Отрывок из книги о Юрии Гагарине
Валерий ХАЙРЮЗОВ
Многим дерзкие замыслы не удалось воплотить в жизнь из-за слишком робкого их исполнения.
Воверанг Люк де Капье
Я хорошо помню тот апрельский день 1961 года. Был он обычным, сереньким, когда, устав от долгой зимы, всё живое радуется солнцу, ещё нетвёрдому теплу, прохладной сырости и вообще всему, что приносит с собой весна. Возле иркутских заборов с северной стороны ещё лежал снег, по канавам вдоль дорог бежали ручьи, разбрызгивая лужи, куда-то по своим надобностям неслись машины. Когда из-за облаков на какое-то время выползало солнце, становилось уже совсем тепло и этому теплу радо было всё: дома, огороды, деревья, воробьи, спешащие на работу и с работы люди. После уроков мы собрались на футбольном поле, которое размещалось между двумя железнодорожными ветками, и начали делиться на команды. Но тут с каким-то новым, сияющим лицом прибежал мой одноклассник Витька Смирнов и срывающимся голосом объявил: по радио только что передали – наш лётчик Юрий Гагарин облетел на ракете Землю.
Новость была неожиданной, необычной, но мы в неё сразу же поверили. Всё шло к тому, последние запуски тяжёлых спутников говорили о том, что до полёта человека в космос осталось немного времени. Но чтоб вот так 
сразу!.. Какой после этого футбол! Вмиг тусклый весенний день для нас стал светлым и праздничным. Ур-р-а! Наш в космосе! Что есть силы я запустил ногой в небо футбольный мяч, через несколько секунд, не желая превращаться в искусственный спутник, он упруго шлёпнулся на землю и, подпрыгивая, утих в пожухлой прошлогодней траве. Но моя душа, взлетев за мячом в необъятную синь весеннего неба, не хотела возвращаться обратно. Ещё не до конца веря в произошедшее и желая знать подробности полёта, мы помчались в школу. А там уже творилось невообразимое, все бегали с какими-то сумасшедшими, счастливыми лицами. Позже наш физрук Николай Павлович скажет, что такие же лица и всеобщее радостное возбуждение было у людей, когда они узнали о капитуляции фашистской Германии. Всего-то прошло каких-то шестнадцать лет!
Казалось, произошло неслыханное, которое и осознать-то было сразу невозможно.
Директор хотел собрать всех, кто был в школе, на торжественную линейку, но из этой затеи ничего не вышло: все толпились около школьного радио. Оно многозначительно замолкало, потом передавали марши, затем раздавался бой курантов и торжественный голос Левитана.
«12 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ ВЫВЕДЕН НА ОРБИТУ ВОКРУГ ЗЕМЛИ ПЕРВЫЙ В МИРЕ КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ-СПУТНИК «ВОСТОК» С ЧЕЛОВЕКОМ НА БОРТУ. ПИЛОТОМ-КОСМОНАВТОМ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ-СПУТНИКА «ВОСТОК» ЯВЛЯЕТСЯ ГРАЖДАНИН СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК Л›ТЧИК МАЙОР ГАГАРИН ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ».
Радио замолкало, а потом вновь и вновь Левитан сообщал биографию героя, высоту, продолжительность полёта, вес космического корабля «Восток», поступающие отклики на это событие. А они поступали практически со всего мира. Мы узнали, что майор Юрий Алексеевич Гагарин – уроженец Смоленской земли, лётчик-истребитель, отец двоих детей. До полёта в космос служил в Заполярье, летал на Мигах. Окончил Люберецкое ремесленное училище, Саратовский индустриальный техникум. Научился летать в Саратовском аэроклубе, затем окончил Чкаловское высшее авиационное училище. Эти новости быстро разлетелись не только по нашему посёлку, городу, но и по всему миру: советский человек побывал в космосе! И что самое неожиданное, не американец, как предполагали на Западе. У нас был день, а в Америке – ночь.
В 3 часа ночи главного советника президента США разбудил телефонный звонок – журналист жаждал получить комментарии о новом, таком болезненном для престижа Соединённых Штатов достижении русских. Советник в негодовании, что его разбудили, спросонья ответил: «Если ты хочешь что-нибудь услышать от нас, придурок, то ответ будет такой: все ещё спят». Он очень пожалеет об этих словах уже утром. Заголовки всех газет гласили: «Пока Соединённые Штаты спали, русские покорили орбиту Земли».
