200 лет со дня рождения Винцента Дунина-Марцинкевича – драматурга, поэта, просветителя, первого белорусского профессионального писателя
Нам далеко не всё известно о жизни зачинателя новой белорусской литературы Винцента Дунина-Марцинкевича. Многие биографические данные о нём затерялись во времени, растаяли, как следы птичьих крыльев в огромном небе. Но всё-таки попробуем вглядеться…
Первый след мы найдём в метрической книге Бобруйского парафиального костёла, где осталась официальная запись на латинском языке: «Лето господне 1808 генваря 23 дня, я, Игнат-Якуб Далива-Садковский, прелат, кантор минский, каноник Житомирской кафедры, доктор философии, красносельский настоятель, окрестил самою только водою по опасности жизни ребёнка, наречённого двумя именами Винцент-Якуб, родившегося в вышеуказаный день. Сына благородного Яна Марцинкевича, подчашего новогрудского, и Марцианы из Недзведских…»
Ребёнок, вероятно, родился слабым: крестили по неполному обряду – «самой только водою по опасности жизни ребёнка». Но мальчик оказался живучим, сумел «зацепиться» в этом мире. И зазвучала с того памятного дня под крышей панского дома на фольварке Панюшковичи, который 
арендовал старый Ян Марцинкевич, колыбельная песня:
Прыляцелi ryci
Ды з Белае Pyci,
Селi ля крынiцы,
Каб папiць вадзiцы.
Может, и не эта песня звучала, но была она именно той, которая остаётся в сердце на всю жизнь…
Будущий писатель, видимо, рано остался без родителей. Об этом он упоминает в прошении, адресованном в депутацию по родословному разбирательству, в котором пишет: «С детства оставшись сиротою, при нерадивой родне я совсем не имел никого, кто бы занялся делами нашей родословной».
О «нерадивой родне» писателя нам сегодня мало что известно, но об одном из родственников, дяде по материнской линии Станиславе Ивановиче Богуш-Сестранцевиче, сведений вполне достаточно. Он был не только важным духовным деятелем, но и крупным учёным-лингвистом, историком, избирался членом Российской академии наук в Петербургской медико-хирургической академии. Именно этот единственный родственник принимал очень деятельное участие в воспитании племянника.
Три года молодой панич из Панюшковичей учился в начальной школе поветового Бобруйска. Потом – в виленской базилианской коллегии, или, попросту, в бурсе. И, наконец, поступает в Петербургский университет (по другим сведениям – в Виленский) на медицинский факультет. Но учится недолго, уходит со второго семестра в 1827 году.
Свой уход из медицины объяснял потом излишней впечатлительностью: на первом же сеансе в анатомическом кабинете потерял сознание при вскрытии трупа. Но уходу можно найти и другое объяснение. В 1827 году умер девяностопятилетний Станислав Богуш-Сестранцевич. Не стало того доброго крыла, которое на протяжении многих лет укрывало от непогоды, давало тепло и защиту. С тех пор начинается самостоятельная жизнь Винцента Дунина-Марцинкевича.
Если верить одной из ранних биографий писателя, первым его чиновничьим местом была должность секретаря у некоего пана Барановского в виленской конторе. Но не этим вошёл пан Барановский в биографию будущего писателя, а тем, что последний «выкрал» у своего работодателя несовершеннолетнюю дочь, с которой тайно обвенчался декабрьской ночью 1831 года. После этого продолжать службу у разгневанного тестя было уже невозможно. Надо было искать новое место…
Таким местом стал Минск. Свою минскую карьеру Дунин-Марцинкевич начал с должности консисторского служащего, которую вскоре меняет на должность межевого землемера. Однако, поскитавшись по губернии, при своём не очень крепком здоровье, предпочитает снова вернуться в консисторию, но уже на должность переводчика костёльных актов, а через некоторое время занимает должность архивариуса.
В 1840 году Винцент Дунин-Марцинкевич собирается с семьёй – женой и дочерью Камиллой – ехать в Карлсбад на воды; уже выправляются заграничные паспорта, но выпавший случай заставляет изменить планы. Собранные деньги идут на покупку небольшого фольварка Люцинка в сорока верстах от Минска. Это было не только выгодное, но и очень желанное приобретение. Небольшая усадебка на пригорке, среди поросшего лещинником луга, неподалёку от чистоструйной Ислочи, напоминала родной уголок, где прошло его детство.
