Народную артистку России Валентину Талызину представлять не нужно. Все помнят по кино, а кому повезло – и по спектаклям Театра им. Моссовета, где она служит всю свою жизнь, и её лицо, и её удивительный голос. Есть в этой женщине что-то необычайно редкое, притягивающее к себе: открытость, доброта, а ещё та доверчивость и даже наивность, что испокон веку считалась на Руси истинной красотой. Как-то её остановила в поликлинике медсестра, которая после обычного приветствия сказала ей то, что, наверное, думает каждый из нас, видя её на экране или на сцене: «На вас посмотришь, и становится тепло».
– Валентина Илларионовна, как вы думаете, что наиболее востребовано публикой в разные времена?
– Человеческая душа. Мировоззрение человека, его духовный мир. Публика чуткая, её не обманешь! Она видит, что в театре настоящее, а что нет. И когда смотрит телевизор, вцепляется в это лицо, потому что оно притягивает и не отпускает от себя. А если это не так, переключает кнопку.
– Между настоящим искусством и успехом всегда можно поставить знак равенства?
– По опыту знаю: со временем всё устаканивается, и все, кто выходит на сцену, равны. Но к концу спектакля оказывается, что не все.
– Зрители изменились в связи с пришедшим к нам капитализмом?
– Нет. Зал либо затихает и хлопает, когда ему нравится, или шуршит бумажками и разговаривает. Это всегда живое, и всегда так будет – большой зал, маленький или площадь посреди города.
– Что для вас значит русский психологический театр?
– Это основа, плацдарм, мировое открытие и наше национальное достояние, как нефть и газ. Школа Щепкина, Станиславского – наше всё! А сегодня это моя боль. Слава богу, я пришла в театр, когда там были Мастера. Театром руководил Завадский, служили Марецкая, Плятт, Раневская, Сошальская, Любовь Орлова, Серафима Бирман, Мордвинов, Валентина Серова, Оленин, Консовский, Борис Иванов… Именно они были моими университетами в профессии и в жизни. От каждого я что-то взяла. Они тепло, по-отечески, с любовью относились к молодёжи, отдавали всё лучшее, что было в их душе. Но больше всего меня воспитывали актрисы, которые не были известны широкой публике: Сара Брегман, Наташа Ткачёва, Ира Соколова, Нелли Молчатская. Им не удалось засветиться в кино, но именно они были добрее и щедрее всех, и я им до конца дней благодарна за науку. Театр жил творческими идеями Завадского, который каждую неделю встречался с труппой, читал нам Пушкина, говорил с нами о поэзии, театре, жизни. Весь театр дышал творчеством: были внеплановые работы, какие-то показы. Когда встал у руля Павел Иосифович Хомский, мы с ним тоже прекрасно работали 30 лет: никаких скандалов, разделов, всё честно, по справедливости. Он был величайший профессионал и деликатный человек.
– А почему вас сейчас терзает боль, что изменилось?
– После ухода из жизни три года назад Хомского в театре появился новый устав, где должность худрука исчезла, а творческим коллективом начала править директор Валентина Тихоновна Панфилова. У нас нет ни худсовета, ни главного режиссёра, ни художественного руководителя, так как финансистке взбрело в голову взять на себя все эти функции. Но это не она придумала: идеологом директорского театра стал бывший вице-мэр Леонид Печатников, на которого, говорят, заведено уголовное дело. Как директор Панфилова на месте: у нас не задерживают зарплату, с финансами всё в порядке. Правда, сейчас не выдали 13-ю зарплату и не устроили в Новый год утренник для детей. Но это мелочи. Главное – творческий процесс. На репетиции она даёт всего три месяца, а ведь мы – не фабрика. Когда-то Серафима Бирман говорила, что спектакль дозревает, как ребёнок. В театре существует срочный и бессрочный договор. Срочный договор директор может не продлить. И, по сути, защитить нас некому. До сих пор в театре не было месткома, а когда он появился, Панфилова была возмущена: «Распустились совсем!» После нашего письма в вышестоящие инстанции с просьбой изменить ситуацию она бросила: «Вам не помогут ни письма, ни телевизор, ни статьи. Я ничего не боюсь!» Значит, наверняка у неё есть «крыша», и кому-то платятся большие деньги.