Прибежав домой, я как-то по-новому оглядел свой дом, низкий, нависший потолок, тесную кухню, но в этот день она показалась мне светлой и просторной. Через месяц я заканчивал школу, впереди была целая жизнь. И в ней теперь был Юрий Гагарин. Американские космонавты скажут, что Юрий Гагарин позвал их в космос. А скольких ребят в Советском Союзе он позвал в небо?
Почти каждый год в стране открывались профессионально-технические училища. Именно в такое, Люберецкое ремесленное училище (оно считалось, как сейчас говорят, престижным), попал Юра Гагарин. И там он, как и все, начал заниматься спортом, поскольку фэзэушники гордились спортивными значками, особенно теми, где золотом было написано БГТО – «Будь готов к труду и обороне».
Послевоенные ребятишки хотели походить на своих отцов-фронтовиков, которые, вернувшись с войны, хотели созидать, а не разрушать. Стране были нужны герои, и школьники в своих сочинениях писали, что они хотят быть лётчиками, космонавтами, геологами, врачами, то есть теми, кто, по их мнению, был готов по первому зову идти и защищать свою Родину. И среди них особняком стоит имя Юрия Алексеевича Гагарина. Как-то после его очередной поездки за рубеж ему стали петь дифирамбы по поводу его исключительного героизма. Юрий Алексеевич перевернул Золотую Звезду Героя обратной стороной и, прочитав на ней № 11 175, скромно заметил, что он в этом списке далеко не первый, и, помолчав немного, добавил: далеко не последний…
Все жили надеждой, она окрашивала всё в розовые тона, и каждый день как бы подтверждал: жизнь меняется в нужную сторону. И эта надежда явилась в лице Юрия Гагарина. Его облик чем-то напомнил экранного солдата Ивана Бровкина: доверчивое, простое, располагающее лицо путёвого русского парня, фактически персонажа из современной русской сказки. Таким его увидели и запомнили…
Я помню ту осень шестьдесят первого, когда поступил в Бугурусланское лётное училище. По всей стране в школах, как грибы в дождливое лето, появлялись кружки юных космонавтов. В них принимали самых способных и здоровых ребят, которые искренне мечтали пополнить ряды покорителей космоса. Для них даже была придумана специальная форма: голубой берет в стиле кубинских партизан, белые и голубые с погончиками рубашки и тёмно-синие костюмы. Они присутствовали на всех торжественных мероприятиях, демонстрируя ловкость, смелость и отличные знания всего, что было связано с авиацией и полётами наших космонавтов. Они писали стихи, сочиняли песни. Впрочем, стихи писали многие, в том числе и мои новые друзья. На самоподготовке к занятиям Толя Пермяков показал свою тетрадь со стихами. В ней я прочитал его новое стихотворение «Колыбель быстрокрылых орлов». Это был гимн лётному училищу, песнь выбранной профессии. Своё творение он заканчивал оптимистическими строками:
Если надо, мы в рейсы межзвёздные
В корабле «Восток-3» полетим.
То есть теми словами, которыми была буквально пропитана атмосфера тех дней, с полным соответствием тому миру, той среде, в которую нам посчастливилось попасть.
Мы были молоды, и всё ещё было впереди. И мы были уверены не только в себе, но и в завтрашнем дне. На стапелях авиационных заводов закладывались новые самолёты, которые мы мечтали поднять в воздух. Так, собственно говоря, и произошло: после окончания лётных училищ мы сели в кабины этих самолётов и повели их поначалу недалеко, привыкая к отечественным воздушным дорогам, а после уже начали пересекать моря и океаны. На нашу долю достался золотой век отечественной авиации. Советский Союз был впереди в освоении реактивной техники, наши самолёты знали во всех странах, и в мире не было авиакомпании, равной «Аэрофлоту». Казалось, наконец-то Россия оседлала не только воздушного Пегаса, но и пошла семимильными шагами вперёд в освоении передовых сфер человеческой деятельности. Если мы запускаем такие ракеты, значит, имеем новейшие технологии, у нас самая передовая наука и огромный кадровый потенциал в производстве. Казалось, и дальше всё будет идти по нарастающей. Страна мчалась вперёд, не замечая мелких, как тогда казалось, проблем и недоделок. К нам приезжали учиться со всего мира. После запуска первого искусственного спутника президент Соединённых Штатов Америки Эйзенхауэр не посчитал зазорным послать к нам своих специалистов, чтобы изучить систему образования и подготовку кадров в Советском Союзе, а Кеннеди – перенимать государственную систему патриотического воспитания молодёжи. А поучиться было чему. Если говорить об авиации, то в ту пору в Советском Союзе существовала одна из лучших в мире систем отбора и подготовки авиационных кадров. Более трёх тысяч лётчиков ежегодно пополняли авиационные полки, эскадрильи и отряды гражданской авиации. Она включала в себя специализированные лётные школы, аэроклубы, лётные училища. Конкурс в лётные училища был огромен, бывало до двадцати человек на одно место. Газеты писали о первом советском атомном ледоколе «Ленин», об использовании атомной энергии в мирных целях. Но не забывали напоминать, что и у нас разрабатывается атомное оружие, то и дело сообщая об испытаниях атомных и водородных бомб на Новой Земле. Конечно, от этих сообщений веяло неземным холодом, но осознать всю опасность не давал сидевший в каждом из нас дух победителей. Если вы нас тронете, то и мы вас раскатаем. Что останется после такой схватки, нас интересовало мало. Был Гитлер – нет его. Сунется Америка – будет то же самое. Люди охотно верили тому, что пишут в газетах. Не было секретом, что главный наш соперник – Соединённые Штаты – не сидит сложа руки, что американцы предпринимают невероятные усилия, чтобы обойти Советский Союз и вновь стать законодателями мод в высокотехнологических отраслях, какими, безусловно, являлись авиация и космонавтика.
