Несколько месяцев назад в минском издательстве «Мастацкая лiтаратура» вышла в свет книга поэзии Анатолия Аврутина «Наедине с молчанием». Прекрасно оформленная книга открыла собой серию «Золотое перо», куда по замыслу издателей будет входить «самое-самое» из созданного современными писателями Беларуси.
Наш корреспондент встретился с автором книги, лауреатом многих престижных литературных премий, первым секретарём Союза писателей Беларуси поэтом Анатолием Аврутиным.
– Анатолий Юрьевич, прежде всего, позвольте поздравить с прекрасным сборником. Мало того, что полуторатысячный тираж разошёлся в короткий срок, опровергая тем самым досужие разговоры о том, что, мол, интереса к поэзии сегодня почти нет, но ещё и встречена книга была с огромным вниманием. Пространные отзывы появились не только в белорусской прессе, но и в «Московском литераторе», «Российском колоколе», «Сибирских огнях». Вы на сегодняшний день, пожалуй, единственный белорусский писатель, чьё творчество пользуется столь пристальным вниманием за пределами Беларуси. Причём, что тоже по нынешним временам почти нонсенс, ваши стихи и статьи о вас широко публикуют российские издания, стоящие на весьма далёких друг от друга идеологических платформах. Скажем, «Нева» и «Наш современник», «Звезда» и «Российский колокол».
– Моя творческая судьба вообще во многом отличается от судеб моих ровесников. Когда в начале 70-х годов прошлого века я стал ходить по минским редакциям, почти при каждой из которых существовало литобъединение, где тон задавали амбициозные и уже успевшие как-то заявить о себе ребята, то лично у меня и мысли не было, что я в этой компании лучший. Опубликоваться тогда было очень сложно. Если у тебя не было стихов, помещённых в республиканских газетах, то обращаться в единственный в Беларуси журнал, где печатали русскопишущих, – «Неман» – было совершенно бесполезно. А единственное кресло в отделе поэзии журнала на протяжении четверти века занимал один и тот же человек с весьма своеобразными творческими пристрастиями. Многие приходили в отчаяние уже на этом этапе. Но, даже опубликовавшись в «Немане», молодой автор мог только мечтать о собственной книге. Многие так и не дождались не то что отдельного издания – публикации в коллективном сборнике. И сегодня, когда я перебираю в памяти своих ровесников, всё же сумевших по-настоящему войти в литературу, то, кроме драматурга Елены Поповой да поэта Михаила Шелехова, и вспомнить некого.
На этом фоне моя судьба – исключение. Ко мне с огромной теплотой отнёсся народный поэт Беларуси Пимен Панченко, хотя даже ему не удалось включить мой первый сборник в издательский план. Потом в моей творческой судьбе появился замечательный белорусский писатель Михась Стрельцов, общение с которым дало мне очень и очень многое. В итоге в 1979 году моя первая книга стихов «Снегопад в июле» всё же увидела свет. А в 1991 году я стал единственным русскопишущим поэтом из числа не состоящих в Союзе писателей, у кого вышел сборник в твёрдом переплёте. А в 1993-м меня приняли в Союз писателей. Правда, от этого события на всю жизнь остался горький осадок. Одновременно со мной президиум СП, или, как его тогда называли, «Рада», открытым голосованием, что явно противоречило Уставу СП, демонстративно принял в организацию некоего Левона Случанина, в своё время осуждённого на 15 лет за сотрудничество с оккупантами. Реабилитировать его не сумел даже суд. А наши классики, люди, на творчестве которых учились жизни школьники всей страны, за его приём проголосовали единогласно. Мне тогда хотелось вскочить со стула и убежать, но… Слаб человек, очень уж грезился писательский билет.
– Сегодня вы сами – один из руководителей писательской организации. Злые языки поговаривают, будто в нынешнем СПБ, созданном Николаем Чергинцом и вами, белорусское слово оказалось в загоне, а курс взят на сплошную русификацию.
– На то они и злые языки. Посмотрите, с каким размахом на протяжении всего текущего года отмечаются 125-летние юбилеи Янки Купалы и Якуба Коласа, как ярко прошёл в самом начале сентября очередной День белорусской письменности в Шклове, сколько, наконец, книг на белорусском языке выпускают наши ведущие книгоиздательства. Не забыты писатели и в личном плане. Скажем, наша замечательная белорусская поэтесса Раиса Боровикова в этом году отметила очередной юбилей и в течение трёх месяцев была удостоена вначале Грамоты Совета Министров, затем премии профсоюзов Беларуси, а следом и медали Франциска Скорины. Да и по численному составу у нас свыше шестидесяти процентов из 400 членов организации – белорусскоязычные, в том числе пять секретарей из семи.