Но у Панфиловой есть одно неплохое качество: как только кто-то заболел в театре, она как тигрица кидается на помощь: достаёт лекарства, устраивает в больницы. Когда ко мне приехала скорая, она влезла между врачом и столом и спрашивала: «А что вы сейчас ей даёте? А почему такая доза? А что лучше?» И всё-таки я глубоко убеждена: театром должен править тот, кто рождает идеи, кто сам был в шкуре артиста или режиссёра.
А ещё я против самодурства. Например, Кончаловский убрал двух артисток из своего спектакля, сказав, что они якобы исчерпали творческий ресурс. Но не означает ли это, что исчерпал ресурс сам спектакль? Ведь если он крепко сделан, в нём появляются и воздух, и глубина, что позволяет расцвести артистам!
– Что-то подобное случалось у вас в театре?
– Да, у Завадского. Он одну актрису не просто снял с роли, а перевёл в помощники режиссёра. Она согласилась, но начала готовить моноспектакль и потом показала ему. Он смотрел и плакал. Признал свою ошибку и снова перевёл её в артистки. И она ещё долго играла в спектаклях театра. И конечно, при Завадском и Хомском никогда не было такой пошлости, цинизма и бесстыдства, как в спектакле «Великолепный рогоносец» в постановке Чусовой, которую пригласила директриса. Народ с её спектакля уходит в антракте, а Панфилова, похоже, хочет пригласить её на вторую постановку. Поверьте, мне больно обсуждать этого человека: мы с ней в добрых отношениях и многое вместе пережили. Я ей однажды сказала, что служу в театре 60 лет. А она мне: «А я 49. И вот мои святые». И показала на Орлову, Раневскую, Плятта, Марецкую… Я в ответ: «И у меня они святые». Казалось бы, нам делить нечего. Но чтобы добиться роли Вассы, мне пришлось немало потрудиться. Ведь после Павла Хомского я осталась без ролей и в полной растерянности. Она всё обещала, но с места ничего не двигалось. Тогда я пришла к ней с предложением о постановке горьковской пьесы. Она: «Кто режиссёр?» Я: «Сергей Виноградов». Она: «Нет». – «Почему?» – «Он ставил у нас в театре, спектакль не имел успеха». Я возмутилась: «Он гениальный актёр и великолепный режиссёр с прекрасной школой». Она: «Это будет некоммерческий спектакль». Я: «Это будет коммерческий спектакль». Она: «Это будет не развлекаловка». Я говорю: «Это будет развлекаловка». – «Павел Иосифович не поставил бы этого автора». Я говорю: «Павел Иосифович ставил «Егор Булычов и другие». И добавляю: А тебе не стыдно, что такая актриса, как я, в театре без ролей?» И тогда она говорит: «Ну, хорошо, беру этот спектакль под свою ответственность. Но только на малой сцене!» Я опешила: на малой сцене мне довелось играть только один раз в спектакле Андрея Житинкина. А она тут же: «Но ты же у меня потом попросишь большой зал». Я говорю: «Это ты, Валечка, у меня попросишь большой зал!» С моей стороны было, конечно, смелостью так говорить о нерождённом спектакле. Но я верила в успех. И когда кончился первый показ «Вассы», она пришла ко мне в гримёрку, и на глазах у неё были слёзы. Я не сдержалась: «Ну, когда мы будем на большой сцене?» Она: «Подожди, подожди». И в апреле мы уже играли на большой сцене во время празднования 95-летия театра. Кстати, «Васса» явилась нам как провидение: ведь 16 марта 2018 года отмечалось 150-летие Горького.
– У нас сегодня всё заточено на молодость. Не боитесь, что бросят в ваш адрес: «Ваше время прошло, настала пора молодых?»
– Я ничего не боюсь. Когда пришла на первую репетицию «Вассы», сказала: «Я очень рада, что здесь нет мегазвёзд. Я себя такой не считаю: я старая театральная лошадь, давайте начнём работать».
– «Вассу» хорошо принимают зрители. Аплодируют, кричат «Браво!», забрасывают цветами. А как всё шло во время постановки?
– Мы с Серёжей встретились и нашли потрясающее решение. Я смотрела три раза «Вассу»: с Пашенной и два современных варианта. Скажу честно: так, как в нашем спектакле, никто никогда не ставил и не играл. Очень интересно было работать с Юрой Черкасовым, Сашей Бобровским! Лиля Волкова, которая играет невестку старшего сына, просто расцвела. Ира Климова блестящая, как и Марина Кондратьева. Да все они близкие мне партнёры по духу, родные, любимые. Каждый подходил, целовал меня, когда были премьерные показы, и говорил в темноте за кулисами: «Не волнуйся». А как гениально работал Серёжа Виноградов! У нас в него все влюблены. За его спиной потрясающая школа: Щукинское училище, он воспитанник Романа Виктюка, ученика Анатолия Эфроса. А какой он скромнейший человек, спокойный, трудолюбивый, терпеливый. И молодой: ему всего 53 года. Вот кто мог бы возглавить наш театр!
