Людмила Рублевская родилась 5 июля 1965 года в Минске. Здесь же окончила архитектурно-строительный техникум. Начала учёбу в Литературном институте имени Горького, продолжила на филфаке Белорусского государственного университета, который окончила в 1994 году. Сейчас работает литературным обозревателем газеты «Беларусь сегодня».
Автор сборников стихотворений «Шаги на старых лестницах», «Замок лунного сейва», «Над замковой башней», «Балаган», «Рыцарские хроники», «Шиповник для пани» и других, прозы «Старосветские мифы города Б», «Сердце мраморного ангела», «Перстень последнего императора», книг сказок для детей «Приключения мышки Пик-Пик», «Корона на дне омута», сборника исторических эссе «Беседы о философах». Кроме того, перу Людмилы Рублевской принадлежат романы «Золото забытых могил», «Пляски смерти», «Убить негодника, или Игра в Альбарутению», мистическая повесть «Ночи на Плебанских мельницах». Выступает в печати как критик и литературовед. Произведения Людмилы Рублевской переведены на русский, немецкий, английский, французский, польский и другие языки.
***
Жизнь – это сон… И я могу проснуться.
Но явь ли там иль только новый сон,
Где письма к Богу, свёртываясь, жгутся
И руки греет у огня Харон?..
Поэт из камня – там, где мёрзнет площадь.
Поэт живой?
Ищи его, зови…
А Свислочь камни вечные полощет
Дворцовых стен, где лучше – не живи.
Жизнь – это сон…
Не может быть, чтоб явью
Был город серый серого же дня…
И лестница, что приближает к славе –
Из слов, в которых
Не было меня.
Жизнь – это сон…
Немыслимый для жизни,
Где колыбель, как гроб, уже видна.
Но всё живёт, живёт моя Отчизна.
И явь лишь там, лишь там, где есть Она.
Однокурсники
Мы знали: до весны ещё далёко,
Что трудно жить, что надо бы учесть:
У нас камней на каждого пророка
Достаточно… И всё ж остались здесь.
Да, здешние романтики, поэты…
Меж вересковых пустырей, болот,
Где вновь охота дикая по следу
Всё мчит и мчит, ломая тонкий лёд.
Мы знали, что шиповник наш невинно
Не красный, а кровавый прячет след
И что из пущи тропкою звериной
К нам никакой не выйдет инсургент.
Волшебной пани съехала карета,
Колёсный путь лишь память и найдёт…
Всё те же мы – романтики, поэты.
Мы – здешние,
И Беларусь – живёт.
***
Метель собою хочет спрятать
Всё в чёрном городе моём.
Такая ночь – что только плакать…
И знаю, знаю я – о чём.
Нет, не найти живой травинки,
Не изменить мне этот свет.
Всё бьются мокрые снежинки
В мой заоконный силуэт.
Мечты всемирной
Чёлн мой тонкий
Не нужен мне уже самой.
А что стихи?
Слова – и только…
Ступеньки Вечности земной.
***
Спасенья хочешь от своей беды?
Разжечь костёр попробуй постараться.
И волосы любимого меж пальцев
Пускай текут, как струи у воды.
Спасенья хочешь? Ну, тогда изволь
Разлиться, словно свет, меж чёрных теней.
В твоих мечтаньях и в самих мгновеньях
Попробуй затаиться, будто ноль,
Чтоб вдруг взорваться, огненно светиться
И всё отдать мгновению сейчас.
Спасенья хочешь? Надо покориться
Тому, что Время требует от нас.
Портрет бабушки
Простите, паненка, в нарядах шляхетских,
невинных,
С пробором, белеющим в гладких,
как лён, волосах.
Вы были с гостями пристойно,
приветливо чинной,
И мысль о любви навевала вам
радостный страх.
А мне же от вас ничего не оставили воды,
Стремливые воды моей родословной реки.
Крахмальные юбки пелёнками сделали годы,
Накидку из кружев сменяли на ложку муки.
А руки, умевшие ласково клавиши гладить,
И крестиком шить,
и латинские книжки листать,
Потом научились с бедняцкой работою ладить,
И внукам почти ничего не смогли передать.
А в церкви, как вы, я сумею ли стать на колени
Так искренне, просто?
Иль маузеру в глаз заглянуть?
Смогу ль, не бледнея,
в отважное жизни мгновенье
Кому-то серёжки свои золотые швырнуть?
Простите, паненка,
в наряде шляхетском и строгом,
Я знаю, что вы не такой представляли меня,
Но связь-то меж нами оставлена
всё-таки Богом, –
И ваш потемневший портрет –
на стене у окна.
Поэтому я и пишу эти странные строки,
Поэтому горестно мне среди шумных
обычно друзей.
И дом наш, как башня,
что в замке стоит одиноко.
И мову себе выбираю одну
среди родственных ей.
Друг, который страдает о славе
Да, нас поднимут всё же. Как штандарты.
Восславят. И в глубокий бросят дол.
Ты не живёшь – мечты твои азартны.
А время всё ступает, словно вол,
По черепкам, по красно-чёрным вазам.
Засеять борозду – как лечь костьми.
Кто под копыта не попал ни разу, –
За славу не боролся меж людьми.
Ах, как нам невтерпёж для интереса
Над головами чьими-то взлететь
Под небосвод, как баховская месса,
И перепутать суету и смерть.
Как хочется хотя б минутной силой
Нам в небо постучаться… Друг ты мой,
Путь к небесам начнётся над могилой.
Живой поэт – он как живой герой.
Он только тень своей посмертной славы
Иль вспышка перед мраком забытья.
И чахнут все слова, как будто травы,
От невозможной жажды бытия.
***
Жить для того, чтоб слушать шум дождя…
Ты скажешь, мало? Ну а мне – довольно.
Ведь в мире этом хохота и боли
Представить лучшей участи нельзя.
Стремишься вверх – придержат за полу
И скажут, что спасают от соблазна.
Слова у них безжалостны в пылу,
Укусами порой целуют праздно.
А дождь судьбу опять куда-то снёс,
Хоть все его порывы так невинны…
А в мире снов и невозможных грёз
Цветёт миндаль и зреют апельсины.
И можно просто петь здесь обо всём
И не страшиться, кто и как воспримет.
Пусть возвратится без руна Ясон, –
Ему друзья сочувствуют поныне.
***
Забудут нас непоправимо рано,
Как мы забыли – так забудут нас.
И след земной наш заживёт, как рана,
Как чей-то заживает вот сейчас.
Не задержаться стихотворным перлом.
Окажется, портрет написан зря…
Кто был последним – тот не станет первым.
И первого однажды съест земля.
А я опять над пыльной книгой слепну
И думаю о том, что прячет страх.
Я разбираю тонкий почерк неба
В листвою запорошенных следах.
Я Памяти служу, как служат Храму.
Меж мной и прошлым – всё, что быть могло.
Как лёгкий дождь всё тот же, тот же самый –
Архангела прозрачное крыло.
Перевод