После запуска третьей космической ракеты, которая обогнула Луну, сфотографировала её невидимую с Земли часть и передала фотографии на Землю, Гагарин, услышав эту новость по радио, как того требует военный устав, подал рапорт по команде с просьбой зачислить его в группу кандидатов в космонавты. Надо сказать, что подобные рапорта писали многие – лётчики, моряки, парашютисты, спортсмены… Но только после принятия решения на Политбюро о начале подготовки пилотируемого полёта с космонавтом на борту начался отбор кандидатов в космонавты. Приоритет был отдан лётчикам-истребителям. Кстати, первое предложение стать кандидатами в космонавты было сделано лётчикам-испытателям. Но они дипломатично отказались: та работа, которую они выполняли, получая приличное вознаграждение, их вполне устраивала…
Критериями отбора был возраст, не старше тридцати, рост, вес и наличие здоровья. Но это должна была определить специальная медицинская комиссия. И вскоре подавшего рапорт Гагарина вызвали в Москву. Произошло это в начале 1960 года. Первым приехал Павел Попович, он со своей прирождённой обстоятельностью всё разузнал и уже на правах старожила встречал и объяснял вновь прибывшим, куда идти и к кому обращаться. Лётчиков разместили в двухэтажном здании напротив метро «Динамо». На первом этаже находились административные помещения, а на втором были комнаты для прибывающих лётчиков. Там же была оборудована столовая.
Как вспоминает сам Гагарин, комиссия оказалась придирчивой. Всё было совсем не так, как при ежегодных лётных медицинских осмотрах. К ним авиаторы привыкли и ничего «страшного» в них не видели. А тут начиная с первого же специалиста, а им оказался врач-окулист, он понял, насколько всё серьёзно. Глаза проверяли очень тщательно. Нужно было иметь «единицу» по зрению, то есть свободно и уверенно прочитывать всю таблицу букв и знаков от начала и до конца, от крупных до самых мелких. Врачи искали скрытое косоглазие, проверяли ночное зрение, тщательно исследовали глазное дно. Пришлось не один, как обычно, а семь раз являться к окулисту, и всякий раз всё начиналось сызнова: опять таблицы букв и знаков, проверка цветоощущения; взгляните правым глазом, взгляните левым, посмотрите туда, посмотрите сюда… Проводилась проверка способности работать в усложнённых условиях. Предлагалось производить арифметические действия с цифрами, которые вначале нужно было найти в специальной таблице. При этом учитывались и скорость работы, и правильность ответа. На первый взгляд решение задачи было простым. Но неожиданно включался репродуктор, из которого монотонный голос начинал подсказывать решение. Однако вместо помощи голос сильно мешал сосредоточиться. Внимание начинало рассеиваться, и требовалось заставить себя продолжать работу, не обращая внимания на «услужливого друга». Было трудно. Впрочем, это были только цветочки – ягодки были впереди.
Врачей было много, и каждый строг, как прокурор. Кандидатов было много, и врачи перестраховывались. Приговоры обжалованию не подлежали – отвергнутые кандидаты в космонавты уезжали в часть с тяжёлым сердцем. Многим из них уже на месте, по результатам «космической» медицинской проверки, было предложено списаться на землю. Шло сокращение армии, и лётчиков не жалели: несостоявшиеся кандидаты вспоминали Наполеона, который говорил: «От великого до смешного один шаг». Уезжая в Москву, мечтали о большем, а в итоге получился полный набор проблем… «Тут уже не до жиру, быть бы живу», – грустно шутили отбракованные.
