Кирилл Евгеньевич Дегтярëв производит впечатление простого человека. Очевидно, он из тех людей, кто сохраняет на всю жизнь что-то детское в своей душе. Я его себе таким и представлял. Поэтому, чтобы создать портрет учëного, понадобилось на глазок да по наитию добавить больше солнечного света, только и всего.
– Позвольте, я представлю вас читателям: учëный, академик РАН, доктор геолого-минералогических наук, директор Геологического института Российской академии наук.
– Чистая правда.
– Что привело вас в геологию, Кирилл Евгеньевич? Романтика? Пример родителей?
– Нет, у меня родители были инженерами, работали в электроэнергетике, а я увлекался в детстве географией, даже поступил в 1977 году в Школу юных географов, которая существует до сих пор при географическом факультете МГУ, и проучился там три года. Это, конечно, помимо обычной общеобразовательной школы. Но так получилось, что на географический факультет не поступил, не набрал проходные баллы. Решил, что надо попробовать себя в чëм-то другом, и на следующий год поступил на геологический факультет МГУ, который окончил с красным дипломом.
– От судьбы, выходит, не уйдёшь, Кирилл Евгеньевич? Как вы относитесь к религии?
– Я человек неверующий. Мне кажется, что наука с верой не очень сочетаются, хотя на этот счëт есть разные точки зрения, и среди учëных, даже среди академиков РАН есть действующие священники...
– Давно работаете в институте?
– Больше 30 лет. Это моë второе место работы. После окончания МГУ работал в Центрально-Казахстанской экспедиции при геологическом факультете МГУ; туда на производственную практику отправляли студентов, и я тоже, будучи студентом, ездил в Казахстан на практику. В экспедиции мы занимались составлением геологических карт и попутно проводили поиски месторождений полезных ископаемых. В Геологический институт меня пригласили в марте 1991 года.
– Когда вы стали директором института?
– В 2018 году. Тут надо сказать вот что. Конечно, за время после 1991 года мы много чего потеряли, некоторые направления перестали развиваться, зарплаты были маленькие, иногда совсем маленькие, образовался дефицит кадров. В лучшую сторону ситуация постепенно стала меняться начиная с 2006 года. Сейчас у нас работает 368 человек. Это общий штат, из них примерно 250 – научные сотрудники.
После реформы 2013 года нашим учредителем является Министерство науки и высшего образования. Академия наук осуществляет научно-методическое руководство, поэтому в титуле у нас значится: «Геологический институт РАН». Вообще я должен сказать, что, конечно, есть отрицательные моменты в том, что научно-исследовательские институты из ведения Академии наук перешли в Минобрнауки. Но есть, безусловно, и положительные стороны: выросли существенно зарплаты, увеличилось заметно финансирование. Правда, денег, как обычно, не хватает. Устойчивости нашего финансового положения способствуют договоры с добывающими компаниями, они направлены на геологическое исследование лицензионных участков. Помимо этого, вполне приличные деньги, по нашим меркам, выделяет Российский научный фонд. Наш институт сейчас получает 25 грантов. Так и выходим из положения.
– Ваш институт считается ведущим в геологии?
– Одним из ведущих, скажем так. Профиль нашего института больше связан с общегеологическими исследованиями. При этом можно выделить основные направления: это тектоника, литология и стратиграфия. Тектоника – наука о строении земной коры и более глубоких оболочек Земли. Она изучает процессы, меняющие облик нашей планеты, в том числе движение, взаимодействие и воздействие друг на друга литосферных плит. Стратиграфия занимается определением относительного геологического возраста слоистых осадочных и вулканогенных пород. Одним из главных источников информации здесь являются ископаемые фауна и флора. Наконец, литология изучает закономерности и условия образования осадочных пород, процессы формирования месторождений полезных ископаемых, которые связаны с осадочными породами. Помимо нефти и газа, это ещë фосфориты, бокситы, медистые песчаники, осадочные железные, марганцевые и другие руды.
Считаю, что такого объёма геологических исследований в других институтах нет. Что касается сухопутных экспедиций, то я думаю, что экспедиционные работы каждый год проводят примерно 20 отрядов. В каждом около 5 человек. Мы практически сохранили ареал исследований, который у нас был в советское время. Наши сотрудники кроме разных регионов России работают в Азербайджане, Армении, Казахстане, Киргизии, Монголии, Китае. Активно изучаем Арктику. До 2015 года у нас было собственное научно-исследовательское судно «Академик Николай Страхов», построенное специально для проведения геологических работ. Потом все суда объединили в одну флотилию, которая сейчас подчинена Институту океанологии, но мы пользуемся судном, как и прежде, ходим в экспедиции. В этом году планируется морская экспедиция в Северную Атлантику, где наши учëные будут изучать строение дна океана и заниматься поисками новых рудопроявлений.
– Директор института тоже ходит в экспедиции?
