Критики так и не смогли определиться в своём отношении к роману «Каменный мост» – ругали, хвалили, недоумённо пожимали плечами. Но в целом сходились во мнении, что произведение это непростое, требующее вдумчивого прочтения и серьёзного анализа. Между тем самому автору его текст вовсе не кажется заумным или запутанным. Это просто история, которую он рассказал…
– Александр, вы довольны реакцией на «Каменный мост»? О нём писали довольно много и оценивали его по-разному…
– Когда освобождаешься от истории, которую пишешь, происходит естественное отчуждение. Книга оказывается человеком, с которым ты по каким-то обстоятельствам и, казалось, по взаимному доброму чувству много лет жил в одной комнате, а когда удалось подкопить денег на отдельное жильё и разъехаться, оказалось, что встречаться снова желания нет и ничего вас и не связывало по-настоящему никогда. Поэтому рецензии, единственные в моём случае «мнения читателей», не воспринимаются как что-то относящееся лично ко мне. Наверное, следует сказать, что я всем благодарен: тем, кто написал, тем, кто читал «Каменный мост», и гораздо меньшему числу – тем, кто дочитал. Но, с другой стороны, никто никого не заставлял – я не стоял посреди магазинов с микрофоном. Рецензии, конечно, имели бы значение для «доходов от продаж», но у нас нет критиков – оружия массового поражения: написал и – «плюс десять тысяч экземпляров» или написал и – «в макулатуру!»
– А самим романом довольны? Он получился именно таким, каким вы его задумывали?
– Замысел у меня не идёт дальше смутного «должен рассказать всё, что я понял», мимо такой цели не промахнёшься. Пока писал, я был свободен, бескорыстен, многим людям не только напомнил их прошлое, но ещё и изменил его. Я чувствовал себя разведчиком и волшебником – мечта любого мальчика, хоть и выросшего. Я не замечал времени, я был первым в определённом месте времени и географии, я был честен. То есть моя собственная жизнь имела в эти годы смысл. Иначе бы никто не узнал, чем там, на Большом Каменном мосту, «всё кончилось». Не думаю, что у меня может случиться вторая такая история.
Если говорить о малозначащих подробностях, мне жаль, что текст, больше десяти лет существовавший для меня под названием «Недолго осталось», напечатан под архитектурно-стоматологическим именем «Каменный мост». Стыдно, что в обложечной аннотации герой назван «бывшим эфэсбэшником». Ну и самое главное: всё это задумывалось как «книжка с картинками» – роман с подлинными фотографиями, рисунками, документами, записками, но издательство не рискнуло: всё-таки и без того много страниц, никому ничего не говорящее имя автора…
– А чем вас так заинтересовало сталинское время? Ну понятно, что мы все родом из СССР, эта тема так или иначе нас волнует, но почему, допустим, не хрущёвская «оттепель»? Вам попались уникальные архивные материалы, это что-то личное?
– Для меня каждая книга – это сами собой сложившиеся мои непростые личные жизненные обстоятельства, из которых я могу выбраться, лишь написав текст. Я не выбираю «тем», просто проваливаюсь в какую-то историю… Всё это очень напоминает известные сказочные обстоятельства, когда герой попадает в сад, пробует ближайшее яблоко, и у него немедленно отрастают ослиные уши, и оставшееся время он, сверяясь с зеркалом, бешено вгрызается во всё, что поспело в этом проклятом саду, чтобы стать прежним, последовательно получая свиное рыло, павлиний хвост, жабры и клыки. Всё происходит оскорбительно случайно. Всегда думаешь: «Не надо было этого трогать, это не твоё, но теперь уже ничего не поделаешь».
– «Каменный мост» вы выпустили после долгого молчания. Не писалось? Или он как раз столько и писался?
– Мне кажется, любой пишущий человек, существующий (к счастью или к сожалению) вне сферы обслуживания, может написать за жизнь пять-шесть романов, если проживёт долго. Я уже написал свою половину. В историю, которая поначалу называлась «про Уманских», я попал почти сразу после выхода романа «Крысобой», в 1996 году, и всё это время жил этой историей, хотя только спустя года три понял, что не увернусь, придётся «про это» написать. Я не мог представить, что когда-то «Каменный мост» может закончиться – сам бы никогда не остановился. Публикация книги не могла принести ничего такого, что было бы сравнимо с теми ощущениями, которые давала жизнь внутри этой истории. Но всё однажды кончилось, словно кто-то включил свет и игроков пригласили на выход. А между «Крысобоем» и «Каменным мостом» был ещё «Бабаев», текст, который для удобства проще назвать «воспоминаниями». Умер Эдуард Григорьевич Бабаев, поэт, профессор Московского университета, человек, о котором надо говорить, если хочешь сказать, «что такое русская литература», – я не был его учеником или близким человеком, но почувствовал свою личную обязанность что-то противопоставить его уходу.
– Кого вы отнесли бы к своим учителям и кого из современников особенно цените? Можете назвать книгу, которая произвела на вас сильнейшее впечатление за последние годы?
– Я не настолько серьёзно к себе отношусь, я не наработал на «творческую биографию», «учителей» и проч. Современную российскую прозу я читаю так мало, что точнее будет сказать – не читаю вообще. Мне бы очень хотелось, чтобы это признание не принимало осанку высокомерия, пусть лучше выглядит невежеством. Хотя я никогда не задумывался, почему так произошло: у меня какая-то особенная, личная причина, или я перестал читать русских так же, «как и все»? Не знаю. Настоящее из прочитанного за последнее время (у меня простой способ определения настоящего – хочется, чтобы дочь это прочла), – «В ожидании варваров» Джозефа М. Кутзее, «Ужасы льдов и мрака» Кристофа Рансмайра и «В Патагонии» Брюса Чатвина. На самом деле я бы начал этот список «Улиссом» и «Воспоминаниями» и «Второй книгой» Надежды Мандельштам, но мне стыдно признаться, что в университете я занимался только баскетболом.
– Что необходимо русской литературе, чтобы она вернула свои позиции, чтобы писатели снова стали властителями дум?
– Если писатель хочет стать властителем дум, ему надо идти в политику, бизнес, во всё, к чему можно через дефис добавить «бизнес», или вести кружок литературного творчества в Доме культуры. К разговорам о необходимости спасения и возрождения российской литературы я отношусь так же, как к призывам спасти отечественный автопром. Все, кто призывает поддержать, продвигать, спасти, накормить государственными заказами, простимулировать экспорт, – лично сами по себе мечтают только об иномарках. Мир стал единым, соревнование закончено, чемпионы говорят по-английски и ввозят в присоединённые земли основные товары потребления.
Беседу вёл