Руководил комиссией опытный авиационный врач Евгений Алексеевич Карпов – человек большой эрудиции и знаний. Отсев был большой. Из десяти человек оставляли одного. Но и он не был уверен, что его не спишет следующая комиссия.
Вскоре Гагарин вернулся в полк, и потянулись дни ожидания. Как и прежде, Гагарин уходил на аэродром, летал над сушей и морем, нёс дежурства по полку, в свободное время ходил на лыжах, оставив Леночку на попечение соседей, вместе с Валей на «норвегах» стремительно пробегал несколько кругов на гарнизонном катке, по-прежнему редактировал «боевой листок», нянчился с дочкой, читал трагедии Шекспира и рассказы Чехова.
И когда, казалось, уже не осталось никаких надежд, пришла бумага: его снова вызывали на комиссию. Всё повторилось сначала. Но требовательность врачей возросла вдвое. Все анализы оказались хорошими, ничего в его организме не изменилось. Евгений Алексеевич был доволен.
– Стратосфера для вас не предел, – обнадёжил он.
Это были самые приятные слова, слышанные когда-либо Гагариным.
Клинические и психологические обследования, начатые первой комиссией, продолжались. Помимо состояния здоровья врачи искали в каждом скрытую недостаточность или пониженную устойчивость организма к факторам, характерным для космического полёта, оценивали полученные реакции при действии этих факторов. Обследовали при помощи новейших биохимических, физиологических, электрофизиологических и психологических методов и специальных функциональных проб. Их выдерживали в барокамере при различных степенях разреженности воздуха, исследовали при дыхании кислородом в условиях повышенного давления; крутили на центрифуге, похожей на карусель. Врачи выявляли, какая у кандидатов память, сообразительность, сколь легко переключается внимание, какова способность к быстрым, точным, собранным движениям.
При отборе интересовались биографией, семьёй, товарищами, общественной деятельностью. Оценивали не только здоровье, но и культурные и социальные интересы, эмоциональную стабильность. Это было своеобразное состязание кандидатов в космонавты с врачами, с учёными, которым достался такой богатый материал для проб и экспериментов. Таким центром, вокруг которого вращалась короткая госпитальная жизнь, был Юрий Гагарин. Казалось, всё для него легко, все препятствия, кабинеты со специалистами он преодолевает с ходу и с неизменной улыбкой, так вроде всю жизнь только тем и занимался, что проходил медкомиссии. Отбраковка была невиданной, из сотни оставляли одного, и даже оставшиеся счастливчики понимали, что в отряд набрали лётчиков больше, чем положено.
Всё это заняло несколько недель. Затем отобранную группу принял главнокомандующий Военно-воздушными силами Константин Андреевич Вершинин. На этой встрече среди других заслуженных генералов нашей авиации был Герой Советского Союза Николай Петрович Каманин. По словам кандидатов в космонавты, Вершинин произвёл на них очень хорошее впечатление. Умный, тактичный, он относился к лётчикам как к своим сыновьям. Вершинин интересовался прохождением службы, семейными делами, расспрашивал о жёнах и детях.
А где-то за кирпичной оградой шумел и жил своей жизнью огромный город, люди ходили в кино на танцы, пели песни Пахмутовой, в одной из них говорилось: «…Пусть нашей славы час не пришёл. Друг, не грусти об этом. Быть может, путёвку нам даст комсомол на первый прыжок к планетам». У всех людей, в том числе и среди обслуживающего персонала госпиталя, где проходили комиссию кандидаты в космонавты, было приподнятое настроение. В библиотеках были нарасхват книги Жюля Верна, Алексея Толстого, Александра Казанцева. А за книгой Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» Гагарин стоял в библиотечной очереди больше недели. Покупая газеты или включая по вечерам телевизор, который был один на всех и стоял в коридоре, лётчики узнавали, что в прессе не только обсуждают новые книги, фильмы и песни, но и пропесочивают тунеядцев и стиляг. Казалось, всё это шло мимо кандидатов в космонавты. Да и они, собственно, не сильно расстраивались, впереди была целая жизнь, и они надеялись со временем наверстать упущенное: и по театрам походить, и просто побродить по Москве. Просматривая газеты, Гагарин следил, что пишут в них о запусках космических кораблей не только в Советском Союзе, но и в Соединённых Штатах. Зарубежная печать уже давно сообщала об удачных и неудачных запусках американских спутников Земли и космических ракет. В журнале «Лайф» мы видели фотографии шимпанзе, которая запускалась с мыса Канаверал на ракете в космос и благополучно вернулась обратно. Американские телеграфные агентства сообщали о том, что уже отобраны семеро кандидатов для полёта в космос в узкой, колоколообразной капсуле, размещённой в носовой части ракеты «Редстоун». Ракета должна была подняться на высоту 115 миль. Весь полёт рассчитывался на четверть часа.
