Первое, что поражает в стихотворениях Панкратова, – яркая самобытная образность: так мыслят или художники, или безумцы (если, конечно, можно разглядеть тонкую черту, отделяющую одно от другого). Художественный мир поэта наполнен сравнениями, совершенно невозможными на первый взгляд: здесь горизонт может хрупнуть в руке, словно подкова, а зеленоватая звезда запутаться в листве, что молодая птица в сети, здесь у берёз лебединые шеи, а в грушах тяжесть золотого слитка… Здесь можно лицезреть шаманство цветущих садов, слышать, как падающие плоды целуют землю и как гром стреляет из пистолета лебедей.

Мимолётные образы разрастаются в развёрнутые метафоры, из которых, как из луковицы, пробиваются цветы новых стихов:

Ритм Вселенной – вечный танец Бога,

Сотворяющего вещный мир.

Читая произведения Юрия Панкратова, мы мгновенно понимаем, что русский язык во всей своей многогранности, русское слово само по себе и в ореоле своих возможностей было, вероятно, самой большой любовью поэта, и уж точно не просто орудием труда – но объектом поклонения. «Слово он чувствует на вкус, на звук, он как бы осязает слово», – писал о Панкратове Юрий Кузнецов. Вероятно, именно благодаря этому чутью поэту удаётся очень гармонично и уместно вплетать в стихи устаревшие слова, не превращая тексты в дешёвый фарс или пародию на «высокий штиль». А вот как сказал сам поэт, признаваясь в любви родной речи: «Я люблю наш медлительный слог, наш горчащий от терпкого дыма напевный язык».

Ещё одна любовь Панкратова – история, завеса тайны, отделяющей нас от прошлого, мифы и легенды, отражающие на свой манер реально происходившее… Например, часто в своих стихах он обращается к её образам, символам и героям. К её мудрецам. В одном из стихотворений лирический герой и вовсе возлагает ответственность за историю на поэтов, правда, не сам, а с помощью Цицерона:

Неслучайно изрёк Цицерон,

Хоть и не был философом он,

Что историю пишут поэты.

Среди глобальных, вселенских тем и вечных вопросов, безусловно, нашлось место и земному, человеческому: любви к Родине, которая раскрывается через символы в лучших традициях русской литературы –берёзы и запах скошенной травы, полевые цветы и февральская позёмка. Есть место и политике – восстанию против тоталитаризма, настойчиво пульсирующей мысли о том, что тайна человеческого «я» важнее и прекраснее слаженной работы гигантской государственной машины. И конечно, есть место трогательной и хрупкой любви к женщине:

Дай мне руку, родная,

И тихо по кончикам трав

Я тебя поведу

В непочатое стихотворенье.

Ещё один сборник избранных стихотворений Юрия Панкратова – «Повернулась планета» – увидел свет через год после его кончины и стал третьей посмертной книгой поэта.

В стихотворении «Кто на немой вопрос ответит…», посвящённом судьбе «опального поэта» как явления, Панкратов, которого современники характеризуют как человека замкнутого, закрытого, говорит о своём литературном отшельничестве даже с некоторой гордостью:

Нет, не впаду я в сокрушенье,

Что не сверкал среди зеркал.

Я верю: мне даны свершенья

Иные и иной закал.

Интересно то, что в обоих сборниках стихи не датированы: можно только догадываться, какие из них написал юноша, друживший с Евтушенко и Ахмадулиной и получивший напутствие от Пастернака, а какие – зрелый человек, отошедший от участия в литературном процессе и запершийся на ключ в своих стихах. К слову, о Пастернаке: иногда в стихах Панкратова проскакивает что-то очень пастернаковское – к примеру, ритм, свойственный автору «Второго рождения».

Также стоит отметить, что в обоих сборниках стихи довольно удачно структурированы: если читать всё по порядку, можно проследить, как меняются темы, плавно перетекая одна в другую.

Если же говорить об общем впечатлении, то Юрий Панкратов – светлый поэт, который научился жить в гармонии со вселенной и сумел обрести, как отметил Юрий Кузнецов, древнегреческую радость бытия. Потому так мудро и просто звучит его завет:

Самим собою быть. Дышать

Рассвета ясностью нетленной.

И по любви дела решать –

Свои, отчизны и вселенной.