КНИЖНЫЙ РЯД
Лучшие пьесы 2006 года: Сборник. – М.: НФ Всероссийский драматургический конкурс
«Действующие лица», 2007. – 434 с.
Пьесы теперь не пишет, кажется, только самый ленивый. Если судить по количеству регулярных драматургических конкурсов, проводимых в настоящее время на территории РФ, то производство ремарок и диалогов стало едва ли не одним из самых главных отхожих промыслов россиян. На посторонний взгляд такая активность может свидетельствовать о том, что театры наши расхватывают свежеиспечённые отечественные драмы и комедии, как горячие пирожки. Но нет – репертуарные афиши, как и в прежние времена, пестрят в первую голову спасительной классикой. Да и к современной зарубежной драматургии режиссёры обращаются в целом, кажется, с несколько большей охотой. Почему? Об этом – ниже. Но как бы то ни было, невзирая на ярко выраженные особенности национальной сценической ситуации, организаторы и пропагандисты широкого процесса драмаписательства по-русски продолжают активно смущать малых сих, кружа головы обещаниями денежных премий, немедленных постановок и – главное – громкими, будоражащими умы (и куда как правильными по большому счёту) заявлениями о том, что основной их целью является поиск «ТЕКСТА для театра». Такого, что сумеет «осовременить ТЕАТР».
Эти высокие, уже за счёт одного только графического написания, тирады принадлежат идеологам конкурса «Действующие лица» – одного из наиболее солидных драма-хантерских (по аналогии с хед-хантерскими, то есть занятыми охотой за светлыми головами) предприятий последних лет, вручающего одноимённую Всероссийскую премию. Выглядит всё более чем серьёзно. С одной стороны, Московский театр «Школа современной пьесы» в качестве основного учредителя (плюс несколько авторитетных СМИ-соучредителей для пущей весомости), поддержка ФАККа, в том числе и финансовая, которая, конечно же, меркнет на фоне одного только упоминания генерального спонсора – ни много ни мало РАО «ЕЭС России». С другой – полторы тысячи пьес, присланных начиная с 2003 года «из городов России, ближнего и дальнего зарубежья».
А судьи кто!.. Сплошь персоны выдающиеся. Так, жюри прошлогоднего конкурса возглавляла Чулпан Хаматова, а под началом у неё трудились в том числе Евгений Гришковец, Алексей Казанцев, Евгений Миронов, Альберт Филозов. «Действующие лица», что особенно важно для конкурсантов, не ограничивают свой ежегодный лов раздачей призовых слонов да выкладыванием присланных текстов на интернет-сайте – они и сборник издают, в котором публикуются пьесы-лауреаты и ещё несколько особо приглянувшихся текстов. Книги эти выходят под титулом «Лучшие пьесы года», что, согласитесь, звучит выразительно и многообещающе и даёт все основания «театрам, библиотекам, творческим организациям, а также широкому кругу читателей», коим эти издания адресованы, согласно издательской аннотации, впадать в подобие священного трепета.
Однако попробуем, абстрагировавшись от груза авторитетов и кичливых дефиниций, что называется, просто почитать, держа в уме мысль о потенциальных возможностях «осовременивания театра». Перед нами «лучшее» за 2006 год – произведения, премированные и выделенные из огромного конкурсного самотёка. Имеются как вещи, написанные маститыми и популярными литераторами, так и опыты дебютантов, совсем юных и только начинающих свою драматургическую карьеру.
Третья премия. Автор Коба Цхакая (Тбилиси). Название – «В поисках реальности с пультом от телевизора», с подзаголовком «Плагиат чистейшей воды для нервных и для империалистов». Не станем иронизировать по поводу шансов на включение в репертуар какого-нибудь российского театра пьесы, таким образом именующейся, – название в конце концов можно и сменить. А вот со всем остальным сложнее. Одна из многочисленных развёрнутых ремарок: «Левон подходит к Омару слева и берёт кинжал из его правой руки. Омар опускает правую руку, левая – поднята. <…> Фитанторов подходит к Омару справа и берёт другой кинжал из его левой руки. Омар опускает левую руку. Фитанторов отходит направо…» И так далее ещё строк на двадцать. Когда же наконец все эти пластические упражнения с кинжалами, иссякнув, сходят на нет, Фитанторов, бросившийся на Левона «с протяжным кровожадным криком», который драматург Цхакая не поленился фонетически воспроизвести – Аахгррррх! – «падает, ударяется головой об пол» и умирает. «Умер», – констатирует Леон.
Вся сия, не побоюсь этого слова, беккетовщина – запоздавшее лет этак минимум на двадцать, весьма унылое повторение задов абсурдистской классики, знакомый неуёмный порыв к скрещению французского с нижегородским (в данном случае с закавказским) – оставляет довольно тягостное и трудноперевариваемое «послевкусие». Невзирая на заложенный между репликами смутный «острополитический» подтекст, а может быть, наоборот, благодаря ему. Надо полагать, именно за этот подтекст, да ещё в знак протеста против введения эмбарго на «Боржоми» труд грузинского соискателя и премировали. По крайней мере других объяснений такого шага у нас нет.