Вскоре директор проекта «Меркурий» сообщил: из семи американских астронавтов отобраны трое – Джон Хершел Гленн – 39 лет, подполковник морской пехоты, уроженец города Нью-Конкорд в штате Огайо; Вирджил Айвен Гриссом – 34 лет, капитан Военно-воздушных сил, родившийся в городе Митчелл, штат Индиана; Алан Шепард – 37 лет, капитан 3-го ранга, уроженец города Ист-Дерри, штат Нью-Гэмпшир. Все трое, как сообщало агентство «Юнайтед Пресс Интернейшнл», были отобраны на основании «многих медицинских и технических данных». Эти кандидаты на полёт являлись кадровыми военными, работавшими в авиации в области научных исследований. Они проходили специальное обучение уже в течение двадцати двух месяцев. Гленн и Гриссом служили в авиации во время Второй мировой войны, а затем воевали в Корее; Шепард проходил службу на эсминце в Тихом океане. Американская печать публиковала их портреты и биографии, сообщала о том, что любимое времяпрепровождение Гленна – катание на лодке, Гриссом увлекается рыболовством, а Шепард, как и Гагарин, любит катание на беговых коньках и на водных лыжах. Кандидаты в космонавты тут же отметили, что американские астронавты гораздо старше наших кандидатов.
Это обстоятельство сыграло неприятную шутку с Михаилом Петровичем Одинцовым. Только что назначенный в Центр подготовки космонавтов уралец, фронтовик, дважды Герой Советского Союза, решил сделать то, что позже удалось сделать только одному лётчику-фронтовику Георгию Береговому, – слетать в космос. К тому времени Одинцову было за сорок, и он, доказывая, что возраст не помеха, приводил пример американских астронавтов, которые были его ровесниками. В ответ на его резоны Николай Петрович Каманин сказал, чтобы Михаил Петрович для начала попробовал пройти медицинскую комиссию. Известно, что любая медкомиссия начинается со сдачи анализов, крови, мочи и так далее. Уже отобранные в отряд кандидаты в космонавты настолько привыкли к этой процедуре, которая сопровождала почти все эксперименты (будь то барокамера, центрифуга), что для экономии времени наловчились сдавать кровь из вены, садясь на железный трёхножный стульчик. И вот в лабораторию пришёл Михаил Петрович, сел на стульчик, и, когда медсестра проколола ему вену, он потерял сознание и вместе с медсестрой завалился на пол. С тех пор по указанию Каманина в отряде ввели правило: забор крови у космонавтов делать только в лежачем положении. Ну а Михаилу Петровичу о полёте в космос пришлось забыть. Зато своих подопечных Михаил Петрович не забывал, старался держать в строгости уставной службы, не отличая казарму от лаборатории. Дело порою доходило до скандалов. Однажды Борис Волынов готовился к эксперименту в барокамере. Ему предстояло подняться на высоту 80 километров. Поскольку такой эксперимент проводился впервые, то в подготовке было задействовано много людей: технический и медицинский персонал. И буквально за день до эксперимента Михаил Петрович, встретив Волынова, приказал ему отправляться в наряд, дежурным по гарнизону. Волынов ответил, что на завтра у него назначен подъём в барокамере. На что Одинцов сказал:
– Но это будет завтра, а сегодня сходишь в наряд.
Волынов пошёл готовиться к дежурству, но об этом тут же стало известно Юрию Гагарину, и после его энергичного вмешательства распоряжение Одинцова было отменено. Конечно же, вмешательство Гагарина Михаилу Петровичу не понравилось, и при случае он дал понять, кто в Центре подготовки главный. Единственный выговор в своей биографии Гагарин получил именно от Одинцова. Впрочем, скоро Михаила Петровича перевели на другое место работы.
А пока что шла подготовка к первому полёту в космос. Не осталась незамеченной Гагариным заметка в газете, где сообщалось, что французский исследователь Жак Пиккар на сконструированном им батискафе опустился на глубину 11 километров. Таким образом, известная Гагарину ещё со школьной скамьи самая глубоководная Марианская впадина была покорена человеком. На очереди был космос.