Сегодняшним обзором Сергея Казначеева мы начинаем публикацию материалов, посвящённых произведениям, попавшим в короткий список премии «Большая книга». Напомним читателям, что в число финалистов вошли произведения Дмитрия Быкова, Алексея Варламова, Андрея Волоса, Льва Данилкина, Игоря Ефимова, Александра Иличевского, Виктора Пелевина, Дины Рубиной, Игоря Сахновского, Алексея Слаповского, Виктора Строгальщикова и Людмилы Улицкой. О некоторых книгах-финалистах мы уже писали и, возможно, к ним ещё вернёмся.
. Алфавита: Книга соответствий // Новый мир, 2006, № 7–12.
. Матисс: Роман // Новый мир, 2007, № 2, 3.
Ещё лет 15–20 назад флагман отечественной толстой журналистики «Новый мир» следовал в фарватере большого стиля корневой русской литературы, ориентируясь на традиции классики, особенно – прозаической. За истёкший срок концептуальная позиция издания подверглась резкой корректировке. Прежний курс на большие и масштабные задачи был заменён более узким взглядом на современный литературный процесс. Из всего многоголосья нынешней прозы редакция стала выделять и печатать только игровые, экспериментальные по форме, иронические по содержанию. Этот выбор можно по-своему уважать, если бы не одно практическое обстоятельство: читатели журнала в массе своей разочаровались в ограничении художественного кругозора и смещении ведущих акцентов. Как результат, тираж журнала упал на порядки.
Надо честно признать: листая номера современного «Нового мира», нередко обращаешь внимание на однообразие прозаической стилистики. Многие рассказы, повести и романы могли бы принадлежать одному же автору: порой можно поменять местами фамилии писателей, и читатели ничего не заметят. Для смеха стоит провести эксперимент: в ближайшем номере опубликовать несколько вещей под девизами и предложить читателям угадать, кто из списка постоянных авторов что написал. Но это к слову.
Дело в том, что те же эстетические лекала более всего милы и сердцу критиков, и членов жюри, которые обладают монополией на распределение самых престижных премий. В короткий список, как правило, попадают все те же близкие по духу постмодернизму игровые (хотя игры эти часто весьма жестоки) сочинения писателей круга «Нового мира» и других изданий соответственной ориентации. Вот и на сей раз в шорт-листе «Большой книги» в основном оказались творения «братьев по разуму» и среди них двух новомировцев. Попытаемся спокойно разобраться, каковы их шансы и перспективы.
Вообще говоря, проза А. Волоса и А. Иличевского демонстрирует ряд черт, выгодно отличающих их от многих произведений, о которых речь шла выше. У обоих явно просматривается стремление к реалистическому охвату жизни, к широте изображения, язык в основном ясный и выразительный, герои и ситуации узнаваемы. Проблема же в том, что перечисленные плюсы способны помешать жюри сделать выбор в пользу Волоса или Иличевского.
Жанр произведения, выбранный А. Волосом, определён как Книга соответствий. Это – непрерывная череда более-менее кратких историй, рассказывающих о приключениях автора и его друзей в прежние времена на просторах былого Союза. Рассказы скомпонованы в азбучном порядке, что и отмечено в названии, хотя оно тоже неоднозначно – можно ведь понять его и как «Alfa-Vita», то есть жизнь изначальная. Нельзя сказать, что принцип этот не использовался прежде, но воля автора именно такова: вероятно, в этом есть своя высшая логика. Но всё же рыхлость композиции даёт о себе знать – переходы между отдельными главками довольно условны. Чувствуя несопряжённость частей, автор пытается скрепить их цементом внутренних ссылок (после Галковского и этим не удивишь).
Содержание историй – часто затейливое, экзотическое (действие происходит от Таджикистана до США) – свидетельствует о большой наблюдательности автора и его обширной детализированной памяти. Ясно, что он не только вспоминает, но и придумывает, фантазирует, шутит. Иногда это получается остроумно, иногда не очень. Так, в главке «Партия» пересказаны два бородатых анекдота, которые мало кого развеселят. Хотя в целом, надо признать: текст не банальный и по-своему содержательный.
Жизнь в «Алфавите» изображается главным образом в бытовом контексте. Люди путешествуют, ведут семейную жизнь, что-то пишут, много и обильно едят, выпивают, спорят, дерутся и проч. Но всё это почти не выходит на уровень высших ценностей, нравственных деяний, на уровень веры и абсолютного духа. Этот подход обедняет книгу. А порой в ней встречаются и моральные проколы. Например, в главке «Локайцы» (смысл этого слова, кстати, неразъяснён) чабан-таджик объясняет геологу (отцу писателя) дорогу: «...Ну, как локай пройдёшь… Такой грязный-грязный, – брезгливо сказал чабан… – Честное слово, хуже русского» (‹ 10, с. 107).
