Тема, затронутая Владимиром Ермаковым («Синдром Фирса. Можно ли «выдавить из себя раба?», «ЛГ», № 8), действительно очень русская. Внешний пафос статьи – проклятие рабской психологии. Ключевой вывод: рабская психология имеет реальную опору в национальном менталитете. Отсутствующая часть статьи – истоки и причины рабской психологии.
Последний момент не просто важен. На самом деле, по большому счёту, только он и имеет значение. Если, скажем, психологическая склонность к рабству является генетически заложенным свойством (как малый рост у пигмеев), то это один вывод, такой народ, конечно, можно пожалеть. Если же в результате векового давления выработался некоторый (рабский) код поведения, который наряду с другими кодами (героическим, мессианским и т.п.) формирует национальный менталитет и занимает в нём существенное место, пусть более весомое, чем у иных успешных народов, то это вывод совсем другой.
Но данный аспект Владимир Ермаков совсем не затронул, а значит, не пришлось ему и рассуждать о том, кто же ответственен за то, что изначально здоровый народ вдруг выработал такую рабскую психологию. Ведь очевидно, что она не всегда такая была: пока была возможность хоть чуть расправить плечи, народ восставал за свою свободу, восставал постоянно. Вплоть до того момента, как крепостной гнёт сменился жесточайшим рабством, и последние массовые восстания были подавлены уже не дружинниками или стрельцами, а самой современной для того времени регулярной армией.
Стоило бы автору только поставить этот вопрос, как элементарная логика заставила бы его дать и очевидный ответ: главными ответственными за такое положение были ввергнувшие народ в рабство власть имущие. Как за рабскую психологию (а какая ещё может быть у рабов?), так и за вселенский переворот (бывшие рабы протестуют не так, как ущемлённые налогом свободные члены гражданского общества).
Впрочем, высказаться в дискуссии меня побудила даже не столько статья Владимира Ермакова, сколько реакция на неё известного политолога Дмитрия Орешкина. После прочтения его статьи («Тина рабства. Интеллектуального», «ЛГ», № 10) ощущение ловкой манипуляции возникает ещё сильнее, чем после статьи инициатора дискуссии.
Вот, к примеру, такой отрывок: «Разве это не по-нашему – кричать, что, покуда монархия Романовых отравляет воздух своим гнилостным дыханием, не будет счастья человеку труда? А собственно, почему? В Англии, Швеции или Голландии… монархии живут себе не тужат и находят как-то компромисс с демократией и нормальным экономическим развитием. Но мы выше компромиссов. Мы выше свободы. Нам непременно волю подавай!»
Возможно, не все знают или помнят, чем отличалось российское самодержавие от упомянутых декоративных монархий. И как реагировало российское правительство на призывы к компромиссам в январе 1905 года. Вероятно, не все знают, что разного рода компромиссы российскому самодержцу предлагали сотни раз, вплоть чуть ли не до последнего дня его царствования. Кстати, в России никогда не было массового лозунга «долой монархию», был лозунг именно «долой самодержавие». И ни один серьёзный политик (не говоря уже об обывателях) не мог бы помыслить в начале ХХ века о возможности упразднения монархии, если бы российская правящая верхушка проявила хотя бы долю способности к компромиссам, как в Англии или Швеции. (Впрочем, последний пассаж – из области исторических фантазий.)
Господин Орешкин должен обо всём этом знать и ведь, конечно, знает! Серьёзный автор всегда ставит перед собой какую-то цель. В данном случае цель проявляется одна: навязать взгляд, согласно которому: 1) русский народ генетически склонен к рабству, но 2) как только ему дают возможность встать с колен, он вытворяет такое, что мало не покажется.
Отсюда естественно напрашивается вывод (конечно, неявный), что надо и впредь держать основную массу русских в полупридушенном состоянии.
Другая цель подобных текстов, наверное, состоит в том, чтобы вывести из-под удара основной объект полемики – правящие круги, как прошлые, так и нынешние.
Так что «неча на фирсов пенять…». И не только в рабской психологии здесь дело. Но и в психологии рабовладельцев, прочих властителей и, конечно же, их соратников. Вот её бы выдавить, хоть по капле.
Кстати, попутная тема – о фирсах. Дался всем этот Фирс! То, что у Чехова получился знаковый персонаж, – это факт. Если разобраться, то на самом-то деле ведь Фирс старик (87 лет!), который всю жизнь прожил лакеем у добрых хозяев. Родился и вырос он в статусе раба, образования, конечно, не получил. После отмены крепостного права (ему уже около 50 лет!) перед ним был выбор: либо стать городским пролетарием, либо остаться лакеем. Он выбрал последнее.
Вспомним: менее чем через пару лет после постановки «Вишнёвого сада» в России разразилась первая революция. Её участники – это восставшие рабы. Это, конечно, ещё не свободные граждане, не потомственные члены гражданского общества, но это уже и не фирсы.
Нельзя исключить, что тот же Фирс, родись он лет на 50 позже, мог бы предстать в образе Ермолая Лопахина. Почему бы нет, они ведь близких кровей, просто выросли в разное время. Потому и менталитет у них сложился ох какой разный!..
, кандидат экономических наук