Освободившись от службы, Дунин-Марцинкевич смог полностью посвятить себя литературному творчеству.
От ранних сценических произведений Винцента Дунина-Марцинкевича остались одни названия: «Состязание музыкантов», «Чудодейственная вода», «Рекрутский еврейский набор». Правда, о последнем мы знаем несколько больше благодаря небольшой рецензии, помещённой в одном из сентябрьских номеров русскоязычной газеты «Минские губернские новости», где, кроме краткого пересказа содержания, сообщается о том, что «сочинитель Марцинкевич сыграл свою роль лучше всех…».
Первым литературным произведением Винцента Дунина-Марцинкевича, получившим широкую известность, стало комедийное либретто оперы «Идиллия» (Sielanka), написанное в 1842-1844 гг. Ему и суждено было стать первой книгой Дунина-Марцинкевича, увидевшей свет в виленской типографии Юзефа Завадского в 1846 году.
«Идиллия» – произведение двуязычное. Паны в ней, как и в жизни, говорят по-польски, мужики – по-белорусски. Окрылённая музыкой известного польского композитора Станислава Монюшко, она в 1852 году несколько раз шла на сцене Минского городского театра в постановке музыкально-драматического кружка и пользовалась неизменным успехом. Белорусское, «хлопское» слово не только не «унизило» произведение художественно, но и придало ему живость и выразительность.
Первую большую беду принёс 1854 год. В мае умерла жена писателя Юзефа Барановская, оставив на руках вдовца четырёх дочерей и сына. Обременённый душевной подавленностью, бытовыми неурядицами и навалившимися заботами, Дунин-Марцинкевич ищет отдохновения в творчестве. В это время он активно работает над «Гапоном». Писалось достаточно быстро, с тем внутренним напряжением, когда нужно что-то сделать ко времени. Как будто чувствовал, что такое время близко.
18 февраля 1855 умирает Николай I. Буквально через несколько дней после смерти царя цензор даёт письменное разрешение на печатание сборника «Гапон». В сборник вошли, кроме одноимённой стихотворной повести, драматургическая сценка, тринадцать стихотворений на польском языке и два на белорусском.
В том же 1855 году было разрешено издание «Вечерниц», в следующем – «Интересно? – Прочти», годом позже – «Белорусского дударя»…
И посыпались, как с неба,
«Дожинки», «Гапон»,
«Вечерницы».
Так скажет о том «звёздном миге» белорусской литературы Янка Купала.
Однако это не было даром небес. Был многовековый труд народного духа, его материализовавшееся самосознание, громогласная заявка «людьми зваться». Но, с другой стороны, зарождающаяся белорусская литература шла как бы «сверху» – от тех, кого простой люд привычно называл «панами». Ей, литературе, ещё нужно было создавать своего читателя, одновременно с единым литературным языком поднимать культуру забитого сельского народа.
И Дунин-Марцинкевич отлично понимает это и сам, где может, заявляет о просветительской направленности своего творчества: «Живя среди народа, разговаривающего по-белорусски, пронизанный строем его мыслей… решил я для поощрения его к образованию в духе его обычаев, преданий и умственных способностей писать на его собственном наречии…»
Но именно за это стремление писать на наречии народа Дунин-Марцинкевич и подвергся нападкам с двух сторон: царских властей и польской шляхты. С одной стороны – его творчество препятствует «возбуждению в народе сознания, что он русский»; с другой – он «насаждает среди сельского люда провинциализм».
Но в своём подвижничестве Винцент Дунин-Марцинкевич не был одинок. Большую поддержку оказывал Белорусскому Дударю его друг, польский поэт Владислав Сырокомля (Людвиг Кондратович). В своих доброжелательных рецензиях на книги Дунина-Марцинкевича он писал: «…Марцинкевич первый взял в умелые руки белорусскую дуду нашего народа, добыл из неё песню, а хатнее эхо повторило. Пусть же автор не устаёт в своём благородном усилии воспитывать народ, пусть будет светлой его голова и возвышенным сердце, когда он выбирает будничные предметы своих рассказов… Поэзия, белорусская, является ареной г. Марцинкевича – пусть он держится за неё, как настоящий гладиатор».