Вторая премия. Здесь ситуация принципиально иная. Людмила Улицкая недаром ходит у нас сегодня чуть ли не в главных бытописателях расейской жизни – умеет писательница «болевую» и, что немаловажно, выгодную точку нащупать, с виртуозной лёгкостью играет на сентиментальных чувствах (притом эффектно драпируя их в «белые одежды» высокодуховных размышлений о «почве и судьбе»), может в нужных местах и жёсткого драматизма поддать. Вот с драматическими умениями у беллетриста дело обстоит чуть хуже – и посему в своём «Русском варенье», создававшемся, как то следует из заключительной строки, на маршруте «Нью-Йорк–Москва–Берлин», Улицкая обращается к порядком поднадоевшим уже постмодернистским перепевам чеховских пьес. Живут себе в начале ХХI столетия «в дачном академическом посёлке» члены семьи покойного большого советского учёного – живут плохо, некрасиво, бедно, скандально, с многочисленными скелетами в многоуважаемых шкафах и наглядно демонстрируют всем своим повседневным существованием полнейшую степень социального, да и нравственного вырождения. При том что являются не просто литературными наследниками героев «Вишнёвого сада», «Трёх сестёр» и «Дяди Вани», но и прямыми потомками – автор на этом всячески настаивает – бессмертных и наиболее востребованных персонажей российских подмостков. Кардинальное отличие которых от фигур «Русского варенья» состояло в том, что они были: во-первых, живыми людьми, а не ходячими метафорами и картонными конструкциями, а во-вторых, все – даже самые нелепые и малосимпатичные – несли на себе глубокую печать авторской любви.
Дело даже не в том, что Улицкая создаёт пасквиль на «последнее поколение» отечественной интеллигенции (кто-то, возможно, вежливо поправит – иронический шарж, но мы позволим себе настоять на нашем малоприятном для слуха определении). И не в том, что рисуемые ею обитатели бывших вишнёвых садов, а затем академических «фазенд» представляют собой явление куда более сложное, неоднородное, «многоклеточное». Не в том, что они по-другому говорят, по-иному мыслят и чувствуют. И вообще принадлежат к тому миру, которого Улицкая просто не знает и вряд ли узнает среди русскоязычных ньюйоркцев и берлинцев. Конечно, у драматурга есть неотъемлемое право на собственный взгляд, на свою оценку. А вот с правом на очевидную тотальную нелюбовь ко всем своим героям – вопрос открытый. Наверное, в принципе оно тоже имеет место быть, но только не в том случае, если у тебя в первом действии на стене висит портрет Чехова, а заканчивается действие травестийным переложением великого монолога про «небо в алмазах».
Зато к героям своим с огромной теплотой относится победитель прошлогоднего конкурса – бывший кемеровчанин, ныне житель подмосковного города Железнодорожный Сергей Решетников, драматург 32 лет, прежде уже успевший «засветиться» на ряде различных драматургических конкурсов. А ведь этих действующих лиц – молодых сибирских маргиналов, представителей начисто потерянного поколения, мучительно пытающихся найти своё место в оказавшейся на поверку столь недружелюбной жизни того же самого начала столетия – любить, честно сказать, довольно сложно. Название этого сочинения, также, заметим, весьма «кучерявое» – «Бедные люди, блин (моя жизнь со всеми грамматическими, орфографическими и прочими ошибками, без ремарок)» – вполне отвечает своему содержанию. 70-страничный «плотный» текст, горячечный полифонический монолог – то есть единый монолог, разложенный по ролям – авторского alter ego (в противном случае, как нам кажется, столь страстно и пронзительно не напишешь) «берёт кусок жизни простой и грубой», демонстрирует и препарирует его настолько талантливо и честно, что шероховатости чисто литературного свойства не играют при восприятии почти никакой роли. Сочинение Решетникова моментально вызывает в памяти, апеллирует (притом творчески, ассоциативно, а не рабски-подражательно либо с усталой иронией) и к традиции немецкого экспрессионизма бурных 1920-х, и к британским «рассерженным»... Единственное, чего недостаёт этому, повторюсь, крайне талантливому тексту, – чувства сцены, заложенного внутри театральной потенции. Замечательный текст для «читки» или «эскизной постановки» – пышным цветом расцветшего сегодня совершенно особого вида театрального искусства (точнее, не искусства даже, а мироощущения). Однако представить его идущим на сцене «всамделишного» репертуарного театра – попросту невозможно (дай Бог, чтобы я ошибался).
Вот такие вот самые лучшие пьесы, блин, 2006 года. Что же до продолжающих сборник просто лучших – то они либо так же, как и в предыдущем случае, вопиюще и принципиально «нетеатрабельны» – своего рода «отрывок, взгляд и нечто», либо, казалось бы, обладая всеми «родовыми» признаками, как-то уж совсем тоскливы, многословны, оторваны от реальности. Подводя итог, можно сказать, что сиюминутный театральный процесс и многочисленные конкурсы драматургов (из которых «Действующие лица» – далеко не самый последний) существуют у нас в каких-то параллельных плоскостях. Точек возможного пересечения практически не видно.
«В то же время объявление о приёме пьес на конкурс 2007 года не свидетельствует о том, что ТЕКСТ не найден», – несколько туманно и двусмысленно сказано в предисловии к рецензируемому сборнику. Будем считать, что эта умозрительная – вот, кстати говоря, пожалуй, наиболее точное определение этой драматургии в общем и целом – фраза всё же имела под собой намерение сказать о том, что поиски чаемого текста всё же будут продолжены. И, надеемся, в местах, более близких к кулисам и подмосткам.