– Как поехал первый раз в 1983 году, будучи студентом, так с тех пор и езжу, пропустил, наверное, года два. В этом году тоже собираюсь в Казахстан. Я занимаюсь геологией Центральной Азии. Нам предстоит работать вместе с местными коллегами в районе озера Балхаш. Ни на одном, конечно, месте – мы будем перемещаться, жить в палатках. Озеро Балхаш уникальное. Оно не глубокое, но очень интересное и у него одна особенность: западная часть озера почти пресная, она отделена узкой перемычкой от восточной, где озеро опять расширяется и там уже – солëная вода.
– Надолго в экспедицию?
– На месяц. Середина лета, самая жара. Днëм температура может подниматься до 50 градусов по Цельсию.
– А ночью?
– Понимаете, это Южный Казахстан. Днëм температура высокая, потом солнце село, вечер наступил, и возникает ощущение, что стало холодно; меряем температуру – термометр показывает 30 градусов тепла. Но организм за день адаптировался и привык к зною, поэтому, когда температура падает на 20 градусов, это вызывает чувство холода; люди начинают утепляться, кутаются в одеяла, надевают свитера… В Казахстане в этом отношении контраст между севером и югом очень большой. На севере бывает очень холодно, в июне может быть 5 градусов тепла, а на юге в это время 40 градусов по Цельсию и стоит жара.
– Вам в этом году исполняется 60 лет. Не тяжело жить в полевых условиях? Возраст не является помехой?
– Это общее для всех. Полевой сезон. Пока возраст и здоровье позволяют, мы остаëмся полевиками. Геологами-практиками.
– Профессия накладывает отпечаток на характер, как вы считаете? Отличаются геологи от людей других профессий?
– Отличаются, наверное, неприхотливостью. Не каждый согласится жить в палатках и терпеть лишения. Романтизм остался в молодости. Труд геолога – это тяжёлая работа. Ты не сидишь в палатке, не прячешься в тени, при сорокоградусной жаре ходишь по горам, отбираешь камни, ведёшь записи, думаешь прежде всего. В Казахстане гор высоких нет, там мелкосопочная местность, но всё равно с тебя семь потов сойдëт.
Чем ещë отличаются? Учëные – личности неординарные, у них есть определëнный снобизм, у многих. А геологи ближе к простому народу, нам приходится контактировать с разными людьми; и мы кому-то помощь можем оказать, и нам часто помогают; никто, как правило, не отказывает в помощи: в степи, в тайге, в пустыне это может плохо кончиться.
– Изучение Земли по трудности можно сопоставить с изучением космических просторов?
– Изучение поверхности Земли, конечно, проще космических исследований, а вот изучение глубин планеты в технологическом смысле сравнимо с космическими исследованиями, а может, и сложнее. Проникнуть в недра – очень сложная задача.
Нам доступно широкое площадное изучение поверхности. Это один способ получения знаний о Земле. Другим источником информации являются шахты, карьеры и скважины. Человек проникал в глубины Земли на 5 километров – это самая глубокая шахта. Самой глубокой скважиной является Кольская – 12 262 метра. Она планировалась на глубину 15 километров, и я думаю, что если бы не развал Советского Союза, то её добурили бы до конца. Благодаря карьерам, скважинам и шахтам мы обладаем информацией о породах, залегающих на глубине. При этом точно знаем, с какой глубины та или иная порода получена.
Ещë одним источником информации служат вулканы. Они могут выносить породы с глубины 100 километров, даже больше. А вот уже о том, что находится ещë глубже, мы можем судить исключительно по косвенным данным.
– Что это за данные?
– Сейчас я расскажу. Это геофизические методы, с помощью сейсмических волн. Сейсмические волны – энергия, возникающая в результате любого сильного волнения внутри земной коры. Это может быть извержение вулкана, рукотоворный взрыв, землетрясение, оползень, движение магмы.
В СССР существовала программа, которая называлась «Ядерные взрывы в мирных целях». Взрывы производились с разными целями, в том числе для изучения глубинного строения Земли. Бурились скважины очень большим диаметром, туда закладывали заряд, скважины бетонировались, и производились взрывы на глубине. Американцы производили взрывы у себя в Неваде. Естественно, что на другом конце Земли воздействие таких взрывов будет настолько невелико, что их могут уловить только чувствительные датчики, сейсмоприëмники.
– Прошу прощения за своë невежество… Мы уловили на другом конце Земли сейсмические волны, но что они могут рассказать о земных глубинах?
– Скорость прохождения сейсмических волн меняется в зависимости от плотности породы, через которую они проходят. Следовательно, на основании анализа скорости прохождения сейсмической волны можно делать предположения о породах, которые слагают глубинные сферы. Надо понимать, что радиус Земли составляет 6378 километров. Это экваториальный радиус, полярный – чуть больше. А средняя плотность Земли была определена достаточно точно ещë в XVIII веке.