Вот, собственно, и вся история. Автор никак не комментирует высказывание чабана. Что тут сказать? Если на место русского подставить другую национальность (грузина, немца, латыша), это будет оскорбление. А тут как будто всё в порядке. Я не считаю, что русские – чемпионы мира по чистоплотности. И А. Волос, конечно же, лучше знает таджиков. Но те, которые попадались мне, не имели морального права на такое хамство. Я долго думал над этим диалогом. Почему геолог не ответил таджику? Может, он сам был локайцем? Почему молчит сегодня сын геолога? А потом до меня дошло: вот поскольку русские трусливо «глотают» такие реплики, таджики и называют их грязными.
Но если вернуться к ситуации с премиями, то русофобский душок как раз является положительным фактором и даёт карт-бланш сочинителю. В итоге получилось сооружение громоздкое (в шести номерах!), вытянутое по горизонтали (мало взлётов духа), но читабельное и имеющее некоторые шансы на успех.
Роман А. Иличевского в чём-то созвучен тексту А. Волоса. История, рассказанная здесь, в основном посвящена приключениям трёх бомжей – главного героя Королёва и его спутников Вади и Нади по просторам бескрайней России. Стиль Иличевского довольно фактурен, изобразителен. Реалии окружающего мира рисуются им выпукло и зримо, что не мешает ему сохранять некий налёт эстетства и интеллектуализма. Обстоятельства жизни то ли добровольного, то ли невольного бездомного (автор не всегда прописывает мотивировку поступков персонажей, и чем дальше к концу, тем больше непонятного и непредсказуемого) предстают перед нами в неприкрашенном виде.
Особенно ценной представляется та часть текста, где речь идёт о подземных коммуникациях Москвы (подвалы, подземелья, склады и, конечно же, станции метрополитена). Речь не о том, что эта сфера столичной жизни никогда не описывалась в литературе и журналистике. Но в данном случае мы имеем дело не с локальным взглядом диггера или сантехника, а с мнением человека, имевшего доступ к крайне закрытой информации.
И он, в общем, не бравирует своим знанием, а использует его ярко, но деликатно: «Королёв находил интересным исследовать недостроенные или заброшенные по разным причинам станции секретного метро. Они нравились ему своей грандиозной мрачностью, были словно бы несвершившиеся большие сущности, этакие нерождённые мастодонты общественного достояния. Одна из этих станций строилась как узловая. Называлась она «Советская» и находилась в месте пересечения с легальной веткой. Королёв обожал сесть на одну из скамеек и рассматривать поезда, мчавшиеся мимо – то с воющим напором выстрела, то не спеша, с долгим гудением. Пассажиры вряд ли могли разглядеть за окном что-то, кроме тёмной геометрии арок, участков мозаичной облицовки, выдававшей себя блёстками перламутровых вкраплений. В метро Королёв обожал рассматривать мраморные зашлифованные колонны в поисках палеонтологических спиралевидных, цилиндрических вкраплений – аммонитов, наутилусов, белемнитов…» (‹ 3, с. 44).
Но затем начинаются скитания по поверхности и, побродя по столице, странная компания блохастых бомжей отправляется на юга. Нет смысла пересказывать все детали сюжета – он по-своему затейлив и обладает множеством неожиданных поворотов. Жизнь бродяги, да ещё неглупого – экстравагантный материал для искусства. Но трудно назвать А. Иличевского первооткрывателем, если вспомнить «Дороги свободы» Сартра, скитания героев Керуака, истории, рассказанные их последователями.
Беда в том, что в какой-то момент чтение надоедает. Когда в судьбах героев такой кавардак, рано или поздно это начинает утомлять. Читаешь обо всех этих головокружительных перипетиях и вдруг ловишь себя на мысли: как бы хотелось перенестись в условия и атмосферу нормальной человеческой семьи, в покой, уют, любовь друг к другу и взаимопонимание. Композиционной схеме сочинения не хватает логики и оправданности. Почему к финишу мы приходим только в главке «CXVI», совершенно непонятно: странные события со странными героями могли бы прекратиться раньше или ещё длиться и длиться.
Содержание романа «Матисс» чем-то напоминает сюжеты наших кинофильмов 90-х годов: смотришь на экран и создаётся впечатление, что нормальных людей на планете не осталось – кругом только гангстеры, наркоманы и наркоторговцы, проститутки и алкоголики, олигархи и их гламурные детки, воры и коррумпированные менты, суперзвёзды и деклассированная публика. Хочется чего-то настоящего, прочного, неистасканного. Неслучайно финал романа довольно расплывчатый и неясный: что в итоге происходит с героями – каждый из нас вынужден только догадываться.
Последний вопрос, который хочется задать автору: почему же роман называется «Матисс»? Да просто потому, что это имя любимого художника главного героя. На его месте могли быть, скажем, Сезанн, Сёра или Климт. На концепцию это вряд ли повлияло бы. Или даже – «Мазай», чья нетленная фигура всплывает в последних строчках романа. Всё, это, увы, слишком условно и случайно.
Каков же итог? Разобрав, по возможности объективно, достоинства и недостатки двух авторов «Нового мира», приходится сделать вывод, что вероятность получения ими многомиллионной премии существует. Но есть опасение, что если её и дадут, то не за то, что мы тут хвалили, а совсем даже за другое.