– А вы чувствуете себя молодой?
– Я чувствую себя самой собой. Меня никогда не волновали возраст и красота.
– От чего, по-вашему, зависит молодость души?
– У каждого своё. Здесь и образ жизни, и природа, и талант не дают расслабиться.
– А таланту всегда дают в театре зелёную улицу?
– Нет, конечно. Надо доказывать на каждом спектакле и себе, и зрителям, что ты это можешь! Я никогда не обольщалась и часто переживала: «Сегодня тут чего-то не хватило, там не получилось. В «Мамаше Кураж» Хомский мне говорил: «Валя, больше!» Я и сама чувствовала, что надо больше. Но, думаю, ключик какой-то мы всё-таки не нашли. Хотя играла я всегда по-разному.
– Как вы относитесь к партнёру?
– Обожаю, когда он талантливый: мне с ним интересно. В «Егоре Булычове», я играла роль Ксении, жены Булычова, и спросила Виктюка: «Что мне играть?» Он говорит: «Как что? Она – купеческая дочка, он – первый и единственный мужчина в её жизни. Она влюблена в него, а он на неё не смотрит и ноги об неё вытирает». И я решила играть, что мне всё в нём нравится, и от этого счастья стала всё время смеяться. И когда гениальный артист Леонид Марков, который Булычова играл, увидел, что я смеюсь, а зрители смотрят на эту дурочку и тоже хохочут, он взял и передразнил меня. А я от этого ещё громче засмеялась, и было смешно по-настоящему. Вот так роль и выстроила.
– Вы ещё делаете чтецкие программы. Когда стали этим заниматься?
– Давно. Завадский как-то предложил нашим мэтрам стать наставниками, и каждый взял себе ученика. Меня выбрала Марецкая и была со мной жёсткой. Я к ней пришла однажды, рыдая, и говорю, что у меня два года нет работы. «Ну и что? – сказала она. – И у меня не было! Что ревёшь? Делай так, чтобы твои золотые всегда блестели! Не стой на месте, работай над собой!» И я сделала одну чтецкую программу, потом другую...
– Я была недавно в театре Сац, где вы в концертной программе прекрасно читали стихи Бродского. Кто создатель этого действа?
– Миша Славкин. Как-то в Доме Пушкина я читала стихи в концерте и вдруг услышала его хор «Преображение», и просто сошла с ума. В жизни никогда ничего ни у кого не прошу, а тут подошла к нему и, потупив глаза, сказала: «Если вам нужна чтица, я готова». Он посмотрел на меня, как сквозь стекло, сказал: «Угу», повернулся и ушёл. Прошло два года, он мне не позвонил. И тут в костёле на Большой Грузинской я читаю рождественские стихи, в том числе Бродского, в сопровождении органа и двух хоров, один из которых Славкина. После концерта подхожу к Мише и говорю: «Ну, и как я читаю стихи?» Он: «До слёз! Приглашаю вас в свою программу о Бродском». И когда мы выступили, я сказала: «Миша, я готова читать твою программу под лестницей и без гонорара».
– Для вас есть разница, где играть, в кино или в театре?
– Везде надо выкладываться. Но важнее для меня театр: там всё живое. Вот они сидят в зале и тебя слушают. Сегодня, сейчас. И дышат. И смеются. Никогда не смеялись, а сегодня вдруг раз и засмеялись на реплике. И ты думаешь, почему?
– В театре Моссовета вы служите ровно 60 лет? Отмечать будете?
– Зачем?! Прошла уже дата. Да никому и в голову не пришло. У меня только одно желание – сыграть комедийную роль у Островского в постановке Сергея Виноградова к своему юбилею. Я попросила Панфилову об этом, она категорически против: нет денег. Для циничной пошлой и бесстыдной Чусовой, которую никто в Москве уже не приглашает, деньги есть, а для талантливого режиссёра Виноградова – нет.
– Является ли возраст причиной не давать роли или главное всё-таки талант?
– Только талант. Возраст ни при чём. Можно быть молодым человеком, а в душе старым, а можно быть старым, но оставаться молодым. Главное то, что внутри тебя.
Наталья Савватеева