Сейсмические волны бывают трëх видов. Продольные сейсмические волны приводят твëрдую породу к деформации. Они имеют большую скорость, которая увеличивается по мере приближения к центру Земли, и они проходят через любые твёрдые породы и жидкости. Поперечные сейсмические волны возникают при сдвиге твëрдого тела. Эти волны медленнее продольных, и они не могут проходить через жидкости (магма, вода). Существуют ещë поверхностные сейсмические волны, которые распространяются по земной коре и не проникают на глубину более 160 километров. Поверхностные и поперечные сейсмические волны и приводят к наиболее сильным разрушениям при землетрясениях.
– Что вы можете сказать о строении Земли, о земных глубинах?
– С геологической точки зрения планета делится на несколько оболочек. Первая – это земная кора, она сравнительно тонкая, до 60 километров, иногда немного больше, до 80 километров, в Гималаях, например. Потом идëт мантия, до глубины 2900 километров. А дальше – ядро Земли, до самого центра. Предполагается, что на 31 процент Земля состоит из железа и никеля, которые сосредоточены в основном в ядре. При этом внутренняя часть ядра находится в твëрдом состоянии, а внешняя – в жидком, и температура жидкого ядра достигает 6000 градусов по Цельсию, что сравнимо с температурой на поверхности Солнца.
– У нас, получается, геенна огненная под ногами! Это даже тяжело вообразить...
– Ядро Земли остаëтся горячим вот уже 4,5 миллиарда лет со времени образования нашей планеты из газового облака. В целом, геология и занимается этим огромным интервалом времени. Появление кислорода, зарождение жизни – все эти этапы в нашем институте так или иначе исследуются. Ядро Земли занимает примерно 15 процентов объëма нашей планеты. Мантия занимает почти 84 процента, 1 процент приходится на земную кору.
– Что касается ядра Земли и мантии, скажите, пожалуйста, сколько в этом непреложного и сколько здесь из области предположений?
– Значит, мантия сложена силикатными породами, богатыми железом и магнием, но про конкретные типы пород существуют разные мнения. Что касается ядра – в его составе преобладают сплавы железа и никеля, с некоторой примесью лëгких элементов, таких как сера, кремний, углерод и другие. При этом часть ядра находится в жидком состоянии, это неоспоримо, потому что только жидкое ядро, которое вращается вместе с Землëй, может генерировать магнитное поле.
Не вызывает сомнения и то, что с течением времени происходит охлаждение ядра и Земли в целом. Об этом свидетельствуют разные признаки, но прежде всего состав вулканических извержений. Температура плавления лавы уменьшается с течением геологического времени. Однако остывание при этом происходит крайне медленно. Считается, что за один миллиард лет Земля остывает на 100 градусов, и именно в результате постепенного охлаждения внутри жидкого ядра начало формироваться твëрдое ядро, которое со временем будет только увеличиваться. Но надо подчеркнуть, что это всë гипотезы, потому что представление о глубинном строении Земли мы получаем по косвенным данным. Точно доказанным можно считать лишь тот факт, что есть твëрдое внутреннее и жидкое внешнее ядро, которые в основном состоят из железа и никеля.
– Земля обладает разумом, как вы считаете?
– Про разум Земли – это из области фантастики. Разума, конечно, нет. Но на многие наши воздействия природа реагирует так, как мы не могли предположить, что объясняется, на мой взгляд, недостатком наших знаний.
– У меня художественное восприятие и, наверное, поэтому такое чувство, что Земля внутри себя ворочается, ей как будто тесно, и она укладывается удобней, может даже что-то под себя подмять...
– Ничто, конечно, не стоит на месте. Горы могут разрушаться или подниматься, океаническая плита может пододвигаться под континентальную, скорость этого движения меняется из года в год, и счëт идëт на сантиметры. Бывает, плиты сталкиваются и на их границах возникают горные сооружения (например, Гималаи на границе Индостанской и Евразийской плит.)
– Вы можете сказать, какой Земля была два миллиона лет назад?
– Почти такой же. Два миллиона лет – слишком мало для геологической истории. Надо отсчитать 15 миллионов лет, чтобы заметить какие-то существенные отличия от современного вида Земли, которая стоит на 6 континентах и омывается 4 океанами. Относительно числа континентов и океанов ничего не изменилось, но 200 тысяч лет назад началось оледенение, одно из первых. Соответственно, земной ландшафт заметно преобразился. Огромные площади были покрыты льдом, местами толщиной до 3–5 километров. Как считать – сильно изменился вид Земли? Оледенение – огромное событие в развитии Земли. Последние ледники растаяли примерно 10 тысяч лет назад, при этом оледенение доходило до Москвы, даже южнее языки льда простирались. А сейчас только в Антарктиде лежит лëд, его толщина там достигает 4 километров. Это континент, который полностью покрыт льдом. Вот в Арктике весь лëд морской, и на суше его нет практически...
– Спасибо вам большое за беседу, за терпение, Кирилл Евгеньевич, которое вы проявили, чтобы можно было популярно и понятным языком обсуждать научные вопросы.