КНИЖНЫЙ 
РЯД
Илья Штемлер. Нюма, Самвел и собачка ТОЧКА. – СПб.: ООО «ТД «Современная интеллектуальная книга», 2011. – 298 с. – 3000 экз.
В одном из интервью прозаик Олег Павлов справедливо заметил, что о 90-х, в общем, ничего не написано. Уточним: не «в общем», а «почти», – потому что маститый петербургский прозаик из «шестидесятников» Илья Штемлер именно о 90-х написал три романа – «Коммерсанты», «Сезон дождей» и последний – «Нюма, Самвел и собачка ТОЧКА». Все три романа (назовём их условно трилогией) на высоком сюжетном напряжении ведут читателя к осознанию главного: это были годы не преобразования, а распада всех структур и связей, включая самые ценные – человеческие.
Разлаживается единый хозяйственный механизм, и централизация производства уступает место кооперативам и полукриминальным частным предприятиям («Коммерсанты»). Разрушаются семьи – сотни тысяч советских граждан устремляются в эмиграцию, бросая выживать на покидаемой родине пожилых родителей, а то и супругов, лишённых перспектив на вожделенном Западе («Сезон дождей»). Распадается «Союз нерушимый» – уходят образованные по национальному признаку бывшие союзные республики, и на обломках империи занимается затяжной пожар межнациональной розни. В последнем романе эта тема и становится стержневой.
Время действия романа – обвальный 1992-й – год гайдаровского скачка цен и уже намечавшегося разлома РСФСР по схеме разрушения СССР. Действующие лица – «советский средний класс»: инженеры, работники культуры, служащие, пенсионеры, а также «руководители разных уровней, которые всего лишь сменили свои комсомольские кабинеты».
Центральный персонаж романа – семидесятишестилетний еврей Наум Бершадский, прошедший войну майор-пехотинец, благополучный среднедостаточный ленинградец, разом потерявший в начале 90-х свой социальный статус. Жизнь, словно локомотив, ускользнувший на чужую линию, тащит стариков и его, интеллигентного Наума, в пугающую неизвестность. «Случается так, – размышляет Наум, – привыкаешь к чему-то, привыкаешь, и вдруг оно исчезает. А тебе подсовывают новое, непонятное и чужое. При этом лично тебя никто не спрашивает, хочешь ты этих перемен или нет. Потому как для них ты тварь бессловесная». Эти другие – поколение наследников, выделяются лишь полным безразличием к одиночеству старших, «зоологическим эгоизмом, слепой жадностью, сметающей даже собственную выгоду», – такими их видит Евгения Фоминична, героиня романа. Увы! – дети становятся могильщиками отцов.
Но и сами отцы вдруг затевают вражду по национальным признакам. Вот сюжет романа сводит за общим столом людей разных национальностей. Благостная поначалу атмосфера рождественского ужина взрывается взаимными упрёками. Даже супружеская чета – азербайджанец Сеид и армянка Лаура срываются на перебранку – в глубине души у каждого – как последний патрон у бойца – счёт к иноверцу… Виновником неустроя должен быть непременно чужой по крови! Иного объяснения обыденное сознание не приемлет.
Автор подводит читателя к нетривиальному выводу. В 1992 году, когда обобранными оказались все граждане (кроме тех, кто обирал), единственным неотчуждаемым активом оказалась… национальность, упоминание о которой и пускается в ход как козырной туз, как банкнота или оружие в сделке, где никто не хочет уступать.
Персонажи романа – бежавший из Баку армянин Самвел, азербайджанец Сеид из Еревана, ленинградец Наум (Нюма), приютивший Самвела, – в прошлом дельные, уважаемые люди. Есть ещё один персонаж, чьё имя дано в заглавии прописными буквами. ТОЧКА. Именно она, уличная дворняга, случайно попавшая в квартиру Нюмы, – главное действующее лицо (или, применяя ветеринарную терминологию, мордочка) романа. Перемещения Точки по Петроградской стороне и сшивают в целостную картину эпизоды из разнообразных сфер городской жизни и поступки людей, расположившихся на разных ступенях социальной лестницы – будь то помощник некогда всесильного мэра Санкт-Петербурга или пахан Сытного рынка. Картины гастрономического изобилия на фуршете с участием банкиров и реальных лиц из Смольного, равно как и вид жалкой очереди в скупочный пункт, куда специалисты-производственники несут последнее, даны прозаиком с впечатляющей полнотой.
И вовсе не на поверхности романа лежит авторская подсказка: люди настолько «преуспели» в движении к разъединению, к разрыву, которыми оборачиваются декларативные «свободы», что остановить это одичание и возвратить людям их человеческое естество больше некому, кроме как собаке.
События 90-х, обернувшиеся невосполнимыми потерями для большинства и фантастическим обогащением единиц, «оказавшихся в нужное время в нужном месте», нашли достойное отражение во всей трилогии Ильи Штемлера, и особенно – в её последнем, самом впечатляющем романе.
Нынче в моде «фиктивный реализм» в его многих разновидностях. Реализм Штемлера в эпитетах не нуждается.