в застенке так мороз велик –
додуматься мозгов недоставало.
В кровь проникает холод от камней,
кровь застывает…
Прикоснёшься к стенам –
они тепло сосут, и всё сильней
лёд смерти замерзает в теле бренном.
Тогда фашист приходит, чтоб «спасти»,
чтоб ты, предав Отчизну, жил с позором.
С его глазами, где позор в чести,
сшибаюсь я своим промёрзшим взором –
вот так с клинком сшибается клинок,
рождая искру…
– Не продам Отчизны!
Ведь мы из тех, кто в мёрзлом мраке смог
возжечь из искры пламень светлой жизни!
Ахмет Симай:
Я падал так, что твёрдый пол кричал,
когда меня ударом с ног сбивали.
Когда ж в ответ на боль и кровь смолчал,
они меня пытать едою стали.
То белый хлеб, то супа аромат –
пустой живот едва ли не взбесился:
с него что спросишь? Сам я был бы рад,
когда бы вовсе живота лишился.
Едой давно уж нас не обмануть,
мы голод побеждать привыкли с детства,
мы за еду не продавали суть,
голодовать – испытанное средство.
Священней хлеба что на свете есть?
Но тот, кто продавал за хлеб от века
и мать, и друга, и Отчизны честь –
носить не может званье человека.
Не уморить вам голодом меня:
хоть пытка хлебом –
пытка страшной силы.
Хлеб победит – паду, себя кляня.
Дух победит –
восстану из могилы!
Фуат Сейфульмулюков:
В отчаянной грязи запачкав речь,
Отчизну потчуй этой речью смрадной:
себя от смерти сможешь уберечь,
что гордо ухватила лапой жадной!
Кто, Родину унизив, счастлив стал?
Кто, грязь бросая, сам не замарался?
Он в памяти Отечества пропал,
нечистой тенью навсегда остался…
Есть грязь словес – на самый светлый лик
она летит тенями чёрной ночи…
Но – Родина… Скорее свой язык
я откушу, когда терпеть нет мочи:
пускай в мой самый невозможный час
язык продленья бренной жизни ради,
во имя плоти душу не предаст,
молить врага не сможет о пощаде!
Гариф Шабаев:
Чем жить в плену – отрадней умереть:
на совести мы не потерпим пятен.
Предательству предпочитаем смерть,
врагам, и тем наш скорбный путь понятен.
Тюремщикам нужны живыми мы,
ведь тайну сохранили мы доныне.
В наручниках, с охраной, из тюрьмы
везут нас «на прогулку» на машине…
…Играют дети…
…Девушки….
…Цветы…
Жена и дочка вновь перед глазами.
Я жить хочу!
Где путь из маеты,
обильный кровью, стонами, слезами?
Где путь прямой в Отечество моё,
к семье?
…Измена?!
Топором сверкая,
палач, скорей прерви житьё-бытьё,
где в голову приходит мысль такая!
Чем жить в плену –
отрадней умереть.
Воспоминаньем добавляя муки,
семья, не становись мне пыткой впредь!
С ума схожу от горя и разлуки.
Зиннат Хасанов:
Белей, чем саван, волосы, белей…
Вулканом тлеет дух, ища прощенья…
Позоря песни Родины моей,
враг снова разжигает пламень мщенья!
Ветра Отчизны пели мне мотив,
щемящий душу в горькой с ней разлуке, –
враг петь заставил, голос превратив
в орудье новой пытки, новой муки.
Без передышки пой! – такой приказ.
Надсело горло. Голос искалечен.
Но я спою ещё! – и в этот раз
палач не будет в чувствах так беспечен:
гимн Родины!.. Как били! – дотемна…
Белеет голова, но знайте, братья, –
не саваном отбелена она,
пыланьем белым моего проклятья.
Рахим Саттар:
На Родину несу святую весть
о братьях, что в плену остались ныне:
живут средь них присяга, долг и честь,
живут, сражаясь даже на чужбине.
Фашизм нас проглотил, и он сродни
чудовищному злобному дракону,
сейчас в его утробу изнутри
мои друзья закладывают бомбу.
Грозна их ярость, воля так сильна,
что нет её сильней во всей Вселенной!
Но светлому грядущему нужна
святая правда о борьбе священной!
Я весть о них несу в родимый край:
не донесу – всё ближе чую травлю!
Топь предо мной… За мной –
овчарок лай…
Плечо пробито – лжи я не исправлю!
Патронов нет… Кинжал не удержать…
Кто правду донесёт родному краю?
Что делать мне, скажи, Отчизна-мать?
Всё глубже я в трясине увязаю…
Абдулла Батталов:
Души продажной я не разглядел:
случайно указал на кончик нити.
Где угрызеньям совести предел?
Душа и сердце, вы в огне горите!
Как вы могли простить меня, друзья?
Зачем здоровье мне – прочнее стали?!
На палачей набрасывался я:
как петлю – руки с шеи отдирали.
Повесят, расстреляют пусть скорей!
Пусть на ремни язык мой пустят длинный!
Все пытки этих нелюдей-зверей
не стоят пытки совестью бессильной!
Душа моя не распростилась с телом…
Но отдавать всегда учил Джалиль
последний вздох – борьбе
на свете белом!..
Ахат Атнашев:
Чу, капает горячая роса
с горючей, мной самим взращённой ивы…
Не плачь, эни*…
Сквозь горы и леса
весть донесётся – будем терпеливы.
Ведь если слёзы свету показать,
то сбудется старинная примета:
заплачет Солнце, если плачет мать,
а нам не нужно
хмурого рассвета.
Нам ясный нужен свет:
пусть Солнце впредь
звенит, как смех ребёнка, колокольцем.
За это мне не страшно умереть,
но умереть – как жил я – комсомольцем!
Знай, матери погибших за страну –
опора правды, верности и чести.
Грядущим поколеньям про войну
ты расскажи, и пусть растут
без лести…
Мне выпало счастливое житьё:
солдатом быть до роковой минуты!
Проклятьем счастье кончилось моё:
не разорвать мне вражеские путы.
* Эни – по-татарски мама.
Салим Бухаров:
Беднягами не называйте нас!
Да, жертвы вероломства,
да, нещадно
в глухом застенке смерть глядит на нас,
кровавым топором играя жадно.
Беднягами не называйте нас!
Мы – гимн
прекрасной и трагичной жизни.
Двенадцать раз пробьёт наш смертный час,
но в ритме сердца яростной Отчизны!
Мы – не из камня…
Ужасает смерть…
Но и она нависла только тенью.
Солдат советский может умереть,
чтоб жизнь отдать другому поколенью!
Исчезнет запах крови, земляки!
Ворвётесь вы в палаческий застенок,
не избежать карающей руки
всем, кто хотел смеяться напоследок!
Отчизна, как былинный исполин,
воздвигнется для мира и для счастья,
родным просторам гор, лесов, долин
она раскроет щедрые объятья.
Найдутся те, кто станет ей грозить…
Но кто бы издалёка не грозился,
смогли мы –
даже смертью –
возразить
всем, кто в выборе нашем усомнился!
Эпилог
Мы подвигов не ищем всякий час,
но мы готовы к ним
не ради славы:
сумеет отстоять любой из нас
и честь,
и красоту родной державы!
Джалильцы!
Не померкнет свет сердец,
ваш подвиг жив на многие столетья!
Вы – мужества бессмертный образец,
ведь красота,
она и есть – бессмертье!
Перевёл с татарского Равиль Бухараев