Другое дело, что прежней дискриминации по языковому признаку мы сказали решительное «нет». Ведь был период, когда на протяжении целого пятилетия ни одно произведение русскопишущих авторов республики не включалось в план. Даже Пушкина финансировали как издание зарубежного автора… Между тем в стране узаконено двуязычие, и, как однажды сказал Глава нашего государства, русский язык – тоже язык белорусского народа. Так что теперь русскопишущие писатели Беларуси стали и в школьной программе появляться, и книги в госиздательствах выпускать, и высокими наградами отмечаться. Когда на Дне письменности в Шклове награждались победители первого республиканского конкурса на лучшее литературное произведение года «Золотой Купидон», рядом на сцене стояли Виктор Шнип и Андрей Скоринкин, Владимир Гниломёдов и Наталья Голубева. У них два языка, но одна литература – литература Беларуси.
– Кстати, о наградах. Вы – лауреат международной литературной премии имени Симеона Полоцкого, присуждаемой за выдающийся вклад в русскую литературу за пределами России, премии имени Николая Минского, украинской премии имени «Молодой гвардии», лауреатами которой являются писатели, проявившие немалое творческое мужество, член-корреспондент Петровской Академии наук и искусств, удостоены медалей им. М. Шолохова и М. Джалиля. Среди этих наград – ни одной белорусской. Не обидно? Уж последняя-то книга точно может претендовать на самую престижную премию. Недаром в предисловии к ней доктор филологических наук профессор Анатолий Андреев назвал вас поэтом вполне нобелевским по своему уровню.
– К внешней стороне признания – наградам и премиям – я отношусь весьма спокойно. Нужно просто по-настоящему жить. Ибо, как сказал когда-то выдающийся русский философ Ильин, жизнь стоит только того, за что стоит умереть. И ещё я всегда помню слова Б. Пастернака о том, что книга есть кубический кусок совести, дымящейся и горячей. Если ты можешь сделать так, чтобы творения твои стали явлением почти медицинским, ибо ими можно врачевать душу, тогда ты поэт. Всё остальное, по большому счёту, поделка и подделка. Помню, как я буквально «заболел» стихами Андрея Белого, написанными в 1921 г., за четверть века до Хиросимы: «Мир рвался в опытах Кюри атомной лопнувшею бомбой»: помню, как потряс меня наш земляк Николай Минский написанными за тридцать лет до Октября строками: «Как сон, пройдут дела и помыслы людей. Забудется герой, истлеет мавзолей». Только настоящие поэты, а таковых единицы, обладают истинным даром пророчества. И если бы человечество научилось их вовремя услышать, многих глобальных бед легко бы удалось избежать. Увы, слышать не хочет. Скажите, сегодня, завидев кортеж из лимузинов с мигалками, кто-нибудь подумает, что это едет знаменитый писатель? Нет, разумеется! А чиновник, раскатывающий в таком лимузине, начинает искренне верить, будто способен влиять на ход истории. Хотя его навсегда забудут на следующий день после ухода с должности.
– Строки из ваших стихов всё чаще берут в качестве эпиграфа к своим произведениям известные писатели, как это, например, сделал недавно ушедший из жизни петербургский поэт, прозаик и литературовед Лев Куклин. О ваших стихах спорят на семинарах в Литературном институте…
– При этом я испытываю чувство гордости не столько за себя, сколько за свою страну. Положа руку на сердце, приходится признать: Минск никогда не являлся крупным литературным центром на карте мира. Эталоном были белорусские трактора, телевизоры, часы, холодильники. О них знал весь мир. Известность же подавляющего большинства белорусских писателей ограничивалась пределами Беларуси. Это, кстати, и у самих писателей вызывало определённый комплекс. Минск значился среди литературных провинций, а высказывание Чехова о том, что самое страшное в мире – это провинциальная знаменитость, действительно на все времена. Отсюда и желание части литераторов окончательно отгородиться от остального мира – чтобы хоть на «литературном хуторе», но быть бесспорно первым…
– У вас есть удивительное стихотворение, к которому тянет возвратиться вновь и вновь:
Всё как всегда… Осколки брызнут,
Вспорхнёт с берёзы вороньё.
Всю жизнь выходит на Отчизну
Оконце узкое моё.
Всё как всегда… Не вышло чуда –
Постель пуста и даль пуста.
И лишь в ночной тиши Иуда
Целует Родину в уста.
В этих, на первый взгляд, мрачных строках таится удивительный внутренний свет. Свет истинной поэзии, которая во всём – в каждом жесте и в каждом звуке. Читаешь – и будто растворяешься в ней, ощущая, что это и о тебе строки из другого вашего стихотворения:
Всё свершилось… Всё вышло до срока.
Бог не выдал… И «Аз» не воздал…
Только чёрная музыка Блока…
Только бледная стылость зеркал…
Поэтому позвольте пожелать вам удачи и новых стихов, которые способны врачевать людские души!
– Постараюсь не обмануть читательских ожиданий…
Беседу вёл