И Дунин-Марцинкевич не уставал и держался. Продолжал активно писать, приезжал в Минск или сам приглашал гостей к себе в Люцинку – он был душой кружка единомышленников, которые своей деятельностью будили интерес к белорусской литературе. Он жил счастливым чувством своей необходимости и пользы. А может, это счастливое чувство было счастливым потому, что было освещено мягким светом поздней любви? Мы не знаем, какой она была, эта пани Гружевская, на которой женился Дунин-Марцинкевич в 1858 году. Черноглазой «полной жару» судейской вдовой, чей образ промелькнул в стихотворном рассказе «Литературные заботы», или бедной шляхтянкой, почти мужичкой, пришедшей доброй матерью к его детям? Всё равно. Именно она стала верной спутницей Белорусского Дударя до конца его жизни, деля с ним и радость, и слёзы…
А печального впереди было гораздо больше…
Последняя «звёздочка» книжного «звездопада» сверкнула на небе белорусской письменности в 1853 году. Это были две главы поэмы великого польского поэта Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», с любовью и тщательностью переведённые на белорусский язык Дуниным-Марцинкевичем. Лишь отдельные экземпляры книги попали к читателю. Вся часть уже отпечатанного тиража была предана огню по приказу спохватившихся чинов цензуры с официальным предлогом – книга отпечатана латинским шрифтом.
Эта «звёздочка» вспыхнула костром, испепеляющим печатное белорусское слово, который ещё чётче отразил наступившую темноту. До самого 1891 года…
На территории Польши, Литвы и Белоруссии в 1863 году вспыхнуло вооружённое восстание. 631 раз сходились царские войска и повстанцы в коротких ожесточённых схватках. Убитых повстанцев никто не считал. О собственных потерях царское правительство не распространялось. 10 марта 1864 года в Вильно на торговой площади Лукишки при многочисленном стечении народа был казнён через повешение руководитель восстания в Белоруссии и Литве Кастусь Калиновский. Такому же наказанию было подвергнуто ещё 395 человек в разных городах и в разное время. Тысячи пошли по этапу в Сибирь, были высланы в глубинные губернии России. Одной из высланных была и старшая дочь Винцента Дунина-Марцинкевича – Камилла. Но ещё большее количество арестованных ждало решения своей участи в переполненных тюрьмах. Среди них был и Дунин-Марцинкевич.
Больше года провёл он в минской тюрьме, называемой в народе Пищаловским замком, ожидая решения Временного полевого аудиториата. Услышал он это решение в рождественские коляды, в канун нового 1865 года. В нём говорилось: так как «в имении Марцинкевича хранились революционные гимны, а семейство его принимало деятельное участие в происходивших в крае политических демонстрациях, то, согласно с мнением минского губернатора, Марцинкевич виновен в том, что он воспитывал семейство своё не в духе преданности правительству, вследствие чего и сам не может считаться вполне благонадёжным в политическом отношении…».
Преклонный возраст защитил Дунина-Марцинкевича от ссылки в Сибирь, но не спас от разорительного штрафа и строгого полицейского надзора… Ещё девятнадцать лет проживёт он в своей обесцененной штрафами Люцинке, не смея никуда из неё отлучаться.
Это было тяжёлое для белорусской литературы время. Лишённый возможности издаваться, Винцент Дунин-Марцинкевич по-прежнему продолжал писать. Из написанного в то время до нас дошли два драматургических произведения – прекрасная в своей комедийно-критической завершённости «Пинская шляхта» и немного резонёрские «Залёты» («Сватовство»), а также написанная на польском языке дневникового содержания поэма «Из-за Свислочи, или Средство от бессонницы». Остальное, видимо, сгорело вместе с конторским сундучком в пожаре 1886 года, когда вся Люцинка выгорела до основания.
Но это уже после смерти Винцента Дунина-Марцинкевича.
Умер он рано утром 17 декабря 1884 года.